Ярославна Долина - Клейменая

– Мудрый Свихт, – вытирая слезы, сказала Кинни, – скажи, в чем я ошиблась? Где оступилась? Почему не уберегла ее?

Старец добродушно улыбнулся.

– Ты не о юной Айде думай, а в свое сердце зри.

– В свое? – удивленно всхлипнула Кинни. – А что в нем не так?

– Хорошо ли я учил тебя воинскому делу? – задумчиво спросил хранитель.

– Хорошо, старче, – искренне отозвалась газель.

– А душевной прозорливости?

– Тоже хорошо, старче, – сосредоточенно повторила Кинни.

Мудрец печально улыбнулся и покачал головой.

– А вот оказалось, что Айна научилась гораздо большему, чем ты.

Газель почувствовала, как желудок ее начал завязываться в узел от волнения.

– Почему? – выдохнула она, сдерживая с новой силой подступающие слезы. Мудрец еще раз добродушно погладил ее по голове.

– Зри в свое сердце.

С этими словами он подал девушке большой овальный орех, каких Кинни никогда еще в своей жизни не видела. Девушка попыталась обнять его обеими ладонями, но ничего не вышло.

– Что это? – подняла глаза на Свихта.

– Это орех, – спокойно ответил хранитель. – В заморских странах его называют кокосом. Хочется ли тебе его попробовать?

– Да, – сосредоточенно сказала газель.

– Он твой.

Девушка покрутила орех в руках – шершавый, тяжелый… Достав кинжал, попыталась разломить его. Кокос был на удивление крепким – таких твердых орехов Кинни никогда еще не пыталась расколоть. Потерпев неудачу с кинжалом, девушка попробовала разломить его руками и, в конце концов, бросила на каменный пол. Орех с треском разбился, и из него вытекла прозрачная ароматная жидкость.

– Что это? – досадливо поморщилась Кинни.

– Очень вкусное кокосовое молоко, – спокойно ответил мудрец. Девушка тяжело вздохнула. Ну вот. Всегда так. Если уж руки с самого рождения не с того места растут…

– Смотри, – хранитель достал еще один орех, проткнул острым ножом одну из трех вершин и перевернул кокос над деревянной чашей. Из него тут же закапало молоко.

– Внешняя твердость может быть обманчива, – спокойно заключил мудрец. – Так же как мягкость, податливость.

Он подошел к деревянному шкафу, где хранители держали цветы и благовония для храма, достал оттуда привлекательный крупный оранжево-красный шар и протянул девушке. У Кинни потекли слюнки. Уж с этим-то фруктом она и сама разберется.

– Хочется? – улыбнулся хранитель. Газель воодушевленно кивнула. Мудрец достал нож и разрубил плод пополам. На удивление, никакого особенно приятного запаха девушка не почувствовала. – Это чилибуха, рвотный орех. Очень ядовит.

Кинни нахмурилась. Ничему жизнь ее, дурищу такую, не научила…

– Зри в сердце, – снова сказал мудрец и понес фрукт из храма.

Газель тяжело вздохнула. Вот так. Думала, это Айне придется целыми днями выслушивать уроки духовного зрения, а оказалось, что помощь необходима ей… Кинни поднялась на ноги и двинулась по периметру храма, поднося руки к каждому пламени, встречающемуся на пути. Пламя привязанности к родителям приятно грело, огнем, горящим в честь почтения к родине и племени, чуть не полыхнули руки, а вот пламя любви к ближнему едва чувствовалось. Мудрый Свихт учил, что хранительница должна так воспитывать свою духовность, чтобы каждое пламя доставляло ей только приятное тепло, чтобы любовь в сердце ее была уравновешена, поскольку от этого следует и порядок в жизни. Кинни до такой гармонии было так же далеко, как до заморской страны кокосов. В самом дальнем углу храма в высоком статном подсвечнике стояла свеча, толстая, сплавленная из медовых сот в форме двух переплетенных колосьев, клонящихся к земле под тяжестью зерна, и горела она далеко не всегда, а только когда душа человека была к этому готова, – пламя любви к мужу или жене. К ней имели право подходить замужние газели и женатые мужчины, а также девушки, выбирающие жениха из трех предложенных. Кинни никогда не уделяла ей особенного внимания, потому как и ухаживать за этой свечой могли тоже только замужние, да и стояла она так, что не особо бросалась в глаза. Но сейчас Кинни заметила тлеющий фитилек и замерла, как вкопанная. Ни дать ни взять, кто-то все-таки снял ленту с этого проклятого невестинского столба.

Со всех ног бросилась вон из храма. Пробежав по мягкому лесному ковру, Кинни пересекла круглый мост через ручей и услышала топот копыт. Из-за раскидистой ели выехал Марри на своем вороном жеребце. Длинные светлые волосы парня развевались в стороны. Кинни улыбнулась и махнула ему рукой. Друг кивнул, и газель заметила, что он чем-то расстроен. Доехав до девушки, он спешился.

– Привет, – робко сказала газель. – Что-то случилось?

Марри пристально посмотрел на нее и отвел взгляд. Кинни тяжело вздохнула, хотела взять его за руку, но вовремя одумалась – газели в брачный период нельзя было касаться мужчин.

– А его ведь касалась? – хмуро спросил Марри куда-то в сторону. Девушка смущённо пожала плечами.

– Так это ж враг, да и не мужчина еще к тому же.

– Да что ты говоришь?! – воскликнул друг и раскрыл кулак. Кинни ахнула – на ладони друга краснела маленькая шелковая лента с котом.

– Но ты… – робко пробормотала газель, когда дар речи к ней вернулся, – ты же не можешь еще… то есть, тебя только через год посвятят.

– А это не имеет значения, – Марри размахнулся и забросил ленту далеко в ручей.

– Почему? – Кинни обернулась на храм и увидела через маленькое решетчатое окошко, как полыхнуло пламя в супружеском углу.

– Поехали, – напряженно выдохнул друг и протянул ей руку.

Кинни нехотя отодвинулась от него, помчалась в поселение пешком. Марри тихо выругался, вскочил на коня и, обогнав подругу, поскакал вперед. Газель побежала к дому самым коротким путем, не по тропинке, а напрямую через лес, перепрыгивая через ручьи, валуны и заячьи норы. Ленты из заплетенных кос цеплялись за дикие яблони, орешник и черемуху, оставались на еловых иглах и падали на траву.

Кинни выбежала из леса к воротам. В поселении антилоп было неспокойно. На высоком невестинском лент не было совсем. Одну, скажем, снял Марри. А остальные? Растерявшись, Кинни едва не ударилась лбом о спину молодого парня, посвященного в мужчины в последнюю весну, и только теперь заметила, что центральная улица поселения густо забита народом.

– Она здесь! – крикнула ровесница Кинни, с которой хранительнице никогда не удавалось найти общего языка.

Антилопы дружно обернулись к газели. Чем им-то она умудрилась насолить? Шрам на ладони болезненно запульсировал. Проталкиваясь через толпу любопытных зевак, старый Гейрт добрался, наконец, до дочери, ничего не говоря, взял ее за руку и повел к дому. Заметив Кинни, люди шарахались в стороны, как от прокаженной. Девушка низко опустила голову, сгорая со стыда. Отец подвел ее к родному дому и остановился возле невестинского столба. Под ним валялась в земле затоптанная синяя лента Марри с деревянным медвежонком и еще одна красная тесемка, которая принадлежала самой Кинни, – никто не успел ее снять, потому что рядом, прямо под железной подковой прабабушки, стоял ненавистный барс и сжимал в одной руке обагренный кровью меч, а в другой – киннину невестинскую ленточку.