Маргарита Варламова - Сияние вечной жизни

Я лежала на диване в гостиной и наглаживала ноющую ногу, когда сзади послышался мамин голос.– У тебя болит нога? – с ее свойственной тревогой спросила она, увидев, что я наглаживаю ее.– Не то что бы болит, но периодически ноет. Неприятное чувство.– Тебе бы к доктору попасть, ведь вас даже не осмотрели по прибытию сюда.– Да, все наверное так опешили узнав о спасённых, что даже не собрались с мыслями, что с нами делать.– Давай я найду врача и запишу тебя, хорошо?– Я буду тебе благодарна за помощь, мам. Спасибо. Мне было так приятно, что обо мне заботятся, даже несмотря на то, что нога и правда сильно болела, я могла это терпеть ради такого трепетного отношения ко мне. Но мой разум давал подсказки, что ногу действительно нужно лечить. Прошло минут тридцать и мама вернулась.– Вар, тебя готовы принять через полтора часа. Врач ждёт тебя, я сказала, что ты приедешь.– Тогда надо вызвать такси и ехать. Неожиданные решения требую неожиданных действий.– Хочешь, я поеду с тобой? Если что, помогу.– Конечно, я буду рада, если ты составишь мне компанию. Вдвоем не так страшно.– Как же мы поговорим с ним? Может, пока в отеле, мы переведём все на бумагу, что хотели сказать: как сломала ногу, какое сейчас состояние? Как ты думаешь?– А может, ты позвонишь переводчику? Его визитка лежит в коридоре на тумбе. И попроси поприсутствовать. С ним будет проще.– Я думаю, что у него и без меня много работы.– Ну а ты попробуй, никто тебя за звонок не съест. – настаивала женщина с ясно голубыми глазами.– Наверное, ты права. Я наберу.– Правильно! – воскликнула мама и припеваючи вышла из комнаты. Я взяла визитку и телефон, перечитав ее, подумала о том, что на вид он не такой уж и выскочка, как на визитке о себе пишет. Пошли гудки и я мялась с пятки на пятку, ощущение было противоречивое. С одной стороны, это переводчик Кристофера, а с другой стороны, мне нужны его услуги, потому что обратится больше не к кому, а меня он уже знает.– Варвара, здравствуйте! – прервал мужской радостный голос мои размышления.– Добрый день. У меня к вам деловое предложение. Мне нужно в больницу, и нужен человек, который сможет переводить мне и врачу все, что будет звучать.– Конечно, Варвара я вам помогу. Тем более, это мои прямые обязанности. К какому времени и куда подъехать? В моей голове прошла заминка после слов «прямые обязанности», но я решила сейчас это не выяснять, так как время уже поджимало.– Через час нужно быть в больнице «Принцесс Грейс», на Нотингхем-плейс.– Хорошо, я буду там через час. Мне понадобилось двадцать минут, для того чтобы одеться. Чёрный Мерседес ждал нас у входа – водитель открыл нам дверь и посадил в седан. Его навигатор показывал время прибытия через 30 минут.– Отлично. Приедем на десять минут раньше. Пунктуальность всегда была у меня в крови. Я чутко реагирую на людей, которые постоянно опаздывают, и часто злюсь на них. Я смотрела в окно, проезжая мимо старинных зданий: шёл дождь, и город был похож на дом Дракулы. Все мрачно, еле видные фонари на аллеях. Это была первая вылазка с тех пор, как нас спасли. Это первый раз, когда я смотрю на город без тумана в глазах. На свою мечту. Меня пленила эта страна ещё в далеком детстве, когда на уроках истории нам рассказывали про Англию. Я влюбилась в представление, а сейчас я понимаю, что я там, где должна быть. Моя мечта была в прикосновении к истории. Быть частью истории. Меня не пугает, что тут у меня нет друзей и родных.– Давай, давай! – кричала я Крису, стоя у него на плечах. Он подталкивал меня на ветку дерева с апельсинами. Нижние ветки явно поредели, и, чтобы достать их, нужно было изрядно потрудиться. Он держал меня за щиколотки, я чувствовала тепло его рук. А ноги стояли на широких плечах, мне не было страшно, что я упаду. Я верила ему на сто процентов – он тот, кому можно доверять. Я тянулась и бросала «добычу» на землю.– Oк, – сказала я. Это был знак, что я готова, чтобы он меня спустил. Крис медленно опустился на колени и я спрыгнула с его плеч. От пятки до бёдер пронёсся ток, меня пошатнуло. Крис схватил меня за руку не давая упасть, и мы оказались так близко друг к другу… Неловкая секунда, когда до поцелуя остается миллиметр, а желание растёт. Я резко опустила голову в пол, будто меня там что-то интересует больше, чем его изумрудные глаза. Мы собрали апельсины и молча пошли к берегу.– Приехали, – мама прервала мои воспоминания.– Мы остановились у коричневого пятиэтажного здания. В стеклянных дверях я увидела наше с мамой отражение, над которым висела вывеска, говорящая о том, что мы прибыли.– Варвара! – Жан бежал к нам, явно запыхавшись.– Что? Подчиненные первых лиц страны не могут заработать себе на такси? – я язвительно подколола Жана.– Я ненавижу эти визитки. Мне их сделали без моего участия, а поменять я их не успел. Тут я впервые оценила Жана трезвым взглядом, освобожденная от пелены захлестывающих эмоций. Это был обычный молодой человек. Небольшого роста, плотного телосложения, с короткой стрижкой и в очках. В целом он выглядел довольно нелепо. Его плащ, который должен быть по икры, был ему не в пору – по щиколотки.– Хорошо, мне нужно к врачу. Когда разбился самолёт, я сломала ногу, и она, конечно, неправильно срослась и доставляет мне много проблем. Мне нужно, чтобы ты сказал это врачу и переводил мои вопросы и его ответы.– Я вас понял. Давайте найдём врача. Как его зовут? Мама с энтузиазмом рылась в сумочке, чтобы найти листок, на котором все записала.– Его зовут Остин Гоффман. Мы зашли внутрь: впереди была стойка регистрации, за ней стояла темнокожая женщина в халате. Мы подошли к ней, и Жан узнал, куда нам идти.– Второй этаж, двести тридцатый кабинет. Мы пошли к лестнице. В коридорах не было людей.– Это что же за больница такая, где нет людей? Меня поразило отсутствие очередей к специалистам, отсутствие криков и споров, кои я привыкла видеть в России.– Обычно у нас тоже очереди и крики, сегодня, видимо, день исключения из правил. – сказал Жан, когда мы подошли к кабинету. Над дверью горела зелёная лампочка, мы постучали и услышали мужской голос. Мама осталась ждать в коридоре. Жан начал объяснять все, что я ему сказала, а врач, не отрываясь, осматривал не только мою ногу, но и вообще все тело. Он показал рукой на кушетку, и я, сняв куртку, села. Решила не ждать просьб, а сразу поднять штанину до колена.– Он спрашивает, когда случилась травма, – перевел мне вопрос Жан.– Почти год назад, – быстро среагировала я. И они продолжили что-то говорить друг другу. Мистер Гоффман подкатился ко мне на кресле и стал ощупывать ногу. Мое лицо менялось от ощущений боли. Лицо врача выражало озадаченность. Он оттолкнулся и подъехал к своему столу, попутно быстро говоря что-то. Жан только кивал и слушал. Гоффман протянул мне листок и показал наверх. Мы вышли.– Тебе срочно нужно сделать рентген. Нам наверх, – сказал Жан. Мы молча шли за ним. Через пять минут результат был готов. Гоффман был в хорошем настроении, но когда взял снимок, поменялся в лице. Его брови то поднимались, то опускались так, что не видно было глаз. Я вопросительно смотрела на Жана…– Он говорит, что у тебя кости срослись неправильно.– Так передай ему, что на острове не было консилиума!– Он удивлён, что ты вообще можешь ходить.Гоффман взял мобильный и стал кому-то звонить. Через пять минут приехала сестра с креслом, и мило улыбаясь, показала мне на него. Я не понимала, почему я должна садиться в чёртово кресло.– Врач предлагает тебе сделать операцию. Говорит, что нужно сломать кости и срастить их правильно.– И когда они хотят мне сделать операцию? – с удивлением и явным страхом спросила я, продолжая ошарашено смотреть на сестру и кресло.– Сегодня, – с уверенностью произнёс Жан. Я знала, что у меня нет отговорок, несмотря на то что я панически боялась подобных мероприятий. Но также мне было крайне интересно, как проходят операции в Лондоне.– Хорошо. Гоффман улыбался, а мама повела себя так, как свойственно всем русским матерям.– Жан, а что ей нужно? Может, одежду? Еду? Скажите мне, я все принесу! Жан переговорил с доктором.– Ничего не надо, здесь есть все: и еда, и одежда. Вам не стоит переживать. Меня покатили к лифту. Мама и Жан шли следом. Мы поднялись на третий этаж: широкие коридоры и закрытые двери палат, выглядели очень престижно. Моя палата была шикарна: некоторые гостиницы в России так не выглядят. Большая кровать, оборудованная подъемом головы, телевизор, перед кроватью больного, кресло и диван со столиком для посетителей. Три окна, рядом с кроватью тумбочка для мелочей. Палата была очень светлой, и в ней не было привычного запаха больницы – запаха боли.– Я встала с кресла и переместилась на больничную койку. Медсестра что-то сказала мне, я только кивнула и снова вопросительно посмотрела на Жана.– Она сказала, что операция назначена на сегодня.– Так быстро? Мне стало не по себе. Я представила, как здоровые мужики ломают мне кости, но отогнала эти мысли. Мы всё-таки в том месте, где мне должны помочь.– Я надеюсь, вы со мной останетесь здесь?– Конечно, Вар, мы с тобой.– А я думаю, что я ещё смогу пригодиться, чтобы поддержать твою маму. Я уверен, операция пройдёт успешно.– Наверное, надо узнать, сколько это все будет стоить. Ведь цены тут, должно быть, сумасшедшие.– Я узнаю, сказал Жан. В палате стало очень тихо. А я лежала и смотрела в потолок и думала о том, что даже в такой больнице на потолке нарушена геометрия отделочной плитки – ад для перфекционистов. И я не заметила, как уснула. Проснулась я, когда мама гладила меня по руке и приговаривала, что пора на операцию. Я открыла глаза и увидела медсестру с коляской. Мама добро улыбалась, а Жан сидел в кресле – по лицу было видно, что он тоже задремал.– Я буду тут, пока тебя не вернуть обратно! Не переживай! Я с тобой.– До этих слов я и не переживала, мам. Я широко улыбнулась, она поцеловала меня в щеку, и меня повезли к лифту. Медсестра нажала на кнопку пятого этажа. Двери открылись, и тут уже были открытые боксы палат, где вместо стен были стекла. Мы поехали мимо всех палат: кто-то лежал и смотрел телевизор, кто-то спал, к кому-то пришли родные. Каждая палата целая жизнь и история. Я невольно задумалась о том, что я очень зациклена на своей жизни, как будто у других нет проблем, а в мире существую только я со своей ногой.– Мне разрешили присутствовать в операционной, пока ты не уснёшь от наркоза.– Хорошо, Жан. Спасибо тебе. Жан кивнул, и мы подъехали к операционной. Я как будто только осознала, что сейчас произойдет. Мое сердце начало бешено колотиться. Я не знала, как себя успокоить. И я подумала о нем. Я подумала о том, что мы пережили. О том, что это точно не самое страшное, что было у меня в жизни. Чем дольше я вспоминала о Крисе, тем скорее мое сердцебиение приходило в норму. Меня переложили на операционный стол – меня ослепил яркий свет хирургического светильника. Пришёл врач Гоффман, подошёл ко мне, заглянул в мое лицо, и что-то очень радостно начал говорить.– Они сделают укол тебе снотворного, и ты ничего не почувствуешь. Проснёшься уже в палате, с родными.– Хорошо бы. Операционная постепенно наполнялась людьми. Улыбчивая женщина подошла ко мне со стороны головы, обошла и взяла руку.– Она спрашивает, есть ли у тебя аллергия на лекарства? Реакции на лекарства?– Насколько я знаю, нет, – ответила я врачу, но Жан понял, что нужно делать. Врач наполнила шприц, каким-то веществом, прощупала вену и вколола мне все содержимое.– Говорят считать от 10 до 1.– 10.9.8.7.6… Я провалилась в кромешную темноту. Одна дверь открывалась, а я как будто пролетела через неё, она за мной закрывалась, открывалась другая, и так все время. Я чувствовала, что меня тошнит, но я летела. От одной двери к другой. Мне казалось, что я не найду выход, что я так и буду блуждать в этой темноте. Я пролетала через красные рамы дверей, потом синие, желтые и среди всего этого я расслышала голоса. Я понимала, что я совсем рядом с ними, начинала лететь быстрее и быстрее, пока в один момент я не вылетела из очередной двери. Я открыла глаза. Яркий свет лампочек заставил меня опять закрыть глаза и сморщиться.– Все прошло успешно? Как нога? Я понимала, что все, что я хочу сказать, не получается произнести – мой рот пересох. Я что-то мямлила себе под нос. Головная боль заставила закрыть глаза. В этот раз сон был обычным. Я ходила с девчонками по парку, мы обсуждали обычные дела. Мы были в России и громко смеялись. Я открыла глаза в полнейшей тишине и темноте, села на кушетку: голова кружилась, закладывало уши. Меня уже не тошнило и чувствовала я себя вполне нормально.– Тут есть кто-нибудь? – я произнесла это, чтобы проверить, функционирует ли мой речевой аппарат. В ответ была тишина. Мне хотелось в туалет, так что я решилась встать.– Черт! Блин! Я посмотрела на ногу – на ней красовался огромный гипс.–Так, операция прошла, нога на месте. Считаю, что она прошла успешно, – успокаивала я себя. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела спящую маму на диване, Жан спал сидя в кресле, а справа от него сидел ещё кто-то.–Наверное, кто-то из девчонок пришёл навестить. Я была полна решимости узнать, кто скрывается там, в темноте. Взяв блокнот с тумбочки у моей кровати, я прицелилась и кинула его в сторону интересующего меня объекта – человек не двигался несколько минут. Некто встал, поднял блокнот, и я узнала этот рост, эти плечи. Он подошёл к тумбочке, положил блокнот и сел на мою кровать. Он долго смотрел в темноту. Я начала переживать, потому что не понимала, что ему нужно.–Почему он пришёл и о чем он думает, вглядываясь в пустоту? Сколько он так еще просидит? Лучше бы я спала и не просыпалась. Крис резко повернул голову. Его изумрудные глаза сфокусировались на мне. Он повернулся ко мне, его лицо смягчилось. Лунный свет из окна оголил его трогательный взгляд, который все мне сказал. Я поняла, что он очень переживает за меня и рад тому, что операция прошла успешно. Он положил руку на гипс и нежно поглаживал его. Крис посмотрел на часы, медленно встал с кровати, и его голова началась опускаться все ближе к моему лицу. У меня не было сил сопротивляться или думать о том, насколько это безнравственно. Мои глаза закрылись, губы были в ожидании. Я почувствовала его губы на моей щеке. Я улыбалась, не открывая глаза. Когда я их открыла, Криса уже не было. Я огляделась и с глупой улыбкой ушла под одеяло. Яркие лучи солнца осветили всю палату. В больнице бегали врачи и медсестры. В палате было пусто. Я села на кровать и подумала, что я очень хочу есть. А ещё больше хочу в туалет. Я нажала на кнопку вызова медперсонала.– Черт. Я же не смогу сказать. Я взяла телефон, открыла приложение переводчика и написала «хочу в туалет». Пришла девушка, и широко улыбаясь, задала ясный вопрос: «What»? Я показала ей телефон– А, ок. Она подошла к креслу, которое стояло в углу палаты. Взяла меня под руку и помогла сесть. Мы выехали из палаты, на встречу шла мама с Жаном, которые торжественно несли подносы с едой.– Мне оставьте! Я волка съем!– Хорошо, улыбаясь, сказала мама. Я чувствовала себя такой счастливой. Так необоснованно, так глупо, так странно. Я просто счастлива.– Ешь, моя хорошая! Как ты себя чувствуешь? Как нога?– Все хорошо, мам. Нога не болит. Как будто полностью здорова.– Это же очень хорошо. Надеюсь, больше тебя не будут тревожить боли. К нам зашёл доктор Гоффман. Жан принялся внимательно слушать запоминать каждое произнесённое врачом слово. Врач что-то объяснял так долго, что мне становилось не по себе.– Тебе надо отдыхать около месяца. Никакой опоры на ногу. Кресло или костыли тебе в помощь. Никаких перелетов, долгой езды в машине. Полный покой с возможностью минимального передвижения. К двенадцати часам тебя должны выписать.– Так быстро? Я опешила, – почему-то я решила, что этот месяц буду находиться тут.– Через две недели придёшь и расскажешь о своём состоянии. Если все будет хорошо, ещё через две недели придёшь снимать гипс.– Отлично! – с восхищением и откровенной лестью я обратилась в сторону врача. Спасибо вам.– Варвар, ещё мистер Гоффман спросил, не можешь ли ты с ним переговорить с глазу на глаз.– Конечно, могу. Я стала волноваться. Мама поняла это и сразу вышла, прихватив с собой одноразовую тарелку с едой. Когда дверь за мамой захлопнулась, я с вопросом и интересом посмотрела на врача. Мистер Гоффман начал что-то говорить, смотря прямо мне в глаза. По его мимике было понятно, что он что-то предлагает. Очень скованно, явно сдерживаясь, не выдавая стеснения.– Он только сегодня узнал, что ты та самая – одна из выживших. Он предлагает тебе скрасить твое восстановление длиною в месяц. Это поможет сделать психолог, его друг. Если тебе нужна помощь, он позвонит ему, и ты сможешь пройти личную терапию. Я не ожидала, что речь зайдёт об этом. Это предложение застало меня врасплох.– Нужен ли мне психолог? Конечно, нужен. А нужно ли сразу соглашаться или подумать и обсудить со всеми это? Кто мне поможет? Мне явно надо поделиться всем, что со мной произошло за последний год, и получить обратную связь от беспристрастного человека.– А как я буду с ним общаться? Не с тобой же я пойду. Жан перевёл это врачу, в ответ я услышала знакомые слова и поняла все без помощи Жана.– Это русский врач.– Да, я согласна. Где мне его найти? Я без раздумий согласилась с предложением.– Тебе позвонят, когда Гоффман договорится.– Отлично. Передай ему, что я очень благодарна за профессионализм, за помощь и чуткое отношение. И спроси, сколько мы должны внести в кассу за операцию. Я тем временем вышла за мамой и позвала ее. Схватила один из двух бутербродов и жадно кусала его.– Вы ничего не должны. Операция оплачена.–Кем? С набитым ртом ужаснулась я и в ту же секунду поняла кем.–Крис! Вот зачем он ночью приходил. Меня так злило, что он так нахально лез в мою жизнь, что он приходил ночью, когда я сплю, что он без разрешения делает вещи, которые непозволительны без договоренностей. «Почему он вообще решил, что имеет право лезть в мою жизнь», – я была в ярости.– Ему что скучно со своей семьей? Он почти год их не видел, а ходит по ночам сюда, платит за операции, вещи развешивает! Я так разозлилась, что забыла доживать кусок бутерброда, он так и торчал во рту все это время, пока я мысленно кричала на Криса. Опомнившись, я заметила, что все смотрели на меня с удивлением.– Хорошо, с этим я разберусь. Врач удалился из палаты. Я сказала Жану, что он может идти, что больше мне его услуги не нужны: «Ну и раз такое дело, счёт за услуги переводчика отправь, пожалуйста, Кристоферу». Я решила идти на опережение и отомстить ему, но Жан произнёс ненавистные мне слова: «Он уже заплатил».– ЧТО?! Все! Убирайся! Я легла на кровать и молча лежала лицом в подушку. Меня злило все, что происходит. Я не понимала, почему мне не дают строить свою жизнь, так как я могу. Почему он не верит, что я справлюсь даже с тем, чтобы оплатить себе операцию. Я злилась, мои челюсти сомкнулись от злости. Я постаралась думать, как человек, которому просто повезло, постаралась переключить сознание на благодарность. Повезло, что я спаслась, повезло, что меня нашли, повезло оказаться в Лондоне, повезло с операцией. Как-то очень много везения. В моей жизни никогда не было такой долгой, белой полосы. Я лежала и представляла себе, как я бегаю, как загораю, и потихоньку моя злость ушла.– Все же хорошо, моя дорогая.– Да мам, все и вправду хорошо. Так молча я пролежала ровно до двенадцати, пока мне не принесли папку с документами на выписку. Медсестра дала мне визитку врача Гоффмана, я улыбнулась ей в благодарность и начала одеваться. Медсестра подкатила кресло, я села, и меня повезли на выход. Мама тем временем заказала такси. Через сорок минут мы поднимались в лифте отеля. Придя в номер, я упала на свою кровать и не шевелилась несколько часов. Как мне показалось, я бродила в размышлениях о том, как может такое приподнятое настроение скатиться до уровня вселенской депрессии за один день. Я не ела и не пила. Я не шевелилась. А услышав звонок своего телефона, я просто проигнорировала его. Следом пришло смс. Я взяла телефон в руки и поняла, что записана к психологу на завтра в десять утра. Я бесчувственно опустила телефон и продолжила изучать лепнину на потолке и стенах. Мне казалось, что я так лежу минимум несколько дней: я то проваливалась в свои рассуждения о смысле жизни, то в голове не было ни одной, даже крохотной мысли. Стук в дверь прервал что-то очень важное для меня – одиночество.– Вара, тебе срочно это нужно увидеть. Мира была встревожена. Я медленно сначала села на кровать, медленно встала, взяла костыли и пошла в сторону дверей.– Идём скорее!– Да что ты? Скорее? Извини, что не могу побежать! Через минуту мы были в гостиной. Все сидели на диване и смотрели новости. Главным героем выпуска снова был ОН.– Вар! Говорят, самолёт неслучайно упал. Говорят, это был запланированный теракт. По телевизору показывают, как Криса просят выйти из дома, надевают на него наручники и сажают в полицейскую машину. В любой другой ситуации я бы вскочила, побежала бы доказывать, что он самый благородный человек, что он никогда бы этого не сделал. Тем более, он потерял своего самого дорогого друга в этой катастрофе. Но сейчас я развернулась ко всем спиной и пошла в спальню. День подходил к концу, я закрыла глаза и радовалась только тому, что, возможно, завтра врач мне поможет. И с этой обнадеживающей мыслью я провалилась в сон. Я проснулась, когда солнце ещё не взошло и все ещё спали. Я не хотела никого видеть, поэтому тихо вышла из номера и пошла на кухню, налила в турку воды, засыпала кофе и поставила на плиту. На часах 7.25. Я не чувствовала ничего, как будто то тепло, было в моей душе, кто-то безжалостно вырвал. Кофе начал кипеть, я сняла его с огня и перелила в чашку, добавив значительное количество молока. Я включила телевизор и, держа в руках ароматный напиток, которого так не хватало на острове, села на диван. По телевизору крутили новости о самолёте.– Когда же они найдут что-нибудь другое, не менее интересное?! Скрученный полицейскими Кристофер, обломки самолёта, наше возвращение – кадр за кадром сменялись картинки, которые были частью моей жизни. Я выключила проклятый ящик. Невозможно постоянно об этом думать и видеть. Я вызвала такси и решила прогуляться по утреннему Лондону. Рассвет поднимался над городом, я смотрела в небо, наслаждаясь красотой современного мира. Чёрный Мерседес подъехал к отелю. Мы ехали на Уитком-стрит. Большие дома сменяли маленькие, четырёх-пяти этажные домики разных цветов. Мы приехали минут через двадцать, я наслаждалась прохладным утром и красотой города. Водитель открыл мне дверь и помог выйти и вытащить костыли. Я сунула ему в руки купюры и пошла вдоль дороги: маленькие уютные кафе, веранды, рестораны, я зашла в одно из небольших кафе, которое было завешено разноцветными цветами. Их было такое количество, что с трудом можно было понять, что это кафе, а не цветочный магазин. Запах кофе и роз заманивали в это крошечное помещение и заставлял купить капучино. Рассчитавшись, я вышла из цветочного кафе и села за столик на веранде. Я наблюдала за пробегающими мимо людьми; придумывала им места работы, как после они ходят пить с друзьями, кто-то идёт к семье, а кто-то всю ночь будет стучать по клавиатуре, ведь отчёт не за горами. Я как во сне. Мимо меня, как будто я невидимка, пролетали десятки людей. Бежали не оборачиваясь, а я сидела и вдыхала полной грудью запах кофе вперемешку с цветами, что висели за моей спиной. Солнце поднималось все выше, машин и людей становилось все больше. На часах 9.30. Я вызвала такси и продолжила пить кофе. Через три минуты такси было передо мной. Увидев меня, водитель выскочил из авто и открыл дверь и придерживая меня за руку, помог сесть. Мы едем на Кёрби-стрит. Кёрби–стрит – это улица с маленькими, четырехэтажными домами чопорного серо-коричневого цвета и даже голубыми, красными. Между некоторыми из них нет проходов – они срослись в один длинный дом. На первых этажах располагались бары, кафешки, магазинчики. В сообщении от психолога было сказано, что его кабинет находится на втором этаже. Со стороны дороги не было входов в подъезды – я пошла за дом. Найдя нужный подъезд, я медленно поднималась и думала только о том, как меня бесит ограниченность из-за поломанной ноги. Подойдя к квартире 51, я поднесла кулак, чтобы постучать, но моя рука повисла с жатым кулаком перед дверью. И в голову пришли все те мысли, которые не должны были меня тревожить сейчас: «А вдруг он не поймёт меня? Вдруг это не мой психолог? Может, у нас разные взгляды?». Но как только я начала запутываться в своих же мыслях, решительно постучала три раза по железной двери. Я услышала стук ботинок по твёрдому полу, шаги приближались, дверь распахнулась и передо мной предстала женщина лет сорока и, широко улыбаясь, жестом пригласила войти.– Здравствуйте, Варвара. Я очень рада, что вы решились прийти. Она была похожа на очень искреннюю женщину и говорила со мной так, как будто знала меня много лет, поэтому за долю секунды расположила меня к себе.– Доброе утро. Спасибо.– Проходите, присаживайтесь, – она показала на кресло. Это кресло было как в лучших дизайнерских журналах. Я расположилась на тёмно-зелёном, бархатном кресле и положила сбоку костыли.– Как вас зовут?– Меня зовут Лилия. У неё горели глаза, она выглядела очень счастливой, ее лицо было таким добрым, каким-то родным.– Очень приятно, Лилия! Меня, как вы уже знаете, зовут Варвара. Первые полминуты я разглядывала свои руки, не понимая, с чего начать и зачем я вообще пришла. Я чувствовала все это время её взгляд на мне. Лилия первая прервала эту неловкую паузу.– Расскажите что-нибудь о себе, может вас что-то и тревожит? Как ваше состояние, как вы себя чувствуете?– Эм… Я из России, мне двадцать восемь лет. Я делала долгие паузы, не зная, что сказать.– Хорошо. А как вы себя чувствуете? У вас хорошее настроение? Может, есть что-то, что хочется рассказать? Она с такой надеждой смотрела на меня, будто я сейчас прохожу экзамен, а это учитель, который во мне души не чает.– Состояние… Я замялась – мне казалось, что если сказать, что мне плохо, что я ничего не хочу, то меня обвинят в лени, в том, что я сама виновата. Я покрутила свои страхи в голове и решилась:– После того, как меня выписали из больницы, я очень плохо себя чувствовала. Я не могла ни есть, ни пить. Я лежала и смотрела в потолок. Но ничего плохого не происходило. Мне сделали операцию, она прошла удачно. Мама все время была рядом. В душе было спокойно, но так тошно и плохо одновременно. Я не вижу смысла в сегодняшнем и завтрашнем дне. Я вообще не вижу смысла. Я проговаривала все это вслух и не отрывалась от своих пальцев. Я боялась увидеть реакцию Лилии. Посмотрев на ее лицо, я поняла, что бояться мне нечего. Она сжалась в понимании и сочувствии ко мне. Ее лицо расплылось в нежной улыбке.– Может, ты хочешь чай или кофе?– Да, я бы выпила чаю, спасибо. Она поднесла мне чашку с чаем, на блюдце было три кусочка сахара, чайная ложка и ломтик лимона. Я сразу призналась себе, что в первые десять минут знакомства с Лилией, она покорила меня. Она смогла так быстро расположить к себе и заставить поверить ей.– Расскажи мне, после чего у тебя появилось это состояние подавленности? Может что-то произошло?– Я попала в авиакатастрофу. Но думаю, вы это и без меня знаете. Я не знаю, кто сейчас этого не знает. Кроме меня выжил ещё мужчина… Мы с ним почти год были изолированы от мира. А с того момента, как мы вернулись, он как будто удочерил меня. Среди ночи привозит мне вещи, пока я сплю, и делает это без разрешения. Вчера я узнала, что он оплатил мою операцию и услуги переводчика, которого я попросила сопровождать меня в больнице, так как я не знаю английского языка. И меня это очень злит. После того как я узнала об этом, мне показалось, что я потеряла себя, что я больше не руковожу своей жизнью. Я будто кукла в руках кукловода.– А как развивались ваши отношения, когда вы были на острове? Как вы общались? Воспоминания о времени, проведенном на острове, вызывают у меня улыбку. Лилия, конечно, это заметила.– Из-за языкового барьера мы не могли полноценно общаться, поэтому мы изучили каждый жест друг друга, каждую мелочь в мимике. Я знала, когда ему страшно, когда он болеет, когда он счастлив. Я, посмотрев на Кристофера, могу с лёгкостью определить, что он чувствует сейчас. Мы были крайне дружны. У нас не было никого, кроме друг друга, понимаете? Лилия улыбалась, видя, что разговор об острове не травмирует меня.– Очень хорошо, что вы нашли общий язык, пусть и без слов.– Это страшная трагедия, при которой погибло столько людей. Я задавала себе вопрос «почему я?» очень много раз. Я не понимала, почему именно меня оставили в живых, чем я лучше, чем любой из погибших. И мне так стыдно, что я вспоминаю остров тепло. Я так не вспоминаю дом, в котором выросла, как остров и Кристофера. Мне кажется, это все ненормально, и я замыкаюсь.– А ты можешь представить, что все, что ты чувствуешь – нормально? Что так и должно быть? Поблагодарить небеса, что и ты и Кристофер выжили и сейчас находитесь со своими близкими, приходите в норму.– Я очень рада тому, что мы выжили. Увидев маму, как она плакала, я поняла, что я благодарна богу за второй шанс. Но даже этот факт не может перечеркнуть весь ужас, который мы пережили.– Вы ссорились на острове? Между вами возникали недопонимания?– Нет. Мы ни разу не ссорились. Наверное, нам помогло то, что мы не разговаривали. Вы знаете, я так была рада, что нашла его живым, что останусь не одна, что, чтобы он не сделал, я не могла на него злиться. Он долго лежал без сознания, а я сидела рядом с ним и молилась. Я молилась часами. Я боялась, что он так и не придёт в себя. Это было очень страшно. Больше мне не было так страшно никогда. Так что когда он пришёл в себя, я была несравнимо счастлива, я благодарила всех богов.– Что же поменялось? Лилия сидела, облокотившись на ноги и выставив лицо вперёд.– Все. Все поменялось. Мы вернулись к родным, мы вернулись в реальную жизнь. Почему-то я сама не верила своим словам, думаю, она тоже.– Невозможно забыть человека, с которым ты был одиннадцать месяцев в дали от мира, вдали от всего существующего на этой планете. Да и зачем?– Может, вас что-то разочаровало? Может, все-таки что-то произошло, после чего вы стали держать его на расстоянии. Вы год пробыли один на один, я думаю, что вы тоже не верите своим словам, когда говорите о том, что вы не общаетесь, только потому что вернулись. Лилия смотрела в самый центр проблемы. Мне стало неловко, но, наверное, пора было признаваться себе в том, что произошло. Конечно, я понимала, что я не могу даже думать о том, что у Криса есть невеста, что я разрушаю их отношения. Я знала, что это выглядит как в дешевом сериале, где на задний фон накладывают смех. Но меня пробирала злость от того, что я очень хочу прийти к нему, повиснуть на его шее, поцеловать, но не могу. Возможно из-за морали, но я действительно думаю, что бывают такие случаи, когда не судьба быть вместе. Только короткий промежуток.– Вот и как мне вывалить все эти мысли Лилии? – я озадачила сама себя.– Вы знаете, в последний день нашего пребывания на острове, у нас был секс. Это была чистая энергия страсти. Это не было из-за скуки, и никто не давал повода. Но я в этот день чуть не утонула, потому что у меня свело ноги, и я не могла добраться до берега. Мы очень сильно перенервничали. Я не знаю, как это случилось, но в тот момент я хотела этого больше всего. Я высказала ей все, что всплыло в моей голове, мне даже показалось, что я немного кричала. Мне было так страшно и странно произносить это вслух, что я задерживала дыхание, чтобы рассказать. Лилия мне улыбалась, я почувствовала облегчение.– Варвара, вы, вероятно, очень переживаете из-за случившегося и просто запутались в своих чувствах. Еще вы не можете оградить себя от его внимания, потому что находитесь в чужой стране, от этого вам кажется, что вы не в безопасности. Это нормально. Ваши чувства понятны. Вы должны понять, что с вами все хорошо. Вы пережили сильный стресс, оказались в ситуации, в которой оказывается один из миллиона людей. Конечно, вам было одиноко, вы и на острове все время находились в состоянии, когда вам необходимо было решать быстро, брать ответственность. И теснота, и одиночество очень сближает. Это неудивительно, что вас потянуло друг к другу. Вот ответьте на вопрос. Понравился бы вам Кристофер, если бы вы познакомились с ним в нормальной обстановке, например, в кафе аэропорта или просто на улице? Вам нравится, как он выглядит? Как говорит? Я задумалась над всем, о чем она сказала, конечно, мы уже не ждали никакого чуда и мы устали быть сильными. Нас сближало все, каждый день с утра до вечера мы были вместе. И конечно, он бы понравился мне. Высокий, спортивный и, чего уж таить, красивый мужчина.– Да, я думаю, он бы мне понравился, коротко ответила я. Лилия понимающе кивнула.– А теперь скажите, почему вас так злит, что он пытается вам помочь? Этот вопрос был сложнее, чем вопрос, про симпатию. Я надолго задумалась, в какой-то момент я уже подумала, что она не выдержит столь долгую паузу.– Мне кажется, что я не имею почвы под ногами, а Крис считает меня неспособной решить свои проблемы, реализоваться в новых условиях, адаптироваться. Его действия не были обговорены, и я чувствую себя ребенком, папа которого, долго работая, не дает ему человеческого внимания, а привозит игрушки, чтобы дочка не плакала и не расстраивалась. Наверное, поэтому я и злюсь.– Я вас прекрасно понимаю, – быстро подхватила Лилия. – Но что если он делает это во благо вам, он знает, что без вас бы не выжил и что вы спасли ему жизнь. Он, возможно, хочет вас отблагодарить, но сам не понимает как. Как можно отблагодарить, если кто-то провел с тобой год на необитаемом острове, делил все, что было, вот как можно отблагодарить? Может, стоит немного подумать с его стороны? А я и правда ни разу не задумывалась, для чего это нужно ему. Я всегда эгоистично только о своих чувствах и переживаниях.– Возможно, вы правы. Наверное, он и правда хочет просто облегчить мое возвращение в нормальную жизнь, тем более, в чужой стране, с проблемами со здоровьем. И я думаю, что оплата за операцию сильно ударила бы по моему кошельку. Так что надо будет хотя бы спасибо сказать, иначе совсем некрасиво получилось. Я только кричу на него и его переводчика.– Видите! Как здорово, что мы с вами поговорили. У вас появились светлые чувства, и я думаю, что ваше плохое настроение скоро отступит.– Да, Лилия. Я вам очень благодарна, вы помогли распутать большой клубок моих чувств, которые я, как запутанные елочные гирлянды, не могла размотать.– Если Вам ещё захочется разобраться в своих чувствах или просто выговориться, всегда обращайтесь.– Спасибо Вам большое. Я аккуратно встала с удобного кресла, взяла костыли и пошла в сторону двери. Лилия услужливо открыла мне дверь и аккуратно напомнила, что я должна заплатить ей за сеанс.– Ох! Я уже и привыкла, что Крис за все платит раньше, чем я узнаю цену. Я протянула ей купюру.– Сдачи не надо. Спасибо вам, Лилия. Всего доброго.– Всего вам хорошего, Варвара. Что-то странное я почувствовала от того, что Крис не оплатил эту встречу. И тут я вспомнила кадры новостей, те самые кадры, на которых Криса арестовали. Мне стало так стыдно… Конечно, Крис был не виновен поэтому наверное, я и не реагировала. Ведь он не мог сделать ничего плохого, кроме как остановиться в неположенном месте на машине, чтобы спасти котенка. Я была уверена, что, когда я снова включу телевизор, его уже отпустят.