Оливия Штерн - Пангея приветствует тебя!

– Я увезу тонкую женщину в Хеттр, – добавил воин, – вы все будете щедро вознаграждены Повелителем.

– А если Повелитель не захочет слушать Уннар-заша? – Дей-шан намеренно сделал ударение на последнем слове.

– Он захочет меня выслушать, Дей-шан. Я уезжаю сейчас же.

– Она не перенесет дороги, – хмуро заметил воин, бросая взгляд в сторону тента, где лежала на боку, подтянув к груди ноги, синеволосая чудная птица.

– Перенесет, – Уннар-заш махнул рукой, – она не была ранена. Она просто ослабла.

– Тебе виднее, – Дей-шан с напускным безразличием пожал плечами и отвернулся.

А Уннар-зашу, имеющему некоторый опыт в дворцовых интригах, очень не понравился его тон.

–Я уезжаю, – повторил он, – ты принимаешь командование отрядом.

И, развернувшись, направился к коню проверить состояние сбруи.

… Когда солнце перевалило за полдень, Уннар-заш ехал по блеклой, высушенной и выжженной степи, придерживая одной рукой Ан-далемм. Она откинулась назад, устроилась удобно в объятиях Уннар-заша, и – видят Двенадцать – в его голове то и дело мелькала чудовищная, преступная мысль. А не оставить ли себе это чудо, явившееся из-за Радуг?

И оставил бы непременно. Но променять возможность вернуться в Хеттр на мимолетные плотские утехи? Нет уж, Уннар-заш не так прост. Вернее, уже Уннар-даланн. Почти.

***

К ночи зной спал, потянуло легкой, живительной прохладой. Над степью величаво всходила стареющая луна, непомерно большая и скорбно-бледная. Они устроили привал у подножья круглобокого холма, и Уннар-заш спокойно отвернулся, когда Ан-далемм поковыляла к ближайшим зарослям лебеды. Отчего-то он был уверен в том, что никуда она не убежит. Ан-далемм производила впечатление женщины неглупой, а неглупая уже должна была понять, что в летней степи бежать некуда, если только тебя не ждет сообщник с резвым конем. У Ан-далемм не было сообщника, у нее вообще никого не было, кроме призрачной женщины в медальоне, и потому Уннар-заш терпеливо дожидался. Потом, когда она вернулась, он бережно завернул свое сокровище в шерстяное одеяло, усадил на сухую как пепел землю, а сам принялся извлекать из мешка ту нехитрую провизию, которую второпях собрал с отряда.

– Это что, шерсть? – спросила женщина, поглаживая одеяло.

– Верно, Ан-далемм.

Она вдруг хихикнула.

– Это странно… Вы используете такие дорогие материалы…

И запнулась, снова наморщив лоб. Потерла виски, словно пытаясь вспомнить. Затем растерянно посмотрела на Уннар-заша и пояснила.

– Иногда что-то всплывает, мелочи. Я не помню, где жила и кем была до того, как…

– Это неважно, – он попытался успокоить Ан-далемм, – не думай о былом. Через несколько дней мы будем в Хеттре, и ты станешь истинной жемчужиной венца Повелителя. Ты будешь хорошо жить во дворце, у тебя будут платья, украшения. Будешь есть и пить с золота.

– Только на это вся надежда, – Ан-далемм мрачно усмехнулась и покачала головой, – в самом деле, только и мечтала стать сто первой женой… Как его зовут, вашего Повелителя?

– Его имя не произносится, Ан-далемм. Если он поверит тебе, то скажет сам.

– Изумительно.

Тем временем Уннар-заш нарезал вяленое мясо. Оторвал кусок лепешки и подал ее женщине вместе с ломтем конины. Она молча взяла и принялась жевать, глядя в черное небо.

– Расскажи мне о ваших землях, – попросила Ан-далемм.

Уннар-заш ожидал этого вопроса. Он взял себе мяса, флягу с водой и подсел ближе к женщине. В темноте ее кожа казалась алебастровой. Глаза, как ни странно – черными. Он не отказал себе в удовольствии полюбоваться четкой линией скул, великолепным рисунком губ, которые будут дарить Повелителю наслаждение. Словно прочтя его мысли, Ан-далемм повернулась и посмотрела в упор.

– Что, сомнения одолели? Думаешь, не оставить ли себе такое сокровище?

И снова Уннар-заш смутился. Да она как будто мысли читает! И снова не нашелся, что ответить.

– Пожалуй, я бы осталась с тобой, – продолжила-промурлыкала Ан-далемм, – ты мне нравишься. Но, сдается мне, во дворце будет лучше. Так что вези меня в Хеттр.

Она тихо и горько рассмеялась, а затем продолжила жевать мясо.

Уннар-заш, откашлявшись, начал рассказ о великой империи Зу-Ханн.

Воистину, необъятна Зу-Ханн, как и равнина, принявшая первые племена степных людей. Далеко на юге, в тридцати днях пути, империя постепенно вливается в раскаленную пустыню, которую никому и никогда не было под силу пересечь, а чуь восточнее – в великую и безбрежную воду. На севере, еще в ста днях пути отсюда, вырастают из земли каменные клыки. Вырастают – и упираются в небеса, неприступные и непроходимые. Далеко к восходу – тоже горный хребет, заселенный распроклятыми и низкими шелтерами, позором, который непонятно как носит земля. А вот ежели взглянуть на запад, то южнее начинается стена Гиблых Радуг, которая отгородила в незапамятные времена тайные земли. Севернее начинается лес, черный и страшный, прибежище визаров… Непонятных, невероятно могущественных, и оттого непобедимых.

Ан-далемм хмыкнула, тем самым прервав неспешное повествование Уннар-заша.

– Что тебе, женщина? – он нахмурился, ибо не привык к подобному.

– Мы сейчас на юго-западе? – уточнила она.

– Не совсем. Мы в десяти днях пути от земель визаров.

– Значит, кроме вас здесь еще живут эти… визары, и… кто еще?

– Шелтеры, – Уннар-заш презрительно сплюнул, – презренные черви, живущие в норах. Трусы, у которых не хватает духу выйти и дать бой на равнине. Они нападают исподтишка, по ночам… Грабят и убивают стариков и женщин.

– А визары?

– Они повелевают духами леса. И никто никогда не видел их вблизи.

Ан-далемм с сомнением покачала головой.

– Откуда тогда вы знаете, что они повелевают духами леса? Кто-то наверняка видел их.

– Да, кто-то и когда-то, – Уннар-заш неожиданно для себя перешел на шепот, – они могут вырвать с корнем дерево. Сотворить ледяную стену. Или огненную. А лиц у них нет, вместо головы – первозданная тьма.

– Любопытно, – прошелестела женщина, и Уннар-заш понял, что визары не произвели на нее должного впечатления.

– Ты так говоришь, потому что никогда их не встречала.

– А ты? – она упрямо тряхнула головой, – думается мне, большая часть ужасных слухов – выдумки.

Задела за живое. Да кто она, чтобы судить о знаниях человека степи? Всего лишь женщина, попавшая в степь из-за Гиблых радуг. Если бы не разведчики Уннар-заша, уже бы померла… И кости гиены обглодали. Или норник нашел…

Он замер, почувствовав на щеке нежные пальчики.

– Ну, ну, не сердись, – промурлыкала Ан-далемм, поворачивая к себе его лицо, – я вовсе не хотела тебя обидеть. Ты дитя степи, и не обязан быть кем-то еще.

От ощущения ее рук на коже все стянулось в болезненный узел под ребрами. Глаза Ан-далемм казались двумя провалами в бездну, в то время как ее руки… Начали уверенное путешествие вниз – по шее, в ворот туники. Уннар-заш нашел в себе силы отшатнуться и, с трудом переведя дыхание, рыкнул: