Анастасия Сагран - Ты сама пришла ко мне в руки

Кармин полетел к пределу Рашингавы, свободно выпущенный из лагеря. Да, летать над столицей запрещено, но никто здесь не ограничивает полёты над всей остальной землёй Бесцейна.

Да, верно, здесь все чистокровные алмазные варледи будут стоить чудовищных денег. Возможно, здесь никто и не сможет платить столько за брачный контракт с такими женщинами, и Эрик Бесцейн просто не знает, что с ними делать. Это наверняка так. Иначе бы Кармин даже в своей камере услышал бы шум свары из-за алмазных варледи.

А если бы местный властитель понизил цену на алмазных леди, то даже стоимость контракта с Леммай упала бы следом. Упала бы до нищенской цены. И Леммай продали бы какому-нибудь грубому и жестокому идиоту. Впрочем, семья и подруги Леммай могут завести её и в такую историю. Ради искупления ещё чего-нибудь.

Он так и не расспросил её о том, что она могла сделать против законов Рашингавы, чтобы потребовалось искупление. Он забыл обо всём.

Надо как можно скорее забрать её из предела Рашингавы.

Кармин дождался заката и появления герцога Нинио.

– Я точно видел на слепках Леммай. Она была в свите герцогини Дайиси! – выпалил Кармин, не успел герцог Нинио и рта раскрыть.

– В таком случае… следуйте за мной, – спокойно сказал Нинио и полетел к пределу.

Перед герцогом открывались резные золотистые деревянные и узорные металлические двери в покои леди: одна, другая, четвёртая, шестнадцатая.

Как вдруг Кармин вскрикнул от неожиданной радости – навстречу ему поднялась сама Леммай! Увидев его, она слегка улыбнулась и тут же сделала знак молчать им с герцогом Нинио. Последний вздыхал и качал головой, не сводя глаз с Леммай.

– Разбирайся сама! – шепнул Нинио Леммай и исчез.

– Жди меня ночью в самой густой траве возле предела, – тихо сказала Леммай Кармину. – Я приду.

– Скажи своё настоящее имя!

– Ещё рано его говорить. Улетай!

Кармин лежал в траве так долго, что небо успело расчиститься, а сердце – заволноваться от вида звёзд и луны. Или оно заволновалось от скорой встречи с Леммай… среди благоухающих стеблей высокой, густой травы? Кармину казалось, что Леммай будет ласкова и рада встрече с ним точно так же, как и он, и разрешит насладиться моментом так, как потребуют того их тела.

Но Леммай долго не появлялась, и Кармин начал наполняться злостью от глупого впечатления, что его обманули. Что, если Леммай боится его и решила не приходить, а назначила свидание только затем, чтобы скорее спровадить неудобного гостя?

Но что-то изнутри дёрнуло Кармина – он ощутил приближающуюся женщину. Она опустилась в траву и побежала прямо к нему. Через несколько биений сердца, заколотившего тяжело и глухо, зелёные стебли стремительно раздвинули руки Леммай, и герарда опустилась на колени перед Кармином. Она улыбалась.

– Кармин! – восторженно, но тихо засмеялась она. – Я так рада, что ты не улетел! Так рада видеть тебя! Я должна сказать тебе… я беременна!

– Леммай!.. – задохнулся Кармин. – Славься Анталь! Я не ожидал. Никак не ожидал такого!.. Ты слишком молода – мне так казалось.

– Кармин… скажи, ты защитишь меня? Я понятия не имела, что буду делать, если ты улетишь с планеты!..

– Я бы не покинул планету. Я помнил о тебе и хотел дать тебе свободу, такую же свободу, как моя. И я точно не улечу теперь. Твой ребёнок принадлежит мне. И ты принадлежишь мне.

Леммай рассмеялась, обвила его шею руками и поцеловала в висок.

Кармин посылал Сарме записки и раз за разом выманивал из предела.

Сарма не переставала удивляться ему и радостно, но не без смущения, хихикать над его письмами к ней, своей возлюбленной Леммай. У этого изнеженного сына алмазного царя были какие-то своеобразные представления о собственном достоинстве, но это вовсе не запретило ему пойти к доспешникам и наняться к ним тренером и патрульным доспешником. Он писал, что хочет непременно заработать денег для того, чтобы купить дом.

Сарма думала о Кармине свечи напролёт, не могла сдержаться и шла на свидание, чтобы объяснить, что даже на двойную оплату за три лунных периода на дом не накопить. Кармин слишком мало знал о том, как живут в империи. И, похоже, он слишком мало советовался с другими доспешниками. Но ах, как же шла ему форма доспешника!.. Этот чёрный цвет защитных доспехов и скрывал бледность Кармина и, что удивительно подчёркивал яркость и красоту его внешности. Нацелившиеся в небо изогнутые шипы на плечах, такие настораживающие в столице, на Кармине выглядели умопомрачительно. А две длинные широкие ленты поверх плаща, так яростно треплемые ветром, словно возвращали взгляд Сармы к телу Кармина каждый раз, когда она пыталась отвернуться и не смотреть на него.

И в следующей записке он писал, что согласен снимать для неё комнату в казарме, пока не наберётся на дом. Сарме пришлось идти на новое свидание, чтобы объяснить, что в казарме она жить и растить ребёнка не станет, потому что её нельзя будет покинуть – едва она покажется на свежем воздухе с малышом, как его сцапают, а она не сможет его защитить.

"Я нашёл тайное место для нас", – написал он в следующем письме.

Но не рассказывал, что это за тайное место. При встрече лишь без конца спрашивал, как она себя чувствует, согревал горячими руками её живот и целовал прохладные щёки Сармы.

У неё кружилась голова от удовольствия и волшебства момента, воздух поверхности впервые стал настолько сладок, что казался райским, ночь – загадочна и непостижима, а сердце теперь билось в новом ритме.

Нет, идти на каждое последующее свидание у неё причин не было. И она, до сих пор такая прагматичная и волевая женщина, не знала, как оправдать себя. Но потом причина появлялась. Сарма шла для того, чтобы смотреть на Кармина, слушать его нежный шёпот, чувствовать на своём теле крепость его рук, нежиться в его объятиях, чтобы снова наслаждаться сладостью ветра и непознаваемой сутью прелести ночи. В качестве самого значимого оправдания себе она подумала, что быть с таким как он – слишком ценно, чтобы упускать даже шанс встретиться.

Да, она влюбилась. Давно и крепко.

Хотя лучше бы влюбилась в какого-нибудь уличного оборванца, а не сына алмазного царя. Обоим в таких условиях нечего терять, но именно варлорда у неё захотят отобрать. Именно варлорда у неё могут похитить точно так же, как похитила его она сама. Она говорила ему, чтобы был осторожен. Он смеялся, и его глаза сверкали, будто бы она сказала ему что-то лестное.

День рождения яйца Сарма запомнила слишком хорошо. Чем ближе подходил этот день, тем страшнее ей становилось, и тем ненадёжнее казались охрана покоев, герарды и даже крепость стен подземного предела отца. Сын единственной герцогини в империи и алмазного варлорда должен стать одним из сильнейших в империи воинов. Если о возможности его появления знает хоть одна живая душа, то малыш уже в опасности. Вернее, в опасности принадлежность малыша Сарме. Такого ребёнка будут холить и лелеять, но спрячут надёжно, как от матери, так и от родного отца.