Иванна Морозова - Редкий экземпляр

– Это не совсем сон, скорее, глубочайшая, не имеющая прецедентов, медикаментозная кома, – отметил Севастьянов. – Во время анабиоза все процессы жизнедеятельности замедляются, следовательно, развитие вашей опухоли и ее негативное влияние на организм в том числе. Пока же вы будете получать необходимое количество лекарств, призванных улучшить состояние. Наши ученые разработали препараты, которые буду вводить непосредственно в участки, наиболее поврежденные опухолью. В вашем случае – это мозг.

Прикольно. И кем я стану, если переживу эту сомнительной реальности процедуру?

– Не беспокойтесь, память и личность, в теории, должна полностью сохраниться, – заметив мой скепсис, тут же заявил мужчина.

– В теории?

– Это все же экспериментальная программа, Вероника Семеновна. Не стоит забывать об этом. Равно как и о том, что, возможно, это – ваш единственный шанс.

– А что потом?

– Потом – что хотите. Я имею в виду, что при успехе вы сможете вернуться к нормальной жизни. Не сразу, разумеется, предстоит пройти необходимые обследования, период реабилитации.

– И на сколько меня усыпят?

– Это зависит от степени текущей болезни. Но, думаю, не больше года.

Год… Выкинуть из жизни двенадцать месяцев, отдавшись в руки ученых, стать подопытным кроликом, иначе не скажешь, чтобы получить иллюзорный шанс на существование? Хотя, о чем я вообще думаю? Если взамен мне дают пусть мифическую, но все же возможность жить дальше так, как я сама захочу. А я хочу? Хочу ведь?

Внезапно показалось, что весь мир лежит у моих ног, стоит только нагнуться и подобрать. Если бы не дурацкая шишка где-то на сером веществе, так мешающая строить планы, я бы точно взяла себя в руки и всем бы показала, кто такая – Вероника Пономарева! Что там говорят «мудрые люди» в соцсетях? Не можешь идти к цели – ляг в ее направлении? Кажется, это мне и предстоит, если собираюсь выжить.

– Я могу подумать? – спросила на всякий случай, в глубине души уже понимая, что согласна.

– Конечно, такие решения не принимаются моментально, я понимаю вас. Однако не тяните с ответом, – доктор улыбнулся чуть виновато.

– В каком смысле? Набор на ваши опыты скоро закончится?

– Не в этом дело.

– А в чем? У меня мало времени?

– У вас его нет.

Глава 2. Пробуждение

Белый свет пробивался сквозь веки ослепительным маревом, обжигал глаза, рождая желание прикрыть лицо руками, а еще лучше, скрыться от его источника, спрятать голову и больше никогда не высовываться наружу. Безумно хотелось пить, будто последние годы бродила не по северной столице, а настоящей Сахаре, жуя на завтрак, обед и ужин исключительно песочное печенье и приторно-сладкий зефир. Жажда была настолько сильной, что нарисовала перед мысленным взором картину: в виде мумифицированного скелета. На лице, облепленном тонкой кожей – огромные карие глаза и широкий рот, острые скулы, ниже торчат выпирающие узкие ключицы. Единственной приметой, по которой можно догадаться, что это все еще я – татуировка в виде трех лилий, обвивающих правое запястье.

Осознание самой себя выстрелило в мозги так резко, что виски заломило. Яркий калейдоскоп жизни пронесся сумбурными картинками, все двадцать девять лет уместились в один миг. Вот я иду по серой новенькой брусчатке к зданию своей первой школы, крепко держась обеими ладошками за папину и мамину руки, и жутко горжусь огромным красным бантом на макушке. Вот Стасик из десятого класса приглашает поболтать после уроков в ближайшей кафешке, и так мило краснеет, что просто невозможно не улыбаться. Вот маленький брат с зареванным лицом забирается на колени, жалуясь на парнишку из садика, и рассказывает, что уже напугал его своей грозной старшей сестрой. Тетя Маша дрогнувшим голосом говорит, что самолет рухнул в Финский залив, не долетев всего считанные километры до посадочной полосы. Альберт нежно проводит большим пальцем по губам и наклоняется за долгожданным для нас обоих поцелуем…

Крик вырвался сам собой. Ладно, не крик, скорее сип, похожий на мяуканье котенка, которого только что переехал набитый кирпичами грузовик. Звук раздался еле-еле. Но его оказалось достаточно, чтобы безжалостный свет чуть сдвинулся, облегчая жизнь и без того слезящимся глазам, а после его вовсе закрыла тень. Кто-то наклонился над моим лицом настолько низко, что я почувствовала его частое дыхание на щеке.

– Вероника, ты меня слышишь?

Я опять открыла рот, чтобы издать жалобное мычание.

– Отлично! Получилось! Я знал, я верил, что все получится!

Энтузиазм человека я не разделяла. Поймав себя на том, что боюсь открыть глаза, глубоко вздохнула и почувствовала такую адскую боль под ребрами, что сознание чуть снова отправилось в темную блаженную тьму. Жажда тут же отошла на второй план, а вот умереть хотелось прямо сейчас, лишь бы эта пытка закончилась!

– Тише-тише, девочка моя, не все сразу. Легким нужно привыкнуть, – раздалось у самого уха.

Я послушно замерла, боясь даже вдох сделать, но поняла, что скоро лопну. Спустя несколько попыток боль начала проходить, и воздух уже не казался расплавленной лавой, сжигающей внутренности.

– Ты молодец! Сейчас мы откроем глаза и посмотрим на меня. Давай, не бойся. Можешь делать это медленно.

Быстро я не смогла бы при большом желании, но снова поверила тому, кто так ласково успокаивал.

Веки разлепились далеко не сразу, глаза защипало от неяркого, но все же света, а слезы полились с удвоенной силой. Поморгав, наконец, смогла сфокусировать взгляд перед собой. Белый потолок с кучей лампочек, сейчас слегка мерцающих, закрыло лицо человека. Скорее всего, мужчины, хотя разобрать, что под маской и очками из прозрачного стекла, похожими на те, что носят аквалангисты, разобрать сложно.

– Отлично! Ты меня видишь? Если да, моргни.

Моргаю. Кажется, на это мне понадобилось не меньше минуты.

– Замечательно!

Столь откровенная радость моим маленьким победам умиляла, но настораживала. Что, их эксперимент пошел не по плану, и они удивляются, что я смогла выжить? А опухоль? Боже, надеюсь, ее не забыли убрать?

Видимо, мои страх и замешательство были написаны на лице, потому что довольный до этого доктор подскочил ко мне и, проведя рукой в белой перчатке по лицу, вкрадчиво произнес:

– Все прошло очень хорошо, тебе больше нечего бояться! Вероника, – имя было произнесено практически с придыханием, как обращение к возлюбленной после долгой разлуки. – Сейчас проверим остальные функции, и ты сможешь попить. Я представляю, как тебя мучает жажда.

Да, безумно!

– Ты согласна потерпеть еще немного?

Моргнула.

– Моя сильная девочка!

Фамильярность показалась странной. Впрочем, скорее всего, ученые относятся так нежно ко всем «подопытным». В конце концов, от нашего состояния и самочувствия фактически зависит результат эксперимента. А, если представить, что пациенты должны находиться под контролем почти круглосуточно, наверняка мы стали для них почти родными.