Борис Алексеев - Испанская одиссея

«Сандро? – подумал я.– Странное имя, какое-то нездешнее».

Я смотрел, как они уходили, и задавался вопросом: «Это мои новые друзья?..». Как много странного ворвалось в мою жизнь за последние сутки: старик, яхта, кэп, эта девушка… Воспоминание о девушке-русалке заставило меня вздрогнуть. Я обернулся и обнаружил, что моя спутница пребывает в состоянии крайнего возбуждения. Всем своим видом, напоминающим трепетание голодного галчонка, она умоляла меня поторопиться.

«Хорошенькая»,– подумал я. Вновь привиделись кормовая поперечина, недавний сон и хрупкая русалка Катрин. Нет, этого не может быть! Прелестная незнакомка точь-в-точь походила на мою подводную подружку. Те же тонкие руки-хворостинки, то же золото волос…

«Разве что нет хвоста»,– ухмыльнулся я, совершенно сбитый с толку.

– Огюст, что с тобой? – удивилась девушка. Сбитый с толку, я не знал, что сказать. Не дождавшись ответа, она схватила меня за руку и повела вглубь прибрежного квартала.

По дороге девушка без умолку рассказывала новости Сан-Педро, случившиеся в моё (?) отсутствие. А я глядел на приметы незнакомого мне времени и не мог налюбоваться их причудливым разнообразием. Сменить век стандартизации на век неповторимых индивидуальных особенностей – это было поистине круто! Мой пугливый ум, как сёрфер, оказавшийся под гребнем гигантской волны, спешно пытался сориентироваться, куда ему следует плыть дальше.

Мы подошли к старинному особняку. Фасад дома был украшен затейливой колоннадой. Над центральным портиком на уровне второго этажа располагался просторный балкон, увитый многолетней виноградной лозой. Точно такую архитектурную деталь я видел по выходу из «Талассии», когда вслед за стариком задержался на круговом перекрёстке. Скаты крыши и пологие фронтоны дома посверкивали красной, недавно положенной медью. Во всём чувствовались умная мужская рука и женское внимание к мелочам.

– Пойдём же! – девушка открыла ключом высокую парадную дверь и буквально втолкнула меня в прихожую. Сбросив в передней обувь, мы поднялись на второй этаж, прошли несколько метров по коридору с высоким потолком и, распахнув узорчатые створы парадной двери, оказались в большой светлой зале.

По множеству декоративных элементов, умело разбросанных в пространстве залы, несложно было догадаться, что передо мной центральное помещение в доме. Потолок радовал глаз фрагментами лепнины и крупными архитектурными кессонами. Три огромных окна наполняли воздушное пространство залы россыпью золотистого света. Солнечные лучи дробились в узорах тюлевых занавесок и при малейшем колыхании ветра заводили на стенах залы искромётный танец. При этом казалось, что причудливый рисунок стен, выполненный в технике венецианской штукатурки, нарушает свою изобразительную статику и тоже включается в танцевальный круговорот.

Я невольно улыбнулся, разглядывая дивный солнечный аквариум, в котором человек должен был, по замыслу архитектора, ощущать себя весёлой рыбкой, потерявшей связь с земной гравитацией.

В центре залы торжественно стоял большой дубовый стол, нарочито витиеватой формы. «Не иначе как Гауди проектировал эту странную столешницу!» – подумал я, припоминая свои впечатления от экскурсии по Барселоне.

Я считаю себя истинным испанцем, но разделить национальный восторг по поводу архитектора Гауди и исковерканных им фасадов барселонских улиц не могу. Простите, тошнит!

К слову сказать, я оказался прав в своём предположении насчёт столешницы. История о том, как этот стол попал в дом моей очаровательной пери, оказалась весьма затейливой и почти неправдоподобной. Будет время, расскажу как-нибудь на досуге.

– Ну что ты стоишь? Идём! – поморщилась девушка. Мы обогнули угловую китайскую ширму, покрытую изображениями аистов и болотной растительности, и оказались в уютном, обставленном мягкой мебелью уголке.

Тут я заметил небольшой лист бумаги кремового цвета, подколотый к ширме на поперечную шёлковую вязь. Лист был исписан крупным неровным почерком. Я разобрал только первую строку: «Катрин, любимая…».

Катрин!.. Не надо объяснять, какое потрясение произвела эта надпись в моей душе. Вновь перед глазами пронеслись фрагменты моего забавного сновидения: чудище, трон, каракатицы, карабкающиеся по грот-брам-реям памяти, и… и нежная русалка Катрин, весёлая в печали и печальная в радости.

– Это что?..– спросил я, указывая на листок. Зачем спросил?

– А-а-а, это…– девушка вздохнула.– Только, пожалуйста, не ревнуй! Это Рикардо, мой двоюродный брат. Влюбился в меня, как мальчик! Я ему говорю:

«Рикардо, я же тебе сестра, ты не должен меня любить как женщину»,– а он за своё: «Браки заключаются на небесах. Кто там знает, что ты моя сестра?» Я ему говорю: «Бог всё про нас знает, и Дева Мария тоже!» А он: «Ну и пусть знают. Я всё равно тебя люблю и хочу на тебе жениться!» Тогда я рассказала отцу про проказы Рикардо…

– И что отец? – спросил я, думая совершенно о другом.

– Отец любил Рикардо и сказал: «Он смелый!».

– И что же дальше?

– Дальше? Да ничего. Рикардо не вернулся из плавания. Говорят, слишком много выловили дорадо и перегрузили яхту. Из их звена не вернулся никто. А на следующий день мне сказали, что видели твой вельбот у Розовых островов целым и невредимым. Я так за тебя обрадовалась, что совершенно не могла скорбеть по Рикардо, когда его память отпевали в церкви. Отец тогда на меня страшно разозлился: «Твой брат не вернулся, а ты даже слезы не прольёшь!».

Девушка опустила голову и добавила:

– Не обижайся. Я тебя так долго ждала, я ни в чём перед тобой не виновата! Ты мне веришь?

– Конечно, верю, Катрин,– ответил я, улыбнувшись. Смущение, которое я испытал там, на набережной, вдруг куда-то исчезло. Внезапный прилив горячей нежности к настоящей, невыдуманной Катрин затопил моё сердце и стремительно помчался по кровотокам.

«Сон в руку!» – ликовал я, наслаждаясь событием, указавшим имя моей «возлюбленной».

Катрин присела на диван.

– Иди ко мне…

Я медлил. При всём моём весьма непуританском прошлом так стремительно продолжить роль «возлюбленного Огюста» не получалось. Разглядывая Катрин, я первый раз в жизни испытывал наслаждение от простого созерцания красоты, ещё не тронутое земной огненной страстью. Желая продлить это трепетное состояние, я опустился на колени и прижал к лицу протянутые ко мне ладошки.

– Катрин, милая, я очень по тебе соскучился. Ты помнишь, как нам было хорошо там, на дне? Помнишь, как мы тайком потешались над чудищем и гнали с порога этого зануду стригуна? А когда ты пропала, я долго искал тебя. И не находил. Как я мог знать, что найду тебя здесь, в родном Сан-Педро? Счастье моё, мы снова вместе!..