Евгений Наседкин - Ковчег для Кареглазки

– Рассказывай, Свинкин – как он, очухался? – спросил лысый с полковничьими знаками отличия, но не у меня, а у Ивана, вошедшего в палату последним. – Без маски с ним можно, вообще?

Иван, который оказывается Свинкин, пожал плечами:

– Фуремии у него нет, однозначно. А так… я бы не рисковал – у выродков может быть куча разной заразы, – пошутил он басом, к которому я, наверное, никогда не привыкну, и я заметил, что недомерок единственный из всех остается в маске.

– Его зовут Гриша. Собака – Цербер. Больше ни о чем не говорили, – продолжил он отчитываться.

Полковник кивнул и рукой показал Ивану на выход – мол, иди. Что тот и сделал.

– Я – полковник Горин, полномочный руководитель Горнореченской карантинной зоны. Капитан Шпигин, лейтенант Сидоров… а это – доктор Ливанов, начальник моего медицинского кластера, – представил свою команду брюсвиллис.

– Итак, Григорий, не будем ходить вокруг да около. Ты подозреваешься в действиях диверсионного характера, – сообщил он и опустил руку на пояс рядом с кобурой. – Что ты делал в Межнике 14 и 15 апреля?

Бляха-муха, предчувствие меня не подвело – а лучше было бы наоборот. Как бы там ни было, ситуация требовала сохранять хладнокровие. Поэтому я тщательно продумывал каждое слово.

– Отмечал День космонавтики, – пошутил я. – Этот городок – известный центр ракетостроения, каждый год миллионы сталкеров бредут туда восславить Гагарина.

– Прекрати ерничать, – обрубил полковник. – Что произошло в Межнике?

Я преисполнился чувством попранного достоинства.

– Я что – арестован? Или в плену? Вы же представитель власти! Где полиция, где суд?

– Для тебя будет военный трибунал. И расстрел – если не будешь честным до конца. Так что, покрути головой – правильней все рассказать. Разумный глупец лучше глупого мудреца, – процитировал кого-то Горин – это стало понятно по его пафосной интонации.

Хорошо, хоть не суд Линча. С таким не пошутишь. Нужно сбавить обороты. Как это – быть честным до конца? До какого конца?! Признаюсь, меня всегда вышибали из колеи новые знакомства, я часто не мог понять, о чем говорят эти незнакомцы. Словно мы из совершенно разных миров.

– Хорошо, я постараюсь… вспомнить, – протянул я, пока заставлял свой разум сложить пазлы воедино. – Если получу кофе… – лысый кивнул, на его лице проскочила тень улыбки. – Так дайте мне кофе, пожалуйста, – настаивал я, так как мой опыт однозначно утверждал, что кивки головой – это совсем не кофе.

Полковник взглянул на Ливанова и тот нехотя, жирной гусеницей, выполз в коридор, где за дверью уже нарисовался Свинкин – видать, он не отходил далеко. Или был очень быстрым – киборг ведь. Горин выжидающе уставился на меня. Придется что-то сочинить… Я не знал, что он хочет услышать, хотя догадывался, что именно может представлять для меня опасность.

Жизнь научила меня, что ложь не должна быть явной, а правда может быть частичной – и это позволит рассказчику выглядеть искренним, а слушателям – безоговорочно верить сказанному. Поэтому я кратко пересказал произошедшее в Межнике, периодически делая экскурсы в прошлое, но упустив упоминания Мчатряна, красного кейса и монахов. Наконец Иван принес кофе, и я застыл с зелененькой чашкой, балдея. Эти райские десять минут я уделил рассказу о том, как получил свои травмы. Ароматный напиток, давно мной не испробованный, вдохновлял похлестче историй Мюнхгаузена, и поток слов лился и лился из меня. Так, я поведал о том, как сразился с ордой краклов – оттуда и все мои беды. При этом насчет спины я не соврал, а вот опухшую челюсть, заплывший глаз и травмированную ногу приплел паровозом. Пусть знают, что я не лыком шит. Хотя не уверен, что новые знакомые впечатлились – Свинкин скептически морщил нос, а остальные просто лыбились.

– Григорий Менаев, уроженец Первомайска 25-ти лет от роду. Выродки, морфы, поход на север – понятно. Но откуда же у тебя подробная карта Горноречья с указанием Нового Илиона? – оборвал мое фэнтези Горин.

Признаюсь честно, о карте я забыл. Карта-карта… память резко выгрузила первоисточник. Йоперный театр! Она у меня от Мчатряна, а про него и говорить нельзя – уже ведь все рассказал, и кавказца в этой истории не было. Я вообще не просчитал вероятность того, что рюкзак окажется у солдафонов. Как же я туп!

– Вот, короче, и все, – сообщил я, допив кофе и сделав вид, что не понял последнего вопроса. – Ребят, я благодарен за заботу, конечно, но все-таки… по правде сказать, я же здесь не пленник? У меня просто были затеи кое-какие… делишки, планы.

Я глянул на лицо Горина, но вояка оставался невозмутимым, а вот слащавый лекарь ухмылялся. Захотелось встать и навалять ему.

– Григорий, откуда карта? – повторил полковник.

– Я сейчас так сразу и не могу сказать, – решил я давить на контузию и амнезию. – Я искренне хочу помочь, но я все рассказал. У меня от вас секретов нет.

Последнее звучало наигранно, мне самому не понравилось – к сожалению, задним числом. К счастью, вояка не успел ничего сказать, так как нас прервали. Нагло, резко и впечатляюще.

Влетевшая в палату девушка была прекрасной – и разгневанной. Она еще что-то проворчала в дверях, но как только перескочила порог и увидела меня, смолкла.

Я думаю, она была старше меня, наверное, ей было лет под 30, хотя, уверен, этот возрастной порог еще не перешагнула. На лице были небольшие морщинки – как от смеха, я их называл «смешинками». Когда-то эти морщинки станут глубокими бороздами, испещряющими уставшее лицо – как когда-то у моей матери. Но не сейчас. Пока что эта девушка была свежа и мила, хотя уже выглядела взросло и женственно, как настоящая женщина. Изящная, хрупкая Кареглазка с ямочкой на правой щеке…

Ее карамельные глаза уставились на меня с явным ожиданием, что подтверждал и вздернутый носик. Я также не отводил взгляда и снова не дышал, каждую секунду изумляясь идеальным пропорциям лица, хрустальной чистоте светло-карих очей и прекрасным рыжим волосам, аккуратно собранным в хвостик. Кареглазка. Богиня. Мечта.

– Ого! – кажется, не сдержался я, на мгновение опустив взгляд ниже – на точеную фигуру с идеальными выпуклостями, да еще и заключенных в желтую блузку и бежевую узкую юбку.

Покраснев, она заговорила – и звонкий, нежный голос был самым прекрасным, что я слышал за все годы своей никчемной жизни.

– Эй! – Кареглазка щелкнула пальцами у моего носа, теряя терпение из-за того, что я слушаю ее речь как дебил – ничего не понимая. – Где твои подельники? Зачем вы убили Мчатряна?

Эти слова прозвучали холодным душем, вернув меня с неба на землю. Нужно прийти в себя, нужно собраться с мыслями…

– А разве его убили люди? – спросил я, желая съехидничать, и почувствовал, как язык во рту буквально налился свинцом.