Марк Каменских - Прыжок

Это было предсказуемо, так происходило у Вовы из раза в раз, он не был сильно удивлен, старался лишь сохранить все на достойном уровне и положить в коробочку воспоминаний на одну из полочек. Раньше он держался за отношения, пытался спасти, реанимировать, а потом как-то понял, что это бесполезно. Люди приходили, люди уходили. Не только у таких как он. Это происходило у всех и повсеместно.

Началась депрессия и меланхолия, он лежал и вспоминал ее чудесный голос, как он переливается разными красками, нотки интонаций, улыбку, как она злилась, истерила, пыталась вызвать в нем ревность, день их первой встречи, когда на перекрестке, на котором они условились встретиться, на трех углах из четырех стояли машины реанимации, это еще тогда показалось ему очень странным, разговоры Мии с бабушкой, которые понравились Вове, она показалась ему такой заботливой, их первый поцелуй на скамейке у библиотеки, как они пошли первый раз в продуктовый магазин, она смотрела на него таким наивным детским взглядом, как она веселила его своими шутками, криками, своей молодостью, открытостью, энергичностью, деловитостью. Тот вечер, когда они пошли первый раз в ресторан, а ее туфли натерли Мие ноги, Вова сказал, чтобы она одела кроссовки, которые были у нее с собой в пакетике – главное чтобы ей было удобно. Она рассказывала ему свои материальные цели и намерения, как она хочет машину, получить права, зарабатывать много денег. Он понимал, что все это глупости по сравнению с тем, что происходило между ними, и просто молчал, не смея ломать или исправлять ее представление о мире, не желая вторгаться в него и оставаясь счастливым наблюдателем. Ему не хотелось спорить, к тому же иногда он чувствовал себя таким маленьким и беспомощным в ее финансовой системе координат. У него тогда почти не было денег и работы. Все, что он мог ей подарить – это себя и время вместе, свое внимание, заботу и защиту. Мие этого хватило. А потом к нему все быстро пришло.

Он был счастлив, что встретил ее, снова почувствовал себя юным и беззаботным. А теперь когда потерял, то понял, что любил ее.

Мия открыла много нового, он снова по уши влюбился, опровергая слова другого умного профессора: «Любовь, о которой вы все мечтаете, а некоторые даже наивно полагают, что нашли ее – это набор факторов, технологий. Один человек обладает ими, а Вы обладаете другими». Вова не хотел верить, что есть некая технология любви, но каждый раз убеждал себя в этом, а потом снова переставал в это верить. Настроение прыгало из кипятка в лед. И снова открыться чему-то такому становилось сложнее, поэтому он ходил на всякие тренинги по личностному росту, раскрытию своего Я, своих навыков. Но все это было детским садом по сравнению с тем, чему их обучали в Х-группе. Расчетливый и логичный Вова был полностью разбит и распался на маленькие кусочки. У него появился запрос на перемену.

Он смотрел на номер телефона Костика, который все еще обучался в группе, проходил практику в горячих точках по всему миру, постоянно путешествовал с другими ребятами, был казалось бы счастливым человеком. А на другой стороне весов Вовы была его свобода не подчиняться никому, его страх, что чем дальше он идет вниз по кроличьей норе, тем тяжелее будет потом из нее выбираться. И лучше даже не вступать на этот путь.

Работы не было, все каналы как будто закрылись в один момент. И как он ни пытался прыгнуть туда, где все будет хорошо, у него не получалось. То ли прицел сбился, то ли он слишком часто начал использовать свои способности в неправильных целях, воруя свою энергию.

Он убегал от самого себя в поисках самого себя. И чем дальше бежал, тем менее вероятнее было найти что-то стоящее. Потому что этот марафон был панический и неосознанный. Все было рядом и на виду, но найти этого не удавалось. Кружка стояла на столе, но взять ее не получалось, потому что рука прозрачная и невесомая, как во сне.

Все вокруг менялось, казалось бы само по себе – квартира, машина, приятели. Он стал созерцать свою жизнь со стороны. День протекал за днем без каких-то либо сдвигов куда-либо. Он просыпался, пытался что-то сделать, но концентрация полностью отсутствовала. Вова начал прокрастинировать, отрастил бороду, стал выглядеть неопрятно, иногда брался за бутылку и проводил вечера в компании с самим собой, подсознательно обвиняя себя в том, что потерял Мию. Но позвонить ей ему больше не позволяла гордость. Он считал, что если прогнется сейчас, то их отношения уже не будут ничего стоить. Они перестанут быть под его контролем. Он пытался отпустить ее из своих мыслей и готов был пойти на все ради этого.

Из последних сил он схватился за обрывки своих представлений о том, куда это уныние точно не должно привести. И вселенная помогла ему. У него появилась любовница и сердечный друг – немного старше него, женщина, которая очаровала своим умением складывать буквы в слова, затем в предложения, строить умопомрачительные смысловые конструкции, а затем еще все это окрашивать невероятными оттенками звонкого сексуального голоса. С первого разговора по телефону между ними вспыхнула искра.

Люба – учительница младших классов. Единственное утешение для Вовы в серых буднях, которые день за днем начали душить его. По-началу она не вызывала почти никаких эмоций в нем после Мии. Люба была типичная женщина – простая и добрая. С ней можно было много о чем поговорить в пределах ее понимания мира: дерево деревянное, железо железное, на работе надо зарабатывать, отдыхать надо хотя бы раз в год, мужик должен быть со стержнем и тому подобные стандартные представления. Вова не то чтобы не соглашался с ними, или они были ему непонятны. Просто ему было тесно в этих рамках.

Люба была филологом по образованию, много читала книг, поэтому ее речь была очень красочная и наполненная красотой эпитетов и метафор. С ней было легко флиртовать, и это было совсем не пошло. Она легко понимала двойные и тройные смыслы в их разговоре и почти не задавала вопроса «Что ты имел ввиду?». Вова наконец включил свою фантазию и образное мышление, начал возвращаться в реальный мир, строить планы, цели для себя и следовать им. Люба исцеляла его.

Он встретил ее, чтобы понять что-то новое, но пока не знал, что это. Они встречались раз в две недели. Это были долгие встречи, прогулки, глубокое общение и погружение в мир друг друга. Она заземляла его, а он наоборот окрылял Любу, показывая, как можно мыслить иначе. Она учила его общаться с людьми заново, делиться с миром собой, своими мыслями. Вова понял, что это может быть кому-то интересно, что спор и дискуссия могут быть интересными, а открывать для другого человека что-то новое может быть приятным. Они много смеялись. Особенно когда оставались наедине с собой на следующий день после встречи. Вова открывал свой ноутбук, книгу, смотрел в окно, впрочем делал теперь все что угодно и видел там теперь мир Любы. Поверх своего. Он видел его ее глазами, видел, как она видит сейчас его же. Видел, как она сейчас о чем-то задумалась и вспомнила о нем. Люба рассказала своим подружкам, что влюбилась. А Вова полюбил в ней хорошего человека и даже ее футляр, который она одевала каждый день, идя на работу. И потихоньку снимал его и распаковывал из нее все психические узелки и стопы, который ее ум построил за 35 лет защиты от боли, причиняемой окружающим миром.