Франциска Вульф - Рука Фатимы

Маффео только вздохнул. Насколько открыт и терпим Хубилай-хан, настолько замкнут и недоверчив Джинким, его младший брат. Везде видит предательство и заговор. В иные дни Маффео задавался вопросом: почему именно к нему Джинким проникся таким доверием? Может, за взгляд честный и открытый, не такой, как у других многочисленных здесь чужестранцев – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – состоящих на службе у великого хана?.. Да нет, вряд ли. И несмотря ни на что, они стали друзьями. Что это – случайность, судьба или трезвый расчет? Никто не ответит на этот вопрос.

– Что привело тебя ко мне? – повторил Маффео, желая перевести разговор в другое русло.

Джинким всегда с горячностью говорил обо всех этих чужеземцах – об их роли при дворе и об отношении к ним брата. Каждый раз, когда он начинал эту тему, Маффео, пусть при этом можно обидеть и его самого, испытывал угрызения совести. Даже чувствовал себя иногда как будто ответственным за всех них – китайцев, арабов, евреев, европейцев, – кто, по убеждению Джинкима, использовал свое положение при дворе хана, чтобы достичь тайных и коварных целей.

– Я пришел к тебе, чтобы поговорить о чужестранке, – отвечал Джинким. – Удалось тебе что-нибудь разузнать о ней – откуда она взялась?

– Нет пока. Еще вчера, как только мы вернулись с охоты, я послал слугу за Ли Мубаем. Тот сразу же явился. Но и он не мог понять, что с ней. По крайней мере не обнаружил на ее теле никаких признаков страшной болезни, угрожающей безопасности нашего ханства. Поставил ей две золотые иглы и ушел. Сегодня вечером, после захода солнца, снова придет и продолжит лечение.

Джинким опять задумчиво наморщил лоб.

– Ты ему доверяешь?

Маффео поднял обе руки. Ли Мубай, монах и лекарь в одном лице, – личность незаурядная. Больше двадцати лет жизни служит учению Будды и жителям Шангду. Слава о его мудрости, доброте и целительском даре распространилась далеко за пределы города. Отовсюду стекались толпы людей в надежде получить совет и исцеление от недугов. Но он китаец – и одного этого достаточно, чтобы вызвать подозрения Джинкима.

– Почему я не должен доверять ему? – возразил Маффео. Его злила подозрительность Джинкима. Сам он восхищался Ли Мубаем и при малейшей возможности тайно посещал его, приобщаясь к учению Будды. – Репутация его вне всяких подозрений. С таким же успехом можно обвинить и Гаутаму Будду, и самого Светлейшего во всех смертных грехах. Никогда не слышал, чтобы кто-то плохо отзывался о Ли Мубае.

– Возможно, ты и прав, – пробурчал Джинким. – А смог ли он чем-нибудь помочь незнакомке?

Маффео покачал головой.

– Нет. Она ни разу не шевельнулась.

Оба подошли к постели и встали, рассматривая спящую женщину. Щеки ее порозовели – казалось, она вот-вот проснется… Или так и будет спать до скончания века?..

– Кто она, Маффео? – прошептал Джинким, словно боясь разбудить ее. – Как здесь оказалась? – Морщины у него на лбу проступили еще глубже. – Не верю я ей, Маффео. Спроси ты у меня, что с ней делать, – отвечу: «Немедленно заковать в цепи и отнести туда, где нашли».

Маффео в ужасе содрогнулся.

– Но она всего лишь женщина! К тому же ждет ребенка. Как бы она могла…

– В этом-то все дело – ждет ребенка. А может быть, это демон в человеческом обличье? Демон ее обрюхатил и погрузил в этот смертоподобный сон. – Джинким схватил Маффео за руку. – Можешь ты объяснить, как она оказалась в наших степях? Ведь далеко вокруг не было никаких следов, кроме наших! Эту женщину занесло сюда по воздуху! Вспомни лисицу! Не видел ты эту бестию… так я скажу тебе: совсем это необычная лисица. Это дух или демон! И он-то прямиком и привел нас к ней!

Маффео боролся с собой. Сказать или не сказать, что знает ответы на его вопросы? Но вряд ли удастся все объяснить ему, не выдав и своей тайны. Той, о существовании которой не знает даже Никколо, родной брат.

– Уверен – этому есть объяснение! – произнес он вместо слов истинной правды и насколько мог невозмутимо взглянул на друга. – Обещаю тебе, что стану наблюдать за нею и, как только она проснется, выспрошу обо всем, не выпущу из виду. И так, пока не смогу поручиться за нее, положа руку в огонь.

Джинким устремил на него долгий испытующий взор, так что Маффео стало не по себе. Наконец монгол кивнул головой.

– Хорошо, будь по-твоему. Ты мой друг, и я тебе доверяю. Знаю, что жизнь великого хана и безопасность моего народа для тебя так же дороги, как для меня. Но она женщина и, как всякая женщина, способна поколебать сердце и рассудок мужчины. Даже самые храбрые и верные мужи не раз оступались под чарами красивой женщины и совершали предательство. А потому скажу: если когда-нибудь выяснится, что она – под любым предлогом – явилась сюда, чтобы причинить вред моему брату или нашему ханству, пусть у тебя возникнет хоть малейшее подозрение, – я без промедления прикажу убить ее!

– Что ж, случится так – сам приведу в исполнение твой приговор! – Маффео согнулся в поклоне. – Будь спокоен, Джинким, брат и наследник престола великого и всемогущего хана! Моя жизнь принадлежит Хубилай-хану. Я служу монгольскому народу. Не забываю об этом ни на миг!

Джинким резко повернулся и широкими шагами вышел из комнаты. Дверь с шумом захлопнулась за ним. Маффео спокойно смотрел ему вслед. Да, он исполнит свое обещание и будет неусыпно следить за чужестранкой. И не только: если убедится, что у нее нет злых помыслов, то поговорит с ней о камне. У него так много к ней вопросов, он бился над ними много лет, пока тянулись длинные бессонные ночи. На вопросы эти никто не мог дать ему ответы. Может быть, она знает то, что неизвестно ему? Но прежде всего ей надо прийти в сознание.

Опять он приблизился к постели, откинув одеяло, долго смотрел на чужестранку. Неподвижно лежит она на спине, как усопшая королева, ждущая своего погребения… Он импульсивно положил руку ей на живот. Ребенок в утробе матери словно почувствовал его прикосновение и зашевелился у него под рукой. Маффео стало тяжело на сердце. Ребенок такой живой… что с ним станется, если мать не придет в сознание?.. По словам Ли Мубая, до родов еще далеко. Как ребенку дожить до них, не получая жизненных сил от матери?

Маффео осторожно взял ее правую руку: холодная, но не мертвенно ледяная… Он почти ощущал, как в жилах ее течет кровь – еле-еле, но жизнь в ней теплится. Положил другую руку, в которой зажал сапфир, ей на лоб: теплый… Она жива, она дышит… Так почему же не просыпается? Почему не поднимается с постели? И тут ему вспомнилась строка из Библии – отрывок из Евангелия от Луки.

– Талита куми!.. – шептал Маффео с закрытыми глазами, словно читал молитву. – Талита куми!…

Невыносимо жарко… голова пылает, лоб горит, будто кто-то прижал к нему раскаленный утюг. Мысли Беатриче смешались, вытесняя друг друга. Что с ней – результат манипуляций врачей? Может, она перенесла клиническую смерть? Или жар вызван контактным гелем, которым ей смазали лоб, когда снимали ЭЭГ? Беатриче судорожно искала ответы на эти вопросы и не находила их.