Вадим Кучеренко - Сокровища Замка Тамплиеров

Ульяна оглянулась кругом и тоже вздохнула. Ксиу был прав. Она была хозяйкой замка и не могла уйти, оставив гостей одних. Это было бы, по меньшей мере, невежливо.

– Хорошо, тогда завтра утром, – решила она. – Сразу, как только я встану. Ну, или после завтрака.

– Хорошо, – кивнул Ксиу. – А сейчас ты иди, мама. Обо мне не беспокойся. Я еще немного побуду здесь и пойду спать. Вот только дождусь, когда ты станцуешь.

– Тогда не будем откладывать, – улыбнулась Ульяна. – Хотя, признаться, после танца Мары и Хуанито я чувствую себя очень неловко. Теперь я понимаю Федерико Гарсиа Лорку, который так восхищался танцем восьмидесятилетней старухи на конкурсе исполнителей фламенко в Хересе-де-ла-Фронтера.

– Это та самая старуха, что вырвала первый приз у юных красавиц, покорив зрителей тем, как она вздымала руки, закидывала голову и била каблуком по подмосткам? – спросил Ксиу. Ульяна часто рассказывала ему об этом эпизоде из жизни великого испанского поэта, и мальчик хорошо запомнил ее слова.

– Та самая, – кивнула Ульяна. – Так вот, Мара ей сто очков вперед даст, поверь мне. А кто я такая? Их жалкое подобие.

– Но для меня ты все равно самая лучшая в мире танцовщица фламенко, – утешил ее Ксиу.

– Не льсти мне, – погрозила ему пальцем Ульяна. – Не то я тебя поцелую при всех. Несмотря на то, что ты у меня уже такой взрослый и независимый.

И она выполнила бы свою угрозу, если бы Ксиу, оглянувшись по сторонам и покраснев от смущения, не взмолился:

– Иди же, мама!

Ульяна рассмеялась и отошла, возвращаясь к гостям. Она шла и почти физически ощущала на себе взгляды десятков танцующих и поющих людей, которые ждали, когда она присоединится к ним. И Ульяна не могла обмануть их ожиданий. Такой трусости она сама себе не простила бы никогда.

Ульяна подошла к сидевшему поодаль от остальных невысокому полноватому мужчине, который держал в руках гитару и с меланхоличным видом перебирал струны. Его наряд, состоящий из черных обтягивающих брюк, широкого пояса и белой рубашки с широкими рукавами, дополняла короткая, обшитая бисером, жилетка, называемая чалеко. Это был известный всей округе музыкант и певец фламенко по имени Хосе. Роскошные черные усы придавали ему грозный вид завзятого махо, всегда носящего в кармане наваху и готового в любую минуту извлечь ее, чтобы постоять за свою честь.

Ульяна с улыбкой тихо спросила его:

– Подыграете мне?

Хосе с готовностью кивнул и спросил:

– Что будете танцевать?

– Импровизировать, – ответила Ульяна.

Хосе кивнул с довольным видом. Он был горд тем, что хозяйка замка тамплиеров выбрала именно его, и не скрывал этого. Склонился над гитарой. Тронул струны. Кивнул Ульяне, давая понять, что готов. Гортанно вскрикнул и, аккомпанируя себе и Ульяне на гитаре, запел сочиненную им же песню.

Гитара подобна

Водопадам страстей.

Созвучны душе моей

Струны, поющие

О мечте,

Словно птицы, парящие

В высоте,

В знойном небе Испании.

Ульяна начала с сапатеадо. Каблуки ее туфель выбили по каменным плитам частую звонкую дробь, которую она сопроводила размеренными хлопками ладони о ладонь. Пальмас, как называют танцоры фламенко этот прием, заменили ей кастаньеты. Затем она вскинула руки и медленно, словно с усилием, развела их. Легкая дрожь прошла по пальцам изогнутых рук, спустилась ниже, прошла по плечам, груди, бедрам. Это был дуэнде, который снизошел на нее и овладел ее телом.

Шестиструнной магией

На корриде любви

Сердце ранено.

Разорви

Сети чар,

Путы ревности,

И восстань,

В музыке оживи!

Теперь, пока играла гитара, Ульяна не принадлежала себе, она подчинилась духу фламенко. И зрители поняли это. Они начали размеренно хлопать в ладоши и подбадривать танцовщицу криками, в которых можно было расслышать угрозу и тоску. А Хосе продолжал петь. Его песня была безыскусственна и проста, но она была понятна зрителям и, трогая их сердца, вызывала у них ответные чувства.

Вечная мятежница,

Плачь и пой в исступленье.

С тобой мы

Навеки повенчаны,

Урагана южного пленница.

Вдохновенно

Мое сердце пронзаешь стрелой

Самой тонкой звенящей струны.

Гитара, монотонный голос певца, сапатеадо и пальмас звучали все громче, надрывнее. И когда они достигли невыносимой для зрителей высоты, Ульяна вскрикнула, словно протестуя, и замерла. Теперь живым было только ее лицо. Все чувства, которые она переживала в душе, отражались на нем, сменяя друг друга. Страсть, гнев, отчаяние, надежда… Не было только смирения.

О, гитара, заложница страсти,

испанского солнца сестрица!

Вспышкам молний

подобная,

Пряной нежности волнами

Меня обними,

Ты – вестник любви и свободы,

Словно жар-птица.

И снова первыми ожили руки. Прозвучали хлопки ладони о ладонь, каблуки выбили звонкую дробь. Все повторялось, как сама жизнь. Смерти, как и смирения, не было. Уже изнемогавшая, казалось, Ульяна снова воспрянула и была готова к новой битве, вдохновленная страстным призывом, звучавшим в песне Хосе.

Ты – окно из темницы на волю,

Ключи от оков,

Порыв раскрыть крылья,

В небе полет.

Я – струна твоего вдохновенья,

Исполненье мечты,

Отлученье от страха, сомнений,

Беспредел высоты!

Гитара смолкла. Голос певца затих. Танцовщица стояла в той же позе, с которой начинала свой танец. Вокруг было тихо. Раздалось только потрескивание дров в костре. И где-то звучал надтреснутый голос ночной птицы.

Тишина продлилась несколько мгновений, показавшихся Ульяне бесконечными. А затем зрители начали хлопать, топать ногами и кричать, выражая свой восторг. И даже Хосе встал, восхищенный танцем. А Мара подняла вверх сжатый кулак с выставленным большим пальцем.

Это был настоящий триумф. Но Ульяна осталась к нему равнодушной. Такое бывало и раньше. Но тогда, в прошлом, ей было этого достаточно. Она была юной и глупой. Теперь все было иначе. Фламенко стало только частью ее жизни. И не самой значимой.

Она нашла глазами мужа и сына. И только после этого почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Лейтенант Мигель Гарсия не любил сюрпризов. Поэтому он почувствовал раздражение, когда рано утром в воскресенье его вызвали на службу.

Приказ исходил от его непосредственного начальника. Однако если бы не мысль, что капитан Карлос Санчес хочет сообщить ему лично о том, что его рапорт наконец удовлетворен, и он переводится из Гражданской гвардии в Национальную полицию, то Мигель Гарсия проигнорировал бы этот приказ. На прошлой неделе Мигелю Гарсие исполнилось тридцать пять лет. И он понимал, что если в ближайшем будущем ничего не изменится, то ему придется распроститься с мечтами о Мадриде и до самой пенсии тянуть лямку в Лионе – заниматься опостылевшими мелкими правонарушениями и расследовать скучные банальные преступления, потому что в маленьком провинциальном городе других не бывает.