Юлия Григорова - Ланкаст. Первая планета

– Лина, первый, третья, – усмехнувшись и на его манер отозвалась я, – Где мы? – этот вопрос вырвался сам собой, буквально на автомате. Как бы сильно у него не болели раны, но раз парень в сознании, лучше поподробнее его расспросить, а потом посоветовать поспать.

– Камера подопечных Кометы, первая планета, – проговорил он, но это ничего мне не дало, кроме осознания факта, что мы явно не на корабле. Дыхание раненого было ровным и спокойным, глаза закрылись, и я решила не лезть к нему с дальнейшими вопросами. Встав на ноги и подойдя к крану, включила воду и принялась смывать кровь с рук. Мочить одежду не хотелось, так что придется ходить в наполовину красных штанах, ничего, бывает. Вернувшись к той стене, возле которой сидела до появления Мартина, мне вдруг стало страшно.

Я больше не была на Земле, я покинула свою планету и оказалась на какой-то другой, вот какие мысли пугали меня и если это правда, то в груди появился неприятных осадок. Это просто невероятно. Нет, само наличие моих знакомых пришельцев подразумевает такую возможность, но тот факт, что это произошло в один день с пробуждением во мне Ланкаста, крушением поезда, подчинением тьмой и возвращением обратно, а также смертью принца, шокировал окончательно. Все так сразу свалилось на одну бедную меня, что хотелось засунуть голову в песок, как делают страусы, и просто подождать, пока все не рассосется. Вот только кто мне даст так поступить? Неожиданное осознание факта, что раз я в камере каких-то подопечных, какой-то кометы натолкнуло меня на мысль, а где тогда все остальные? Да и жив все-таки Флор или нет? Что случилось после того, как я осознала правду и поняла, чего хочу? Почему я ничего не помню? Откинувшись затылком на стену и ощутив прохладу металла, как раз то, что было нужно в этот момент, мои глаза закрылись.

Вот так и летит время, так как я не знаю, сколько просидела в таком положении, но очнулась от того, как Мартин осторожно прикоснулся к моему плечу. Вздрогнув и посмотрев на него, облегченно вздохнула, но сердце все еще выпрыгивало из груди, как бывает после испуга. Парень едва держался на ногах, по сути, оно и понятно, ему еще какое-то время нельзя вставать, но от попытки его усадить он отмахнулся и протянул мне какую-то глубокую тарелку.

– Это ужин, его принесли, пока ты спала, – проговорил он, оставив ее возле моих ног и ковыляя направился в другую сторону комнаты. Проводив его взглядом, я поежилась, он не внушал доверия, и не располагал к общению, наверно от того вопросы из головы не вылились на него фонтаном. Подняв тарелку и понюхав ее пюреобразное содержимое, меня посетила мысль тут же все это вылить в отверстие в полу рядом с краном. Есть я захочу, рано или поздно, лучше оставить на тот момент, – хорошая работа.

– Спасибо, – на автомате выпалила ответ на комплимент, я посмотрела на собеседника, осторожно опустившегося на пол недалеко от меня и прижавшегося больной спиной к стене. Ему нельзя так сидеть, но язык не поворачивался сказать, – Как давно ты здесь? – трудно было понять, сколько ему лет. Лицо покрывали шрамы, очень старившие парня, его ярко голубые глаза почти ни разу не столкнулись с моими, а мне жутко хотелось заглянуть в чьи-нибудь, так как после пробуждения я еще ни разу никому не смотрела в глаза. Что я там увижу? Судьбу или номер Ланкаста и планету? Что мы видим в глазах друг друга?

– Мне остался всего один вопрос и меня отправят домой, – пробормотал собеседник и уставился на меня, вот только куда-то словно мимо меня. Только сейчас я заметила, что у него лишь один глаз настоящий, второй искусственный, и он не двигается в глазнице. Холод пробрал до костей, поежившись и сильнее натянув рукава свитера на ладони, жутко хотелось посидеть или полежать на чем-то мягком, да и его слова ни о чем мне не говорили. Когда Мартин понял это, то отвел взгляд, так и не пересекаясь с моим, – Ты еще не была у Кометы и не знаешь про вопросы, – словно самому себе, а не мне, сделал он вывод и растянул длинные ноги на половину комнаты. Только в голове родился очередной вопрос, как люк в потолке снова открылся, и сверху скинули еще одно тело и сумку. Вскочив и бросившись к новому раненому, мои мысли сразу запаниковали. Сколько еще людей с исполосованной спиной они сюда бросят? Хватит ли нам всем места?

Он упал на грудь и не издал ни звука, в отличие от Мартина. На нем был черный плащ, но вся спина также в следах от плетей. Требовалось сперва раздеть его, чтобы добраться до ран и начать лечение. Собравшись с силами, я принялась рвать ткань прямо на спине раненого. Оторванные куски разлетались в разные стороны и сейчас меня не волновали. Тут все было куда хуже, чем у предыдущего скинутого, этого человека избивали явно дольше и с большим усердием. Подтянув к себе сумку и достав оттуда все содержимое, я слегка растерялась. Глаза случайно упали на пустую тарелку из-под еды Мартина, и мысль сама родилась в голове. Встав на ноги и подхватив миску, я подбежала к крану, вымыла ее настолько, насколько могла, и наполнила водой. Так рядом с рабочим местом всегда будет жидкость, что облегчит обработку ран. Стоило вернуться к нему, как глаза парня открылись и показались жутко знакомыми. Человек увидел меня и нахмурился, его брови сдвинулись к переносице, а лоб покрылся морщинами.

– А я так надеялся, что тебя здесь не будет, – пробубнил он до жути знакомым голосом, но в порыве эйфории, испытываемой мною в момент процесса подготовки к обработке спины, все посторонние мысли пришлось откинуть на задний план. Первый попавшийся пузырек со спиртом не хотел открываться, мокрые пальцы скользили по горлышку, а пластиковая крышка не поддавалась никаким образом, даже ногти не помогали. Злость подкатывала к горлу, пока не вырвалась в виде чертыханий, отложив этот пузырек, я намочила немного бинта и осторожно приложила к спине, пока этот компресс лежал там, взяла другой и продолжила свои попытки, – Ангел, помоги мне снять рубашку, – пробормотал раненый, приподнявшись на ладонях и пытаясь выбраться из единственных оставшихся целыми, рукавов плаща и рубашки, которую я не приметила. Тут-то до меня дошло.

– Как ты меня назвал? – на автомате мимолетным движением помогая ему избавится от остатков одежды, я всматривалась в выразительное, почти не тронутое побоями лицо парня. Он был красив, но в этой красоте не было обычной, присущей ей смазливости или чего-то такого, скорее наоборот, это было лицо человека, познавшего жизнь и многие ее уроки. Суровость, застывшая на нем и ставшая основным атрибутом являлась неотъемлемой частью и именно она представляла основную красоту. Его густые и длинные зеленые волосы были заляпаны кровью, но вот наглые и яростные глаза оставались все такими же, какими я их помнила. Мы не пересекались взглядами, все это время он смотрел на меня, но куда-то мимо.