Илья Букреев - Исход

– Чтоб тебя! Ты что, больной? Зачем преследуешь?

– Я не хотел…

– Звоню в милицию, – перебила Катрина.

Константин зарылся обеими руками в волосы, затем выставил ладони перед собой, прося сделать паузу. Не обращая внимания, Катрина рылась в сумке, скрытой за поднятыми коленями. Тут лицо Константина исказилось в усмешке, и засунув руки в карманы брюк он сказал:

– Телефон, да? Откуда у тебя телефон, если ты им не пользуешься?

Катрина изменилась в лице, и ехидно продемонстрировала вынутый цилиндрик.

– А это не хочешь?

– Звони. Ты будешь первой на моей памяти, кто позвонил с колпачка от помады.

Побежденная Катрина опустила ступню на асфальт. На ее лице отразилась незадача.

– Все, я ухожу, – сказала она, вставая.

– Подожди секунду, – Константин хотел ее придержать, но передумал.

– Нет! – Катрина быстро пошла от него.

– Извини! – крикнул он вслед.

– Что?

– Прости за то, что, зная, какая ты милая, непохожая на других…, и мне так понравился твой взгляд на мир…, я все равно отнесся к тебе, как к куску мяса! Я чертовски презираю себя.

–Что ты хочешь, чтобы я ответила? Ой, какой честный, искренний парень, как мне повезло, что я тебя встретила, бла бла бла?

– Но почему-то, как и я, ты торчишь здесь в одиночестве, а не спишь дома в тепле.

– Это-то здесь при чем?

– Это объясняет. Все, что я сказал, я понял только сейчас. В тот самый миг, когда прошел мимо, меня что-то заставило остановиться. Будь другое место, другое время суток, я бы не подал вида, что мы знакомы.

– Ну, спасибо тебе! – ерничала Катрина.

– Стой! Мое обращение в клубе вызвано неверным мнением о тебе. Я лишь поступал, как любой мужчина повел бы себя. Эдакий сюжет «Знакомство с красоткой». И где? Клуб, музыка, алкоголь…, сама знаешь, о чем я. Наверняка я далеко не первый такой в твоей жизни. И только сейчас становится яснее…

– Что яснее? Какая-то дурость…

– То, что… – замялся Константин, но затем продолжил, – когда увидел тебя одну в коридоре, ты не шла домой, потому что там не твое место. Каждый день тебя куда-то тянет, но ты не понимаешь куда, только мчишься ради самого движения. Ты здесь одна не оттого, что отвергнута, а оттого, что сколько бы ни старалась, сколько бы ни пыталась подружиться с окружающими, они все не стали своими. Когда я увидел тебя в ночи одну на лавочке, я подумал: если я прав, то ты такая же, как и я, а значит не чужая.

– М-да…

– Не знаю почему сказал тебе все это. Наваждение… Извини.

Константин повернулся и побрел дальше по аллее, медленно погружаясь в глубину себя. Раздражали только поминутно жужжавшие часы, их все больше хотелось выбросить, ему было наплевать в чем дело. Неожиданно чужая рука дернула Константина назад, и его губы почувствовали прикосновение. Отшагнув, он увидел глаза Катрины, бегающие по его лицу.

– Я все думала, когда уже ты сдашься. Хотела проучить за самонадеянность в клубе.

– Значит, все верно?

– Проводишь?

Катрина взялась руками за его плечо. Так они шли всю дорогу до общежития. У самого крыльца Катрина поцеловала Константина, и отстранив голову, поджала вспухшие губы. Их руки расстались. Константин открыл глаза только от хлопка двери.

Катрина вбежала по лестницам на этаж и, едва попав в комнату, вскочила на стул и схватила тетрадь с крыши шкафа. Пролистав страницы, она вписала очередной порядковый номер и подпись «фиолетовые», но тут же зачеркнула, написала «аметистовые глазки». Затем она надела очки виртуальной реальности и сделала видеовызов.

– Думаю, нашелся еще один. Не уверена на сто процентов, нужно проверять.

– Хорошо, продолжай. Знай, твоя работа для нас неоценима, – было ей ответом с другого конца провода.

Рассвет. Константин устало вздохнул и огляделся. Теперь после ухода Катрины он заметил необычное оживление. Люди бегали кто куда, словно на пожаре, на улицах подвывали сирены, вскоре по громкоговорителям раздались невнятные сообщения, призывавшие не поддаваться панике. Слева от Константина проковылял убитый горем человек, заливавшийся слезами. Константин вспомнил о часах, не так давно назойливо вибрировавших. Смекнув, что очевидная отгадка рядом, он подключился к сети. Зайдя на первый попавшийся новостной портал, он увидел заголовок огромными красными буквами, от которого челюстная мышца начала расслабляться: «Александр Романов УБИТ!».

Исход пятого часа утра. В Алекроме накрапывал дождь. К площади Собрания, так не переименованной в Александровскую, по пяти проспектам торжественно шествовали многолюдные колонны. В первой шли военные, во второй фермеры, в третьей городские рабочие, в четвертой, старшей, находились партийные работники. Последняя, в которой шел Константин, состояла из молодежи. Каждую колонну возглавлял один из пяти председательствующих комиссаров, первых сподвижников Александра Романова.

Раздалась барабанная дробь и колонны остановились. Комиссары пошли навстречу друг другу по белому граниту громадной совершенно безлюдной площади. Поприветствовав друг друга, они начали восхождение на сцену. К тому моменту их фигуры было сложно различать, поэтому действо транслировали на огромный экран, установленный за сценой, и проецировали изображения на четыре обелиска по периметру площади. За спинами комиссаров ступени опускались к уровню земли. Затем милиция впустила народ. Были организованы логистические пути подсвеченных змеек-проходов, чтобы скомпоновать многие тысячи людей без стресса и жертв.

На авансцену вышла маленькая девчушка со вьющимися крупными кольцами локонов, одетая в пышное платьице. Сказочными глазищами она оглядела толпу, посмотрела на себя в проецируемых изображениях на обелисках и от смятения поклонилась в пояс. Затем затянула государственный гимн. Пронзительный голос раздавался из динамиков, спрятанных по площади. Константин не поверил бы, что девочка поет вживую, если бы не фальшивые нотки, вызванные дождем, что попадал на лицо. Военный комиссар сбежал с трибуны президиума и раскрыл над девочкой зонт. Растроганный народ подпевал. Когда последняя строчка закончилась, комиссар сел на корточки, и девчушка, повернувшись к нему, обняла и поцеловала бородатую щеку. Комиссар вручил ей зонт и с улыбкой отправил к родителям, ждавшим у края сцены.

– Это ведь ты написал? – обратился он к одному из четырех комиссаров (на каждом был микрофон, разговор транслировался на площадь).

– Нет, Петь, моя лишь музыка, слова выбирал он сам, – ответил резонирующий голос комиссара просвещения.

Четверо комиссаров сошли к военному. С общего одобрения заговорил главный партийный организатор, на нем был черный строгий костюм и пальто, а обязательным красным элементом послужил платок, вложенный в нагрудный карман. Парторг утер намокшее лицо, не снимая перчаток.