Влад Лукрин - Машина, сгоревшая от любви

Нике вдруг захотелось тоже нарисовать что-то такое, что вонзалось бы в душу. Например, этот день. Нанести бы на холст и жар заката, и дыхание ветра, и дальнюю музыку из какого-то пустого окна. И тогда можно было бы наслаждаться этим мигом до конца дней.

Ведь это один из тех самых вечеров, когда жизнь меняется бесповоротно. Сохранить бы его навечно.

Только как добиться, чтобы картинка обжигала? Какую краску надо выбрать в цветовом редакторе для всего этого?

– Тема, а ты рисовать любишь? – спросила вдруг она.

– Смешная, – снисходительно ответил он. – Кому сейчас это нужно?

– С чего ты взял?

– Все можно сфотографировать. Да и фотографировать незачем: все равно пересматривать не успеваешь.

С любым другим она бы начала отчаянно спорить. Но с Артемом Ника могла только соглашаться. Он был уверенным и сильным. Рядом с таким можно быть только хрупкой. Поэтому слова в горле стали сухими и колючими.

Она чувствовала себя полностью в его власти, и ей это нравилось.

К тому же ни одна картина не стоит улыбки потрясающего парня, когда он – твой.

Ни капли не стоит.

Ну разве что самую чуточку.

Артем же, закрыв тему с рисунками, вернулся к разговору про футбол. Ему нравится позиция правого вингера, увлеченно говорил старшеклассник, мечта школьных девочек. Именно там играешь в настоящий футбол: скорость, дриблинг, пас.

Однако сегодня вингеры выпадают из многих тактических схем, а это неправильно! Он сыпал терминами без объяснений, словно любая девушка должна была знать их.

Но разве так важно, кто такие вингеры?

Пусть я не понимаю и половины, о чем он говорит, думала Ника, главное, что ему это нравится. Он обязательно станет звездным футболистом. У ее папы этого не получилось. А у него – получится!

Они шли сквозь розово-золотистое сияние заката. Таунхаусы-близнецы по обеим сторонам длинной улицы отбрасывали алые тени – самые разные по форме. По окнам пробегали оранжевые отблески. Ника смотрела и пыталась запомнить каждый оттенок, чтобы найти потом в цветовом редакторе.

Суперклубы высшей лиги никогда не отказывались от вингеров и потому рвут всех, говорил Артем. Поэтому с его позиции прямая дорога в суперклуб. Так что он будет отстаивать свое амплуа, как бы кому ни хотелось поставить его на другое место. Здесь прогибаться нельзя.

Как хорошо будет, думала она, когда он пробьется в высшую лигу и сможет вместе с ней уехать из социального квартала на большую землю. Ему шестнадцать, он на два года старше Ники. Совсем взрослый. Отпустят ли ее родители на большую землю? Конечно! Никуда не денутся. Через год-два вообще можно будет их уже не спрашивать.

Как приятно, что из всех девчонок в школе он пригласил именно ее!

Главное сейчас не угодить ногой в какую-нибудь колдобину: дороги в социальном квартале всегда были ужасными. Получится ужасно неловко, если полетишь носом вниз или хотя бы просто неуклюже покачнешься.

На большой земле она запишется на художественные курсы. Это здесь никому не интересно, что и как ты рисуешь. А там, как она слышала, художников ценят. Там понимают, что не в наших силах продлить волшебство момента. Но можно запечатлеть миг в рисунке. Тогда его огонь будет согревать людей и через много лет.

– А потом, закончив карьеру в клубе, я стану тренером в какой-нибудь школе интелей, – говорил Артем, – и буду гонять их как сидоровых коз. Потому что все интели – чмыхи.

Интелями или ботанами школьники социального квартала называли жителей большой земли. Впрочем, ботанами, в отличие от интелей, могли быть и свои отличники.

Забавно, подумала Ника, что по сложению Артем сам похож на интеля: высокий, стройный, широкоплечий. Именно такими, как она заметила, были коренные жители большой земли.

В социальном же квартале люди почему-то имели самые разные фигуры. Многие с детства раздавались вширь. Форму держали только спортсмены и парни из уличных банд. Однако и их фигуры, как правило, отличались от уроженцев большой земли. Так что по виду интеля можно было с высокой долей вероятности определить, родился он на большой земле или вышел из социального квартала. Ведь некоторым удавалось выбраться отсюда.

Когда Артем будет жить там, его вполне могут принимать за коренного.

– Чему ты улыбаешься? – поинтересовался Артем.

– Подумала: а вдруг ты сам станешь интелем среди них? Вот будет забавно.

– Я-а? Никогда! Парни из социального квартала всегда остаются парнями из социального квартала. – В его голосе сверкнула гордость. – Скорее, ты станешь такой. Ты же у нас ботаничка, – мягко добавил он, – но ты все равно мне нравишься, ты нормальная.

Ника сочла, что разумней в ответ промолчать, и только искоса посмотрела на орла. Тот продолжал широко размахивать крыльями.

Они свернули в проход между двумя одноэтажными зданиями. За домами, стоявшими вдоль главной улицы, начинался пустырь размером с пару футбольных полей. Дорога пересекала его наискосок и огибала круглое озеро с вечно торчащими на его берегах рыбаками. Там, с другой стороны озера, начинался район, где жила Ника.

Вот они дойдут, и пора прощаться.

Строгие родители еще имели власть над Никой. Поэтому она не могла задержаться. А так хотелось! Еще неизвестно, что станет делать Артем, проводив ее. Может, побежит к кому-нибудь из старшеклассниц?

Ника ненавидела их за то, что все поголовно сохли по Артему. По ее Артему!! Только бы он не счел ее малолеткой из-за того, что ей рано возвращаться. Другие подружки свободно гуляют допоздна. А ей нельзя. Как же это обидно!

Когда они дошли до озера, розовое свечение стало рассеиваться. Из черной воды озера, казалось, начинали выползать сумерки. Волшебство по мере приближения к дому таяло.

Ника почему-то вспомнила, что очень давно, пару лет назад, на пустыре еще существовал пейзажный цветник. Он был там, сколько она себя помнила. Каждый год, как только сходил снег, территория, огороженная низким (чуть выше колен) забором, расцветала. На узких дорожках между клумбами, насыпанными пригорками и кустарниками появлялась бабушка, которую все называли Фиалкой. С ранней весны до первых снегов она становилась частью пейзажа – то с лейкой, то с тяпками, то с садовыми ножницами в руках.

Именно Фиалка поддерживала жизнь в цветнике, занимавшем широкую полосу от домов до озера и несколько раз преображавшемся в период с ранней весны до поздней осени. Одни краски отцветали, другие цветы распускались.

Порой пригорки покрывались желтыми и мохнатыми, как шмели, бутончиками. Иногда на кустах появлялись цветы, похожие на спящих попугаев. А однажды Ника видела цветы, похожие на разбитые сердечки. Ни до, ни после она их не встречала, но тот раз запомнила навсегда. Несколько кустов, увешанных алыми сердцами с розовой капелькой посередине, выросли на окраине цветника и вскоре неожиданно исчезли.