Ирина Сорокина - Коридоры

Если им нравятся физиологические проявления эмоций, то мной тут должны быть довольны. Я опять проснулась в поту, в слезах, с сердцебиением… Где мой блокнот?

К счастью, не все сны такие мрачные. Я уже несколько раз попадала в ряд образов, похожих на то, что мне представилось в момент моего «пробуждения», когда я нашла свой первый артефакт.

Приходит запах. Он приятный, теплый, обволакивающий и, в то же время, волнующий, тревожный, даже чем-то грозящий. В темноте скорее угадывается, чем виден ряд колонн. Я знаю, что меня там ждут, там в глубине что-то шевелится, двигается, шуршит, мне надо туда, но как только я пытаюсь двинуться – просыпаюсь…

Я все еще не умею управлять своими снами, не умею ходить по коридорам. Почему меня никто не учит? Я решила попробовать самостоятельно. Для начала, может быть, попытаться сфокусироваться на каком-то определенном месте, сюжете, в какой-то точке этого коллективного бессознательного. Сегодня даю себе задание оказаться там, где я была с кубком в руках. Перед сном стараюсь вызвать в памяти все подробности…

И что же? Ничего подобного я не увидела. Сначала вообще не могла заснуть. Наверное, от усилий… Потом незаметно все же заснула, и увидела себя во дворе своей покойной прабабушки. На мне коротенькое розовое платьице с оборками, сандалики одеты на белые носочки. Я смотрю на свое платье и радуюсь, я нарядная, красивая, мы с родителями собираемся в город – гулять. Я сижу на старой вросшей в землю скамейке, рядом сидят мои куклы, Маня и Лиза. У Лизы платье такого же цвета, как у меня, и испачкан нос – я играю в чаепитие. Мама зовет меня, я бегу к ней и падаю. Платье испачкалось, я вижу зеленые пятна травы на розовом, и еще черные… Мне так жаль платья, я плачу. Сквозь эту детскую, ощутимо реальную, картину вдруг пробивается совершенно иная нота – что-то важное происходит, как я понимаю уже взрослым своим умом. Вдруг я вижу себя-ребенка как будто сверху, со стороны, поднимаюсь над собой выше, вижу прабабушкин сад, веранду, где на столе накрыт чай, и узнаю среди прабабушкиных красивых бело-голубых чашек мой артефакт – эту чашку я должна взять, я тянусь к ней, но мне не удается схватить ее: чашка проходит сквозь пальцы, мои руки не могут сомкнуться на ней, картина теряет яркость, все расплывается, я понимаю, что артефакт уже упущен, и – собрав все силы, всю энергию, всю волю – кидаюсь в глубину сна за чашкой, как ныряльщик в воду. Двигаюсь, как в гуще водорослей или в густом кустарнике, продираюсь, тянусь за ускользающим артефактом. Нельзя отпускать! Усилие, еще усилие – я хватаю чашку, она в моих руках! Победа!!! ПОБЕДА!!! Торжествую! Я все могу! Я смеюсь – и просыпаюсь.

Конечно, в руках ничего нет, но я знаю, что артефакт взят. Чувство такое, что теперь мне сам черт – не брат…

К завтраку положено в белом конверте с золотым обрезом приглашение на ужин. Ну, конечно…

Я уже знала, что в шкафу в моей комнате найду все, что мне понадобится для парадного появления. От туфель до духов. Я выбрала лаконичное белое платье в пол с узким вырезом и затейливую плоскую золотую цепочку на шею. Волосы… Я поняла, что хочу сегодня особенную прическу. Позвонила на местный «ресепшн» и спросила, есть ли у них салон. Да, конечно. И идти недалеко. По правде говоря, я и не сомневалась. Я уже привыкла к тому, что обслуживание здесь на высшем уровне. В салоне меня ждали три мастера, других клиентов видно не было. Я сразу выбрала высокого темноволосого парня. Я теперь все быстро выбирала – куда делись мои бесконечные раздумья по каждому пустяку? Бывало, по полчаса выбирала кусок мяса к обеду в магазине, над пачками пельменей раздумывала до посинения… А уж покупка туфель превращалась просто в мировую проблему… Теперь решения приходили ко мне мгновенно, я едва успевала осознать, какие есть варианты, как мне уже все было ясно… По-моему, я даже вообще не осознавала другие варианты, сразу двигала к своему.

Иногда от этого было немного страшно, как будто это не я, а кто-то другой за меня все решает, а я двигаюсь, как марионетка на ниточке.

Но сейчас мне страшно не было, было, наоборот, весело. Я села в кресло. Мастеру, по всей видимости, тоже все было ясно. Во всяком случае, он не задал ни одного вопроса, а сразу занялся моими волосами. Я почему-то не сомневалась, что у нас с ним все получится. Время летело незаметно. Звучала приятная музыка, очень знакомая, но никак не удавалось вспомнить, что именно звучит. Пахло лилиями, и от этого запаха немного кружилась голова. В сознании плавали какие-то смутные образы, и, когда мастер сказал: «Готово!», я даже вздрогнула…

Прическа была правильная. Геометрически выстроенное замысловатое сооружение на моей голове шло мне отчаянно. Я смотрела на свое лицо, и не могла понять, это я, или не я? Как будто стерли пыль с картины, и проступило законченное совершенство линий… В этот момент где-то глубоко в подсознании у меня шевельнулся страх, но момент прошел, я улыбнулась мастеру и пошла переодеваться к себе в комнату.

Ужин был подан на террасе с видом на озеро. Спускались сумерки, и сад, сбегающий к озеру, был украшен факелами, на террасе всюду стояли свечи. Излишне говорить, что мы были здесь одни. Он протянул мне большой бокал темного вина. Вкус был невероятно приятным. Такого вина я не пила никогда… Не могла пить. Или пила? Почему я как будто знаю наперед каждый оттенок вкуса, когда катаю вино по языку? Меню не предлагали, блюда просто приносили и ставили на стол, так как выбор их был самоочевиден, как и все в этот вечер. С нежнейшим ягненком, зажаренным на вертеле, соседствовали баклажаны, фасоль, оливки, еще какие-то острые блюда, свежий сыр – все очень вкусное. На меня, как говорится, напал жор. Обычно я ела мало, больше молочные продукты, и аппетитом не отличалась. Но тут я не могла оторваться от тарелки, отрывая зубами куски мяса и щедро запивая их вином. В какой-то момент я поняла, что ем руками и вытираю их прямо об платье. Почему-то от этого мне стало особенно весело….

В конце концов, я насытилась, и Мастер сказал:

–Прогуляемся к озеру?

Он любит воду, всегда любил. Я это помню. Я оперлась на его руку, и мы вышли в сад. Запах персидской сирени и жасмина был таким густым и плотным, что, казалось, висел в воздухе, как туман. Белая ночь все делала каким-то нереальным и одновременно обостренно осязаемым. Цветы жасмина светились в сумерках. Было так тихо, что я слышала, как поскрипывает песок аллеи под нашими ногами. Мы подошли к берегу озера. Слабо колеблемая поверхность воды лежала у наших ног, как шелковое покрывало. Чуть слышно ложились на прибрежный песок маленькие волны, как будто озеро дышало во сне. Иногда местами поверхность озера вздрагивала, в нем шла какая-то своя сонная жизнь. Небо того невероятного цвета, который только и можно назвать цветом белой ночи, сливалось с озером на горизонте. Туман лился с неба, поднимался от цветущих зарослей вокруг. Мы как будто были внутри огромной чаши, полной дыханием весны. Это было так красиво, что у меня выступили слезы. Печаль расставания с прекрасным и преходящим моментом жизни земли пронзила меня. Это есть сейчас, и этого уже не будет никогда больше. Жизнь неотделима от смерти, все проходит, круговорот рождения и смерти никогда не останавливается, каждый распустившийся цветок увядает, каждое рождение ведет к смерти, каждый день заканчивается ночью, и каждая ночь умирает утром. Но не эта ли бренность, мимолетность, придает смысл и ценность всему, что рождается и цветет?