Виктория Павлова - Пристанище для уходящих. Книга 2. Обреченность

От него так и веяло домашним уютом и Диккенсом у камина. Только поэтому я решилась. Поэтому, и еще из-за запаха книг. Я пошла за ним.

– Простите, – и он с готовностью поднял на меня глаза, – а вам случайно не нужен помощник? Я могу раскладывать книги, или подбирать по вкусу для покупателя, или наводить порядок…

Уголки его губ опустились, глаза наполнились печалью.

– Магазин содержим мы с дочерью. – В вежливой улыбке сквозило понимание. – Бумажные книги не так популярны, как раньше, и иногда за целый день бывает лишь несколько покупателей. Мне просто нечего тебе предложить.

Мне стало тошно от мысли, что я влезла в его жизнь.

– Извините, – пробормотала я, скрывая разочарование и злясь на свою глупость.

У выхода я обернулась, сожалея, что не могу остаться. Хозяин магазинчика задумчиво смотрел мне вслед.

Сан-Франциско гудел трамваями, тренькал велосипедистами, шумел музыкой из открытых дверей кафе и магазинов. Звуки города слились в неразборчивую какофонию, но среди толпы совершенно необъяснимо родилось чувство безопасности. Я долго наблюдала за прохожими, прислонившись к парапету на мосту – кроме собственной паранойи, никому не было до меня дела.

Вспомнился Джош. Сейчас пригодилась бы его жизнерадостность и оптимизм: их у него так много, что он запросто мог делиться с окружающими, оставаясь прежним. Почему его эмоции позитивно на меня действовали, если сам он так сильно раздражал? Такие люди не попадались мне раньше. Да я и была знакома всего с десятком, если не считать случайных встреч. Чаще всего чужие эмоции путали, лишали сил и рассудительности, поэтому я избегала прикосновений как огня. Но что, если есть люди, чьи эмоции не подавляют? Что, если я могла бы общаться с кем-то без страха потерять свое «Я»?

Я вздохнула. Я эмпат, но, похоже, очень плохо разбираюсь в людях: обвинила нормального парня бог весть в чем. Хотя и он хорош. Не мог прямо сказать вместо туманных намеков?

В «Черного кота» я возвращалась целую вечность. Оттягивала, как могла. Когда снова окажусь в четырех стенах, захочется выйти, поэтому я кружила по городу, пока не спустились сумерки. Злилась, едва вспоминала Джоша и его эмоции. Зачем он завел разговор о «девушках»? После тех охотников нервы были на пределе, и пусть странную, но невинную просьбу Джоша я приняла в штыки, потому что испугалась. От слабости кружилась голова. Наверное, после такой потери крови надо больше лежать, но если перед глазами будет только белый потолок или разноцветные стены, как в номере, завою от тоски.

Около жилой многоэтажки на Калифорния-Стрит показалось, что за мной идет мужчина, которого я сегодня уже видела в другом месте – серая рубашка, джинсы, синяя кепка. Я вспотела от страха, быстро прошла до угла и спряталась. Где я ошиблась, раз меня нашли так быстро? Отец мог скрыть, что нанял охрану даже после истории с Хоторном-шпионом, и в последний день мне не удалось сбить их со следа. Или, прочитав письмо, объявил розыск. Вдруг обо всем узнал Виктор?

От последней мысли потемнело в глазах и пересохло во рту. Адреналин, ударивший по нервам две минуты назад, сгорел, и теперь задрожали колени. Каждый раз, когда я думала о Викторе, в голове появлялся ядовитый туман страха, превращающий меня в безвольную медузу. Виктор без тени сомнений убивал людей и за меньшее, а уж если он узнает, что его обманули, то поступит как в Портленде: преподаст мне урок, из-за которого пострадает кто-то другой, как уже случилось с Джереми. Или просто убьет меня. Черная холодная пустота, которая заменяла Виктору человечность, словно град тяжелых камней разметала все позитивные эмоции. Остался только страх.

Прижавшись к стене, я ждала, пока покажется преследователь, но спустя пять минут из-за дома вышла женщина с ретривером. Они прошли мимо.

В мотеле я тщательно заперла дверь. Хотя она слишком хлипкая, за такой и не спрячешься. Полчаса наблюдения за двором из-за занавески ничего не дали: пустота и тишина. Наверное, это паранойя. Да и парней в джинсах и синих кепках пруд пруди.

Тусклая лампа почти не разгоняла темноту в номере. Я нащупала в заднем кармане джинсов нож, и стало спокойнее. Положу под подушку, когда лягу спать.

Утром я взяла с собой рюкзак, где надежно хранились документы, часы и письмо матери. Нож тоже отправился со мной. Не знаю, ожидала ли я наткнуться на маньяка посреди Сан-Франциско, хотя после встречи с вооруженными охотниками, пожалуй, ожидала. Я больше нигде не чувствовала себя в безопасности: ни в городе, ни в лесу. Деньги я оставила в номере, спрятав в наволочку. Не рискнула расхаживать по городу с толстой пачкой. Надо еще раз их пересчитать и прикинуть, насколько хватит. Я полезла в наволочку.

Пусто!

Не может быть! Затряслись руки. Я вытряхнула подушку, а потом сорвала с кровати простынь, словно надеясь обнаружить пропажу, запутавшуюся в складках белья. Под простыней был только матрас с грязными пятнами. Денег нет! У меня перехватило дыхание и перед глазами запрыгали черные точки, я сползла на пол.

Какая же я дура! Зачем оставила их в этом клоповнике?

Слезы потекли сами, капая на грязный пол. От бессилия, злости и унижения голову словно стянуло стальными обручами. Что я здесь делаю? Зачем? Я разрушила прошлое, разрушу и будущее. Но где-то должен быть смысл. В чем же он?

Немного погодя я встала и разложила на столе все, что осталось – нож, неработающие часы, тридцать баксов, поддельные документы, карту Сан-Франциско и смятое письмо. Добавим к этому вероятность сойти с ума, работая официанткой, и пугающее чувство безысходности. Теперь даже рюкзак не нужен – все поместится в карманах.

Успокоившись, я отправилась к Барни, чтобы заявить о краже. Разве он не должен следить за порядком в мотеле? Барни даже не двинулся с места, услышав мое заявление. Все так же сидел с журналом, задрав ноги на стойку и посасывая зубочистку.

– Вот беда! – протянул он таким тоном, словно я только что вручила ему подарок. – Надо же! Бывает же такое! – восклицал он, листая журнал. – Райончик у нас, да-а-а-а, не самый спокойный. О, – он вскинул на меня мутные глаза, – ты в полицию сходи, но только имей в виду – видеонаблюдение не работает с прошлой осени. – И довольно ухмыльнулся.

Я еле удержалась, чтобы не врезать по наглой роже. Наверняка он причастен. Если бы не брезговала ощутить его эмоции, заменила бы мерзкую ухмылку выбитыми зубами.

– Раз денег у тебя нет, то завтра в восемь сваливай, – ухмылка Барни превратилась в кривоватую усмешку. – Я благотворительностью не занимаюсь. – И уткнулся в журнал.

Я выбежала из отеля и долго бродила по городу. Остановилась, только когда оказалась на набережной. Почему же я такая идиотка? О чем только думала? Из-за злости хотелось крушить все вокруг. Болел бок, поэтому пришлось ограничиться яростным топтанием песка. В полицию нельзя – вдруг они поймут, что документы поддельные? Обратно я возвращалась пешком и немного пришла в себя. В конце концов, бывало и хуже.