Борис Алексеев - Испанская одиссея

На мгновение мне показалось, что дон Гомес забыл о своём желании сыграть со мной в шахматы – настолько расстановка фигур увлекла его сознание и побудила к витиеватым размышлениям о смысле жизни.

– Помните, у русских жил лет сто назад некий поэт Пушкин? Хотя нет, вряд ли вы что-то знаете об этом. Так вот, есть у него забавный рассказик про то, как некий Германн узнал карточный секрет и стал выигрывать крупные суммы денег. Но рок выше удачи. Он заставляет Германна совершить ошибку и обнуляет все приобретённые им достоинства…

– И что же? – полюбопытствовал я.

– А ничего. Германн заканчивает свою жизнь в больнице для умалишённых. Согласитесь, печальная история.– Я почувствовал, как дон Гомес постепенно приходит в волнение.– Вот к чему ведёт проигрыш чёрных! Зло, даже побеждённое добром, может нанести ответный удар. Разрубленная на части змея по-прежнему опасна и готова угостить вас ядом. Умирающий зверь из последних сил грызёт вложенную в пасть палку. А уж куда приводит нас ситуация, в которой над добром торжествует зло и белые терпят поражение, общеизвестно. Впрочем,– он хитро улыбнулся,– это у русских так. Чудны́е эти русские, одно слово.

Честно говоря, я был несколько смущён столь пространной прелюдией дона Гомеса. «Опять я слышу это имя – Пушкин,– подумал я,– отец про него говорил не раз. Что за человек?..»

– Дон Гомес, может, нам вообще не стоит играть? Зачем создавать заведомый цугцванг добрым намерениям? Мои слова привели дона Гомеса в состояние полной растерянности.

– Как не играть? – едва слышно прошелестел он губами.– Мы же всё расставили…

– У меня есть предложение! – бодро воскликнул я, пытаясь разрядить неловкость минуты.– Хотите, я покажу вам какую-нибудь интересную шахматную задачку, и мы вместе поищем на неё ответ?

– Это как?

У дона Гомеса в глазах засветились искорки любопытства. Недолго думая, я убрал с доски лишние фигуры и из оставшихся составил позицию, воспроизводящую поединок Капабланки и Маршалла на недавнем турнире в Сан-Себастьяне. Помнится, сыграли они тогда вничью.

Изобразив вид третейского шахматного судьи, я произнёс речь, придав голосу как можно более официальный тон:

– Сеньор Хуан Антонио Гомес Гонсалес де Сан- Педро, вы согласны играть за Капабланку?

– О, да! – рассмеялся он, стряхнув с себя, как ловчие сети, все свои неуютные рассуждения.

Что тут сказать? Часа полтора мы разбирали эту непростую позицию, вместе отыскивая наилучшие, на наш взгляд, продолжения игры как за Капабланку, так и за его противника Маршалла. Несколько раз наш общий ум явно заходил в тупик, и тогда мне приходилось вспоминать реальные ходы гроссмейстеров и подталкивать таким образом игру к её благополучному окончанию.

Где-то в самой середине партии я услышал за спиной шуршание дамских платьев и ощутил лёгкий сквознячок со стороны входной двери. Наверняка это была Катрин. Вряд ли донна Риарио подсматривала за нами с порожка. Однако дверь вскоре щёлкнула, и сквознячок прекратился. При этом дон Гомес, увлечённый реконструкцией великого шахматного противостояния, не почувствовал никаких освежающих движений воздуха.

Наконец мы согласились на ничью и торжествен- но пожали друг другу руки. Как раз в этот момент «совершенно неожиданно» в залу вошли донна Риарио и Катрин. Сеньора искоса взглянула на мужа и, заметив его расплывшуюся в улыбке физиономию, также улыбнулась и спросила:

– Хосе, ты выиграл у нашего гостя, как я понимаю? – и иронично добавила: – Это негостеприимно!

Дон Гомес всплеснул руками, торопливо подошёл к супруге и обнял её за плечи.

– О, mi amor, игра в шахматы – это великолепный способ постичь мудрость мира и достоинства своего шахматного собеседника!

При этом он обернулся ко мне и призывно махнул рукой, как бы в подтверждение сказанных слов.

– Я рада,– ответила донна Риарио,– если ваш гость, сир, не в обиде на вас.

Она взглянула в мою сторону и лёгким наклоном головы дала понять, что исполнена ко мне искренней благодарности.

– Мама, ты не против, если Огюст проводит меня на набережную? – спросила Катрин, довольная не меньше матери мирным окончанием шахматной баталии.

– Ступай, детка,– ответила донна Риарио, помогая мужу собрать шахматы.

Мы шли вдоль вереницы швартовочных пирсов и молчали. После общения с родителями Катрин я понял, что на каждом шагу новой жизни мне предстоят весьма непростые ролевые игры с окружающей действительностью.

Размышляя об этом, я не заметил, как мы поравнялись с местом нашей недавней встречи.

– Любимый, вот наше место,– тихо сказала она.

Вдруг ко мне подступила злость. Я вспомнил отца, представил его состояние и действия, которые он предпринимает сейчас в связи с потерей сына (хотя какой смысл имеет слово «сейчас», если между нами разница в сто лет!). Но хуже-то всего мне. Отец, сестра Тони, влюблённая по уши Катрин, её родители – все остались, по крайней мере, на своём месте, и только я – слышите? – только я оказался в положении рыбы, выброшенной из морской пучины на берег. Огромная неразбериха вкралась в мою жизнь внезапно и безжалостно!

Я выронил руку моей спутницы и спросил:

– Катрин, скажи, имя Огюст и есть имя твоего возлюбленного?

Девушка остановилась и испуганно посмотрела на меня. Мне почудилось, что в её глазах, едва прикрытых вуалью испуга, проносится время и в нём мелькают мириады житейских артефактов.

– Не спрашивай меня так! – Она схватила мою опущенную руку и до боли вжала свои острые ногти в ладонь.– Ты – мой любимый, ты – Огюст. Понимаешь?.. Ты!

Катрин неестественно вжала голову в острые худые плечики и застыла, подобно компьютерному скриншоту. Мне даже показалось, что «на изображении» не она, а… маленькая крашеная в золото старушка. Но тотчас голос сердца отрезвил мой злобный перформанс:

«Господи, что я делаю! Разве так можно?..» Я подхватил опущенную руку Катрин, прижал к лицу и в волнении забормотал:

– Прости, прости, милая! Какой же я дурак… Не зная, чем ещё загладить внезапную жестокость, я достал из кармана прощальный подарок старика – ларец – и сказал:

– Любимая, возьми это. Это – счастье.

Катрин взглянула на мою протянутую ладонь. Вдруг она взмахнула руками, будто крыльями, и в мгновение превратилась из «сморщенной старушонки» в богиню.

– Ты сохранил его!.. Огюст, ты сохранил мой подарок. Огюст!..

Она не могла стоять. Я подхватил Катрин на руки и прижал её хрупкое тельце к груди. Вот оно что…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.