Анна Кудинова - 39 долей чистого золота

Когда мы приехали, Миша вытащил меня и посадил на капот машины со словами: «Вот отсюда тебе все будет видно». Это был небольшой пустырь недалеко от лесополосы, по краю которого пролегали горы мусора, свозившегося с городских помоек. Я устроилась поудобнее и стала руководить.

– Отнеси коробки вон туда, – указывала я пальцем, поскольку хотела, чтобы все было по-моему, это ведь мои похороны, а не чьи-то.

Устраивать собственные похороны очень волнующе, хочется, чтобы все было красиво и правильно. Миша исполнял все мои указания безукоснительно.

– Поджигай! – скомандовала я, когда все было готово.

Пламя медленно поползло вверх по картону и уже через минуту охватило весь груз, ветер раззадоривал его и растворял черный едкий дым в густом прохладном воздухе – моя жизнь полыхала красно-синим пламенем, глотая все ее прожитые и непрожитые моменты, оставшиеся позади. Вместе с моими коробками сгорело все – мои друзья, мои сны, мои воспоминания, мечты и желания и даже мое имя. С этого дня я назвала себя именем Лесма – это латышское имя, означающее " огонь, который поглотил все " . Я узнала его из книги, забытой в прикроватной тумбочке в больнице кем-то, кто лежал на этом месте до меня. Рассказ был очень грустным, но жизненным и правдивым: трагедия случилась с девочкой, которая сгорела в пожаре, закрыв своим телом любимого маленького брата.

Была одна-единственная вещь из моего прошлого, не сгоревшая в ту ночь, – это медальон, висевший у меня на шее. Время от времени я доставала его из-под одежды и потирала пальцами с обеих сторон, в тот момент, когда думала о нем, о человеке, которого я знаю и которого, к сожалению, в моей жизни никогда не будет.

Миша стоял рядом, глядя на огонь, и думал о чем-то своем – к аждый человек, глядя на огонь, думает о своем, самом сокровенном, вне зависимости от того, что там горит…»

Таня захлопнула дневник:

– А эта монета, которую она тебе передала, точно золотая?

– Да, вроде. Я же ее не видел. Возможно, о ней есть что-то в дневнике, но это потом, сейчас я уже устал, и мне хочется есть.

– А почему ты говоришь шепотом, я тебе еле слышу? – поинтересовалась Таня.

– Чтобы не разбудить маму, – ответил Витя, прислонившись губами к замочной скважине.

– А! – Таня тоже заговорила тише. – Она спит днем? Я думала, что она в это время на работе.

– Сегодня нет.

В комнате за стеной послышались шум и ругань – грохот падающей мебели, а за ним женские возгласы, она кричала сквозь плач: «Не надо! Успокойся! Не тронь его!» Потом снова шум и плачь – это было похоже на семейную ссору, мужской голос выкрикивал нецензурные слова вперемешку с каким-то ревом.

Таня бросилась к двери и, обеими руками за нее схватившись, спросила:

– Тебе помочь? Хочешь, я заберу тебя, я мигом открою…

– Нет! – твердо сказал Витя. – Иди! Просто уходи! Уходи! – крикнул он через дверь.

Таня выбежала из комнаты и захлопнула дверь внутри гардеробной, несколько раз ударив по ней кулаком, затем быстро задвинула ящик с посудой, корзину, заставила коробками с обувью, погасила свет и вышла.

«Больше я туда ни ногой, – думала она. – Больно нужно мне копаться в чужой жизни, лезть в чужие семейные разборки, лучше бы я занялась своей». С таким настроем Таня точно для себя решила больше не заходить в эту комнату.

Девушка оделась и вышла на улицу. «Интересно, где находится эта помойка, на которой они всё жгли?» – думала она, медленно шагая по березовой аллее. В тот вечер Таня гуляла как никогда долго, не желая возвращаться домой, ее там никто не ждал, а следовательно, торопиться было некуда.

Через несколько дней Таня все же вошла в гардеробную и разобрала образовавшийся там завал.

– Я ждал тебя, – тут же сказал Виктор из-за стены. – Я хотел бы попросить у тебя прощения.

– Не стоит извиняться, – возразила Таня, – это вовсе не мое дело, твоя мама сама разберется, без моей помощи – уж точно.

– Она не виновата! Просто ей опять не повезло, все это из-за меня, – с тяжестью и грустью сказал Витя. – Если бы я мог уйти, ее жизнь наладилась бы, и она была бы счастлива, может, у нее даже родился бы здоровый ребенок. Я лишил ее всего, из-за меня она вынуждена терпеть этого урода!

– Ты родился слепым? – спросила Таня, раз уж их дискуссия приобрела откровенный характер.

– Нет. Когда отец предложил маме уехать, она уже была беременна мной и отказала ему. Мама проживала с одной очень недоброй женщиной, помнишь, я тебе говорил.

– Угу!

– Так вот, эта женщина сделала все, чтобы испортить нам жизнь, узнав о моем скором появлении на свет.

Таня решила больше не расспрашивать Витю об этом, подумав, что если он захочет, то расскажет сам. Так оно и произошло.

– Эта женщина, Надя, была страшной стервой – очень властной и злой. Все было хорошо до того, как в жизни мамы появился отец. Надя стала ревновать и делать все возможное, чтобы они расстались. Если бы мама в то время проявила настойчивость, то, возможно, все было бы по-другому.

Они познакомились на новогодней вечеринке, и Надя стала проявлять особенное внимание к маме, приглашая ее в разные интересные места, недоступные для моей мамы ранее. Мама была тогда наивной и неопытной, с радостью принимала все приглашения. Вскоре они начали жить вместе у Нади – с ее стороны это был знак поддержки в сложной финансовой ситуации. Светский бомонд притупил разум и приглушил чувство собственной свободы, словно у голодной птички, залетевшей в клетку с едой – дверца тихо и незаметно захлопнулась, и стенки золотой клетки стали одинаковые, в какую сторону ни повернулась бы птичка – одни решетки. Время шло, и мама свыклась с этим – стяжательство стало образом жизни, но внезапная новость обо мне заставила ее принимать решение. Вот-вот ее беременность стала бы заметна, и ничего, кроме как сбежать, мама не придумала. Собрала все свои накопления, ночью покинула свой дом и уехала так далеко, что найти ее было практически невозможно. Первое время она жила на накопленные средства, спустя несколько месяцев родился я, и, когда мама сообщила эту новость отцу, он тут же приехал, остался, и они зажили хорошо и счастливо, но ненадолго!

Вечер был прекрасным, и ничто не предвещало беды, вдруг в дверь кто-то постучал. Папа был со мной в комнате, а мама готовила ужин. «Я открою!» – крикнула она и, сполоснув под краном руки, вытерла их о полотенце. На пороге стояла она – такая же холодная, строгая, худая и высокая, с черными волосами, туго завязанными в хвост, в черном кашемировом пальто. Мама говорила, что когда увидела ее, то сразу поняла, что все будет кончено в этот момент. Надя прошла в комнату и молча осмотрелась.