Елена Ромашова - Sabbatum. Химеры

Она встает напротив меня и смотрит злым взглядом глаза в глаза. Я чувствую враждебность сестры, но не настолько, чтобы ее магия была готова выйти за пределы. Варя любит меня, она не способна причинить мне боль, так же, как и я. Если только словами…

– Ты думаешь, я не заметила, насколько ты влюбилась в Оденкирка?

И вот первый удар.

– Варя, прекрати! – Кевин пытается остановить ее. Бесполезно. Ножи уже летят, успевай уворачиваться.

– Я видела, какие ты взгляды кидала на него в суде, знаю, что ты о нем постоянно думаешь.

– Варя! – Кевину не нравится это. Наверное, со стороны выглядит пугающе, будто сестра хочет броситься на меня с кулаками, которые сжимает.

– Ты с ним была лишь неделю. Неделю! Что он успел тебе наплести? Что любит? Жить не может? А ты знаешь, что именно Оденкирк помешал Сакате найти тебя? Ты знаешь, что это его идеей было вытащить тебя из больницы и сделать Инквизитором?

– Откуда ты знаешь? – последние слова больно вонзаются в сердце.

– Кевин рассказал. Они там все согласились, когда он предложил это в качестве мести за погибшую сестру.

– Варя! – Ганн уже рычит от злости, еще чуть-чуть, и он сам накинется на нее.

– Мне все равно это, – отвечаю сестре, наблюдая, как от ярости сжимаются ее челюсти, а губы кривятся. – Все мы делаем ошибки. Между прочим, ты сама влюблена в Инквизитора, который участвовал в этом фарсе.

Мне показалось, или я услышала, как заскрежетали зубы у Вари. Не знаю, как давно они вместе, но уже настолько въелись друг в друга, что просто стали неотделимы. Коснись одного – затронешь другого.

– Хорошо. Тогда подумай о Викторе.

– А что о нем думать?

– Вот видишь, ты даже думать о нем не хочешь! А он искал тебя не меньше меня. Виктор любит тебя, замуж зовет, и это после того, что ты в его сторону не глядела на суде, что завела интрижку на стороне с врагом, наверняка, спала с ним, – Варя шепчет, чтобы слова не долетали до ушей Ганна, но уверена, тот слышит все.

– Я не хочу Виктора.

– Аня, прекрати себя вести как ребенок. Не хочу конфету, дайте мне бутерброд с колбасой! Включи мозги и посмотри на реальное положение дел. Твой Инквизитор не примет тебя, если ты станешь Химерой, а если станешь Инквизитором, он не даст тебе общаться с Химерами. И бросит, как только ты надоешь ему. И с кем ты тогда останешься? Ни семьи, ни сестры, ни любовника. Ты с ним была неделю. Всего неделю! Когда с Виктором – год! Я хоть не в восторге от Савова, но он пытается вернуть тебя и борется. С ним будет стабильность. А где твой Инквизитор? Ты хоть слышала от него что-нибудь за эти две недели?

– Нет. – Я готова расплакаться от обиды.

– Если бы любил, нашел бы способ весточку кинуть.

– Он не может, ему запретили со мной общаться.

– Но телефоны никто не отменял. Мог бы через Кевина кинуть сообщение…

Варя говорит равнодушно и отчужденно, будто о погоде. А у меня внутри все сжимается от боли. Ведь, действительно, мог. Если не знает моего номера, то мог через Кевина узнать. Неужели отказался от меня? Неужели не простил?

Варя разворачивается и направляется к тропинке, чтобы уйти. Кевин стоит хмурый, ему не понравилось наше выяснение отношений. Судя по виду, он выскажет это сестре и, наверное, между ними будет ссора. Ну и пусть. Мне ее не жалко сейчас, после того, как медленно терзала меня словами.

– Ах, да, – Варя оборачивается, уже будучи на холме, и смотрит на меня сверху вниз, – у твоего Инквизитора день рождения будет на следующей неделе. Разрешаю поздравить.

И уходит. Кевин бросает последний хмурый взгляд на меня и медленно идет за своей девушкой.

Остаюсь одна с болью в сердце. И уже не сдерживаясь, плачу, опускаясь на землю в траву, рядом с выжженным узором, который чем-то напоминает Инквизиторское солнце с примесью Химерской луны. Брод уже смотрится темным холодным омутом, ветер пробирает до дрожи. Но мне все равно, я плачу в траве рядом с лютиками и клевером: насмешники и триада [1] Лютики – в славянской культуре имеют значение шутки, насмешки. Клевер означает тройственность. Также означает веру, надежду и любовь. – вот и все, что остается в моей жизни.

Я наконец-то проснулся. Каждую ночь подсознание пытает меня. Сначала снится что-то отвлеченное либо вообще ничего, но к утру всегда повторяется одно и то же: моя память будто порвана на клочки, и в этих кусочках постоянно Она. Вот я целую девушку на чердаке, ощущая мягкую податливость и привкус крови, вот мы с ней предаемся страсти в номере отеля Нью-Йорка, где целую каждый изгиб девичьего тела, вот ее глаза загораются любопытством, и она спрашивает меня про мир Инициированных на плавучем домике в Китае, а вот финальный мучительный аккорд: Мелани шепчет «прости меня», когда Виктор оттаскивает ее и сажает в машину.

Она уезжает. Исчезает куда-то. Теряю ее из своего поля зрения и реальности. Уж лучше бы сожгли меня, чем пытали разлукой. Где-то там Мелани, и я не имею права даже заговорить с ней. Она совершила ошибку, и я теперь понимаю почему: это следствие моей глупой недомолвки. И вот – мы по разные стороны баррикад. Еще сама Мелани усугубляет мои пытки постоянным ведьмовским зовом. То нахожу свое имя, написанное ее рукой на листе, то оно на глазах выводится на запотевшем зеркале невидимым пальчиком, то выложено лепестками хризантемы, неизвестно откуда взявшимися в моей комнате, то перед тем, как уснуть, слышу ее шепот. В последний раз ветер принес бумажный самолетик с многочисленным «Рэй». Это невыносимо. Я не могу ответить! Мелани, ты сама закрыла мне доступ! Да еще проклятый сенатский запрет на три месяца. Это изводит, лишая сил и остатка разума. Я уже готов броситься на ее поиски. Но еще держусь. Не могу. Это грозит наказанием от Сената, может, даже костром. Три месяца! Только три месяца! А дальше приму ее любую.

Сначала я пытался отвлечься: просился у Реджины, чтобы отправила на дело. Но после суда Сенат не присылал запросов; все Инквизиторы из Саббата, как выразился Гроховски, persona suspecta [2] Persona suspecta – подозрительная личность. . И я заточен в собственном доме, как в тюрьме: без дела, без радости к жизни, без нее. Меня словно лишили смысла жизни, ввергнув опять в пучину беспросветной тьмы, которая была после смерти Мириам.

Держись, Рэй, не поддавайся. Осталось чуть-чуть.

Прошло совсем немного, всего лишь три бесконечные недели. А если еще причислить неделю, когда она была в Карцере, то практически месяц. Иногда ловлю себя на мысли, что, может быть, я сошел с ума и сам придумал Мелани Гриффит, а все призывы девушки лишь галлюцинации. Тогда открываю телефон и смотрю на фотографии, сделанные в Париже. Как она прекрасна на них: улыбается, чуть капризничает, не желая фотографироваться, но счастливая. Тогда она была моя. Моя девочка…