Франциска Вульф - Рука Фатимы

К одному из водостоков подвешена конструкция из металлических палочек: при порыве ветра они слегка колышугся, издавая тихие, ласкающие слух звуки.

Как хочется присесть на одну из скамеек для медитации, которые встречаются здесь повсюду. Ноги утопают в мягкой земле, и при каждом шаге ощущается аромат здоровой, пропитанной влагой почвы.

Маффео в первый день оказался, быть может, именно здесь… Не удивительно, что он вернулся из сада отдохнувшим. Даже она при всем своем скептическом отношении ко всяким эзотерическим штучкам ощущала на себе целебное воздействие парка.

С каждым шагом становилась спокойнее, растения, встречающиеся на пути, будто прибавляли здоровья, а камни – силы. Невероятно, но она действительно это чувствует! Обойдя весь сад, Беатриче забыла обо всем на свете. Знаменитая истина «Я мыслю, значит, я существую» в тот момент потеряла для нее всякий смысл.

Отрешенная от земных забот, она не заметила Толуя, вдруг оказавшегося рядом.

– Беатриче?

Голос тихий и нежный, совершенно неожиданный для монгола. Наверное, и на него сад оказывает такое же чарующее и умиротворяющее воздействие.

– Что-нибудь случилось? Больному стало хуже?

В голове пронеслись десятки вариантов – возможные осложнения… И все же удивительное спокойствие не покидало ее. Что бы там ни было, выход всегда найдется.

Наверняка это воздействие сада! Необходимо как можно скорее поговорить об этом с Маффео. Старый венецианец неплохо разбирается в древнекитайской философии и в буддизме. Сумеет, быть может, объяснить, случайно ее состояние или такова глубина замысла тех, кто создал сад.

– Нет, ничего не случилось, – ответил Толуй, – Янг Вусун чувствует себя хорошо и уже покрикивает на слуг. Спрашивает тебя, нельзя ли выпить немного воды – у него так пересохло во рту, что язык прилипает к гортани.

Беатриче облегченно улыбнулась – стокилограммовый груз с души свалился.

– Да, конечно, никаких возражений нет. Но почему ты пришел сам? По такому пустяку прислал бы слугу.

Толуй смущенно потупил взгляд, и его щеки покрылись нежным юношеским румянцем.

– Извини меня… Я помню, что ты просила остаться с Янг Вусуном. Но он в самом деле чувствует себя хорошо. Один из слуг присматривает за ним, а я…

Уставился на нее в упор – глаза светятся восхищением, милое лицо сияет от восторга. Поразительно похож в этот момент на своего дядю Джинкима.

– У меня к тебе столько вопросов… Не понимаю, что ты сделала, а еще меньше – почему ты так сделала. Я знаю только одно: несколько минуг назад этот человек был при смерти, а сейчас сидит на топчане и как ни в чем не бывало гоняет слуг. А ведь мудрейший лекарь моего отца не оставил ему никакой надежды… Пожалуйста, Беатриче, объясни мне – как это возможно? Почему, например…

Горячность и заинтересованность, с какими юный монгол засыпал ее вопросами, тронули ее до глубины души.

– Не сейчас, Толуй. Прежде всего, надо позаботиться о больном. А потом поговорим.

«К тому же я слишком устала, – подумала она, – чтобы ответить на все твои вопросы, мальчик».

Толуй оказался очень умным и любознательным молодым человеком. Будь он сегодняшним студентом – опередил бы большинство своих сверстников. Но именно поэтому на его вопросы так сложно отвечать: он слишком умен, чтобы ограничиться коротким ответом, а на длинные дискуссии и пространные разъяснения она сейчас физически не способна.

– Хорошо, понимаю… – откликнулся Толуй. – Но ты уже знаешь, как будешь дальше лечить Янг Вусуна?

– Есть много вариантов, я еще не решила, какой выберу. Надо хорошенько подумать.

Уже в следующую минуту Беатриче стало стыдно за себя. Такие отговорки в ходу у врачей, которые хотят побыстрее отделаться от пациентов, а главное, от их родственников. В повседневной практике стандартные ответы помогают выиграть время и избавиться от тягостных расспросов, но, в сущности, остаются ложью, в которой нет необходимости.

Когда она начинала изучать медицину более десяти лет назад, то поклялась говорить пациентам только правду. И вот от ее высоких принципов осталась лишь пыль… Не она одна ведет себя так. Многим врачам независимо от их специальности это свойственно, чего они даже не осознают. Она-то хотя бы понимает… Впрочем, это слабое утешение.

– Вернемся в зал Утренней зари, Толуй! – С завтрашнего дня она исправится. – Хочу убедиться лично, что Янг Вусуну действительно лучше.

Маффео с тоской наблюдал из окна, как Беатриче и Толуй медленно выходят из сада. Ли Мубай широко открыл раздвижные двери зала для медитаций – помещение будто слилось в единое целое с пространством сада…

Они-то не видят Маффео, стоящего за стройными колоннами, а он их видит. Холодный воздух пронизывает его насквозь, напоминая о приближающейся зиме. Скоро, очень скоро, уже через несколько недель, Беатриче произведет на свет ребенка… Справедливо, что он придет на смену другому, старому человеку, который отойдет в иной мир. Естественный ход событий, закон природы, круговорот жизни…

Маффео обхватил тонкую колонну, прислонился к ней лбом, ощущая прохладную, гладкую поверхность дерева, словно искал в ней утешения.

Круговорот жизни… все верно. Но почему именно его затягивает сейчас в этот круговорот? Сколько ему еще осталось?

– Взгляни на них, – тихо обратился он к Ли Мубаю, не глядя на него.

Монах неподвижно стоит рядом – верный страж. Он посвятил Маффео немало времени, вернул былую подвижность его суставам с помощью золотых иголок и трав.

Но сейчас бессилен спасти его от неизбежного.

– Смотри, как они оба молоды… и все у них впереди.

Ли Мубай вздохнул:

– Ты сожалеешь, что явился на этот свет?

Маффео на минуту задумался.

– Нет. Ты просто угадал мои мысли. Но знаешь, мысль о скорой… – Он закрыл глаза и смолк.

Почему он боится назвать вещи своими именами? Ведь это не меняет сути.

– Сейчас самое время уладить все важные дела, которые я откладывал. Но жизнь прекрасна, несмотря на испытания, выпадающие на долю каждого. Никогда так остро не чувствовал этого.

Ли Мубай по-прежнему смотрел в сад.

– Друг мой, смерть – это всего лишь другая форма жизни, с которой начинается новая жизнь.

Пораженный словами монаха, Маффео молча смотрел на него. Тот произнес эти слова почти механически, словно заученные, но в них нет невозмутимого спокойствия, обычно свойственного Ли Мубаю. Видимо, мысль о близкой смерти друга пронзила его не меньше, чем самого Маффео. Как ни странно, это придало Маффео силы и утешило.

– Ли Мубай, друг мой…

Монах крепко стиснул зубы. Вены на гладком черепе задергались, словно так проявлялась интенсивная внутренняя работа.