Юлия Григорова - Ланкаст. Третья планета

Не будем о грустном, это все позади и сейчас я даже не вспоминаю о событиях, произошедших раньше пятнадцати лет. Смысла нет, главное, что сейчас я жива, здорова и кое-как обеспечена. Черная полоса закончилась, по крайней мере, пока я не одна и мне есть о кого опереться.

– Ангелина Патрикеева, вернитесь к нам пожалуйста, – вздрогнув и оторвав свой взгляд от улицы за окном, я уставилась на преподавателя и однокурсников, так же наблюдавших за мной какое-то время. Извинившись и смущенно уставившись в тетрадь, попыталась разобрать на каком месте отключилась от лекции. Да и вообще, как сюда попала. Из памяти напрочь вылетела дорога до института, но оно и понятно, наверно снова проспала большую часть в вагоне метро. У меня уже будильник стоит на определенное время, в которое поезд обычно приближается к станции, чтобы не проехать. Срабатывает безотказно. Антон смотрит на меня своими пронзительными серыми глазами и улыбается. Хоть толкнуть мог, что бы выговор не получала, но нет, ему хотелось увидеть мое выражение лица в подобной ситуации. Все то, чему нас учили здесь в данную минуту я знала и проходила, так что вполне могла позволить себе отвлечься. А вот следующие две пары наоборот требовали полного внимания и сосредоточенности, по ним имелся хвост за время, проведенное в запое.

В целом я не замечала, как проносятся дни мимо меня, наверно это и к лучшему. Чем спокойней и уравновешенней у тебя жизнь, тем скучнее она может кому-то показаться, но по мне, так наоборот, тем она адекватней и радостней в определенные моменты. Я больше рада, когда уверенна в завтрашнем дне и знаю, чего от него ждать, чем маясь от неизвестности получать сюрпризы судьбы и ломать голову над тем, как от них потом избавиться. Всегда считала себя слишком старой для всякого рода авантюр и приключений, доступных в наши дни каждому. Я и за границей-то толком не была, как сделала загранпаспорт на всякий случай, так он у меня и лежит ни разу не использованный. Зачем куда-то ехать, когда все, что нужно есть здесь?

Этот день начался точно так же, как и все предыдущие за эти месяцы. Я не ждала от него ничего сверхъестественного или экстраординарного. Все случилось само собой и я до сих пор, закрывая глаза, вижу все это, как в страшном сне, а иногда и вовсе не хочу верить в то, что на самом деле произошло.

Расставшись с Антоном после последних пар, я направилась прямиком на работу, у него же были свои дела, в которые старалась не лезть, что бы не показаться навязчивой и не оттолкнуть его от себя. Да и вообще – личные отношения настолько хрупкая и тонкая штука, что иногда лишний раз вздохнуть боишься, как бы что не рухнуло. По крайней мере у меня такое впечатление обо всем этом, но позиция – ни в коем случае не быть одной крепко засела в голове и не хотела оттуда выгоняться. Да в прочем это все сейчас совершенно не важно, но вы поймете, к чему я рассказываю о нем и своем отношении к нему.

Именно в этот день больница просто ломилась от наплыва пациентов, особенно в ожоговом отделении, к которому обычно приписывали меня. Только оказавшись на рабочем месте узнаю о произошедшем крушении частного самолета где-то на востоке города, так что большую часть пострадавших везли именно к нам. Благо всю суматоху и неразбериху я просидела на парах, и сейчас больных рассортировали и понапихали в палаты, как кильки в банки. Кровати стояли чуть ли не в проходах, уж не говоря о том, что там где их прежде не было, теперь они появились.

Толком не вдаваясь в подробности случившегося, получив указания от старшей медсестры, я поспешила в указанную палату ожогового отделения, где сейчас требовались лишние руки для перевязки особенно тяжело раненых. Предчувствуя гору работы и ложащейся на мои плечи ответственности, я была даже рада возможности помочь людям, но по большей части некоторым тут уже никто не был в силах помочь. Идя по коридору и рассматривая обожженные лица и участки тел больных, над которыми трудились другие женщины, мне хотелось рыдать и я с трудом сдерживала слезы. Так было жалко всех этих людей, а в особенности если учесть, что они ни в чем не виноваты, просто оказались не в том месте, не в то время. В этом отделении пациентов было не так много, как я предполагала сначала, большая часть отделалась переломами и избежала огня, но явно не те, в чью палату меня направили.

Зайдя в просторное помещение, рассчитанное на три кровати, я насчитала тут все пять. Две были приставлены по обе стороны от входа и прежде их здесь не было. Эти люди оказались в бинтах чуть ли не с головы до пят.

– Лина, закончи за меня тут, меня зовут в процедурную, – раздался голос, заставивший выйти из оцепенения и посмотреть в сторону его владелицы. Это была женщина, одна из медсестер с которой я работала, она сейчас как раз заканчивала обрабатывать ладони очередного больного, с трудом сидевшего на кровати. Его лицо уже покрывали повязки, по которым с легкостью удавалось определить, что оно обгорело полностью. Лишь внимательные глаза следили за происходящим вокруг сквозь прорези. Кивнув ей, я приняла вахту и осторожно принялась продолжать перевязку. Стараясь как можно мягче прикасаться к уже забинтованным частям тела, я не хотела причинять мужчине лишнюю боль, но время от времени все равно приходилось. Мои пальцы пару раз пробегали по его коже, и я чувствовала, как он напрягается от этих прикосновений, но обожженной она не была, помимо этого тут были другие травмы, скрывающиеся под слоями бинтов. Мало кто мог бы приподняться с кровати получив такие ожоги, а этот человек находил в себе силы просто сидеть, держа спину ровно, не сутулясь, что с одной стороны вызывало восторг, с другой хотелось ударить его по голове, может так вразумится, что этим он себе лучше не делает.

Сама я в жизни не попадала в больницу и боли сильнее головной или небольшого синяка не испытывала. По крайней мере в сознательном состоянии. Когда у меня было сотрясение я его почти не ощущала, находясь под действием алкоголя. Но и пережитая мною боль казалась сущим адом, так что искренне сочувствовала тем, кто действительно знал, что такое настоящая боль, пронзающая тело насквозь, когда не можешь ни о чем другом думать и хочется умереть, лишь бы это закончилось. Сейчас не хотелось сталкиваться с этим человеком взглядом, так как я предполагала, что могу увидеть в его глазах, и у меня не было никакого желания видеть это. Замечая боковым зрением, как двигаются его зрачки, словно изучая меня и окружающую местность, вдруг стало не по себе и отпало желание его лечить, чего прежде не случалось. Сглотнув ком в горле и подавив дрожь в руках, поспешила закончить с перевязкой и осторожно помогла больному лечь на кровать, накрыв его одеялом. Капельницы у него не было, видимо врачи еще не назначили что-то определенное или же решили не тратить лекарства на будущий труп, что меня всегда в них бесило. Укрывая пациента я краем глаза заметила на тумбочке сверток с остатками от его личных вещей. Сгорело почти все, остались два каких-то металлических браслета и перстень на почерневшей цепочке. Украшение было покрыто символами, и напоминало готическое, чем и вызвало мое любопытство. Осторожно протянув руку и подняв пакет, я всмотрелась в него, прекрасно зная, что так делать нельзя, но мне жутко хотелось различить хоть какие-то символы, но ничего знакомого там не оказалось.