Франциска Вульф - Рука Фатимы

Неужели жизнь Хубилая и впрямь подвергается такой опасности?

Джинкиму надо было жить в двадцатом или двадцать первом веке. Знай он, какие изобретены камеры наружного наблюдения, сигнализационные устройства с лазерным управлением, – умер бы от восторга. Во всяком случае, все это очень облегчило бы его работу и успокоило мятущуюся душу.

Маффео остановился и постучал в дверь.

– Перед дверью в его личные апартаменты охраны нет. Это единственное, в чем Джинким уступил брату.

Открывать дверь тут некому – Маффео сам открыл. Слуги, по-видимому, тоже не слышали стука. До пришедших донесся громкий смех. Что это – Хубилай празднует с приближенными свое возвращение? Воображение Беатриче мгновенно нарисовало картину: одетые в кожу и меха люди, напившись, катаются по полу…

Того, что она услышала, а потом увидела, Беатриче никак не ожидала. Сначала до нее донесся тихий, легонький смех, оказалось, смеялся маленький ребенок. Представшее взору буквально пригвоздило ее к полу – и она застыла прямо в дверях.

На низеньком, покрытом мехом табурете сидел пожилой человек. Лишь очень отдаленно он напоминал императора, которого она видела в тронном зале, – строгого, неподвижно глядящего вдаль, в чопорном одеянии.

И это сам император, перед которым падали ниц все окружающие?.. На нем простая монгольская одежда, улыбающееся лицо покрыто сетью мелких, симпатичных морщинок. Качает на коленях мальчугана от силы четырех лет от роду. Рядом, на полу, небольшая полноватая женщина – стоит на коленях, сложив руки на животе, и тоже улыбается морщинистым лицом. Ребенок повизгивает от удовольствия, а мужчина смеется громко и заливисто. Невозможно не заразиться этим общим весельем… Вся троица от души радовалась своему счастью, и трудно сказать, кто больше других. Эта идиллическая сцена напомнила Беатриче детские книжки с картинками.

– Когда я буду приветствовать хана, ты должна сделать поклон, – прошептал Маффео.

– Так значит, это…

– Да-да, конечно же!

О боже, неужели это и правда сам император?! Немолодой, нисколько не величественный и, как всякий дедушка на свете – простой пастух, крестьянин или торговец, – запросто играет с внуком… Он ли, добродушный и веселый, ведет кровопролитные войны, его ли имя у порабощенных им народов отождествляется с ужасом, страхом, смертью?!

– Приветствую тебя, Хубилай-хан! – Маффео поклонился.

Беатриче сделала то же самое.

– Приветствую великого и всемогущего вождя всех монголов, сына богов и…

– Полно, полно, Маффео! – перебил его хан, подбрасывая вверх внука. – За сегодняшний день я слишком устал от церемоний, с меня хватит.

Поймал мальчика, поцеловал и шепнул ему что-то на ухо. Потом обратился к женщине и тоже поцеловал ее.

– Кто она? – едва слышно прошептала Беатриче.

– Это жена Хубилая. – Маффео заметил изумление на ее лице. – Не императрица, которую ты видела в тронном зале. Ту зовут Мей Ли, она дочь одного из китайских владык. Хубилай назначил ее императрицей, чтобы усилить влияние на китайскую знать. А это его настоящая жена.

Пожилая женщина взяла малыша на руки, и со смехом оба исчезли, растаяли в бескрайней глубине дворца.

– Мы здесь, к счастью, не в Китае, Маффео, – заметил хан, когда жена с внуком удалились. – Мы в моем доме. И хотя бы здесь я могу приветствовать друзей, как хочется мне. – Хубилай встал и подошел к ним.

Как легко и гибко он передвигается, а ведь ему уже около шестидесяти, не меньше.

– Приветствую тебя, друг мой! – Он взял Маффео за руку. – Много времени прошло с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз. Как у тебя дела?

– Как бы тебе сказать… – Маффео смутился.

– Ничего не надо говорить, друг мой. Дела у тебя, как я вижу, не лучше, чем у меня. В коленях ломит, руки не гнутся, глаза плохо видят… – И улыбнулся. – Один мудрец сказал: «Только тот избавлен от старческих страданий, кому суждено умереть молодым». – Хан положил руку Маффео на плечо. – Нам надо как-нибудь снова поохотиться вместе – без гонки и травли, как в молодости. Долго, медленно скакать на лошади по замерзшей степи, с колчаном и стрелами за спиной… А промахнемся, ослабеет глаз или дрогнет рука – никто не осудит и не посмеется над немощной старостью.

– Звучит заманчиво, – улыбнулся Маффео.

– Не правда ли? Но боюсь, в этот раз не получится – нет времени.

– Ты не собираешься задерживаться в Шангду? – Маффео явно расстроился.

Хан вздохнул, улыбка исчезла с его лица. Сейчас у него вид правителя, которому не дают покоя заботы о своем народе и государстве.

– Желание у меня есть, мой друг. Но дело не в этом. Неотложные дела вынуждают меня очень скоро вернуться снова в Тайту. Все переезжают в Тайту.

– Все? Но что…

Хубилай отмерил несколько шагов по комнате. Скрестив руки за спиной, принялся рассматривать драгоценные шпалеры на стене, словно впервые видел их.

– Столица наконец отстроена, и нет причин, чтобы двор и дальше оставался в Шангду. – Он сделал паузу, и Беатриче показалось, что ему вдруг стало трудно говорить. – Совсем скоро, через несколько дней, собираем имущество и всем двором трогаемся в путь, чтобы успеть до зимних холодов. Мне отпущено немного дней, чтобы в последний раз насладиться красотами Шангду.

– Я слышал, новый дворец в Тайту по красоте даже превосходит этот.

Хубилай согласился:

– Да, это так. Он в самом деле прекрасен. Китайские мастера превзошли самих себя. Тебе он понравится, друг мой. Кроме того, Тайту больше по размерам и имеет более благоприятное стратегическое положение в стране, чем Шангду. Это хорошо продуманное решение – перенести столицу в Тайту. Но скажи мне честно, друг мой, тоскует ли твое сердце по Шангду или по городу, где ты родился?

Маффео смущенно опустил взгляд. Хубилай улыбнулся, но в улыбке сквозила тоска. Он медленно продолжал:

– Видишь ли, Маффео Поло, я разделяю твои мысли и чувства. При всей роскоши и красоте, которые ожидают меня в Тайту, мой дом здесь. Всем сердцем я прирос к нему. Этот город напоминает мне о юртах моих дедов, о Каракоруме, городе Чингисхана. Спросили бы меня, где хочу умереть, – назвал бы Шангду. – И слабо махнул рукой, словно отгоняя невеселые мысли, как назойливых мух. – Но не будем сейчас об этом! От разговоров легче не станет. Подождем до завтра.

Он повернулся к Беатриче, рассмотрел ее с головы до ног.

– Это та женщина, о которой говорил мне Джинким? Та, которую вы нашли в степи?

– Да, это она.

Хубилай обошел Беатриче вокруг, покачивая головой:

– Нет. Мой брат прав – она не из моей свиты. Откуда ты явилась, женщина?

Беатриче, потрясенная тем, что хан обратился к ней, потеряла на миг дар речи.

– Моя родина зовется Германией, – ответила она не сразу. И поймала себя на мысли, что мужчины все это время разговаривали на арабском. Но почему? Не из вежливости ли по отношению к ней? Ведь среди принятых при дворе языков она понимала только этот. – Германия находится на севере Страны заходящего солнца. Я…