Алекс Финн - Чудовище

- Понимаешь, Кайл? – приглушенный голос Кендры пробивался через мои мысли.

Я отвернулся, не отвечая. Я чувствовал комок в горле и не хотел, чтобы она это заметила.

- Кайл?

- Я понял, - прорычал я. – А теперь оставь меня, пожалуйста, в покое.

Я сменил свое имя.

Не было больше никакого Кайла. Ничего от того Кайла не осталось. Кайл Кингсбери был мертв. Я не хотел носить его имя.

Я посмотрел значение имени «Кайл» в Интернете, вот уж ирония - имя «Кайл» означало «красивый». Я таковым не был. Я нашел имя, которое значило «уродливый» - Фео (кто ж назовет ребенка таким именем?), но в итоге остановился на имени «Адриан», которое означало «этот темный». Это было про меня, я был темным. Все – я имею в виду Уилла и Магду – теперь звали меня Адрианом. Я был сама темнота.

И жил я тоже в темноте. Я начал спать днем, по ночам выбираясь на улицы и катаясь в метро, когда никто не мог меня разглядеть. Я дочитал книгу про горбуна (все умерли), так что начал читать «Призрак оперы». В книге – в отличие от грубой музыкальной версии Эндрю Ллойда Вебера – Призрак не был эдаким всем непонятым романтичным неудачником. Он был убийцей, терроризировавшим оперный театр годами, до того, как похитил юную певицу и пытался заставить ее полюбить себя, проявить чувство, в котором ему все отказали. Это мне было понятно. Теперь я знал, что такое отчаяние. Я знал, что значит влачить свое существование в темноте в поисках проблеска надежды и не находить ничего. Я знал, что значит одиночество, способное толкнуть на убийство ради избавления от него. Я бы хотел, чтобы у меня был оперный театр. Я бы хотел, чтобы у меня был собор. Я бы хотел залезть на самую макушку Эмпайр-стейт-билдинг, как Кинг-Конг. Вместо этого у меня были только книги, книги и безымянные улицы Нью-Йорка с миллионами тупых, безликих людей. Я принялся прятаться на аллеях позади баров, где любят уединяться парочки. Я слышал их стоны и вздохи. Когда я видел подобную парочку, я представлял, каково было бы ощущать руки девушки на себе, ощущать ее горячее дыхание на своем лице, и несколько раз я думал о том, каково было бы сжать лапами шею мужчины, убить его, и утащить девушку в свою берлогу, чтобы заставить ее быть со мной, хочет она того или нет. Я бы ни за что этого не сделал, но меня пугало, что я вообще думал о подобном. Я сам себя пугал.

- Адриан, нам надо поговорить.

Я все еще лежал в кровати, когда вошел Уилл. С полузакрытыми глазами я через окно смотрел на разбитый им сад.

- Большая часть роз умерла, Уилл.

- Это нормально для цветов. Октябрь. Скоро они все завянут до весны.

- Знаешь, я им помогаю. Когда вижу, когда цветок уже стал коричневым, но все никак не падает, я их отрываю. Шипы меня не очень-то волнуют. Я быстро исцеляюсь.

- Выходит, в этом есть преимущества.

- Ага. Я думаю, это хорошо, что я помогаю им умереть. Когда ты видишь, как они стремятся умереть, нельзя им позволять страдать. Как думаешь?

- Адриан…

- Иногда мне хочется, чтобы мне тоже кто-нибудь также помог, - я видел, как Уилл уставился на меня, - есть несколько красных роз, которые все еще цепляются за ветки. Не падают. Это странно.

- Адриан, пожалуйста…

- Ты не хочешь говорить о цветах? Я думал, что ты любишь цветы. Уилл. Ты же их сам посадил.

- Я люблю цветы, Адриан. Но сейчас я хочу поговорить о наших учебных занятиях.

- А что с ними?

- А их просто нет ни одного. Я был нанят, как учитель, но в итоге оказалось, что я получаю огромные деньги только за то, что живу здесь и читаю книги.

- Тебе это не нравится? – Снаружи одна из красных роз задрожала от внезапного порыва ветра.

- Нет. Брать деньги и ничего не давать взамен означает воровать.

- Отнесись к этому, как к перераспределению богатств. Мой отец – богатая сволочь, он не заслуживает того, что имеет. Ты – бедный и достойный. Это вроде того парня, который воровал у богатых и отдавал все бедным. Вроде даже книжка про это была.

Я заметил Пилота, сидящего у ноги Уилла. Я протянул к нему руку и помахал, подзывая, чтобы он подошел ко мне поближе.

- Я же все равно учусь. Я прочитал про Квазимодо, про Призрака Оперы, Франкенштейна. Теперь вот читаю Портрет Дориана Грея.

Уилл улыбнулся:

- Похоже, тут наметилась тенденция.

- Да, тема одна – темнота, люди, живущие в темноте, - я все еще пытался подозвать Пилота, помахивая рукой, тупая псина не двигалась с места.

- Может и так, если бы мы обсуждали книги. У тебя есть вопросы о…

- Этот парень, Оскар Уайльд, - голубой?

- Видишь? Я так и думал, что твоя проницательность и острота ума приведут к…

- Не надо меня дурить, Уилл. Так голубой?

- Насколько это известно – да, - Уилл дернул Пилота за ошейник. – Этот пес к тебе не подойдет, Адриан. Валяясь в кровати в пижаме в час дня, ты вызываешь у нас обоих отвращение.

- С чего ты взял, что я в пижаме? – так оно и было.

- Запах чувствую. Пес его определенно чувствует. И нам обоим противно.

- Ладно, оденусь через минуту. Счастлив?

- Буду, если не забудешь принять душ.

- Ладно, ладно. Ну, расскажи мне об Оскаре Уайльде.

- Его осудили за интрижку с сыном лорда. Отец юноши заявил, что Уайльд принудил его сына к отношениям. Он умер в тюрьме.

- Я в тюрьме, - сказал я.

- Адриан…

- Это правда. Когда ты ребенок, все вокруг твердят тебе, что важно то, что у тебя внутри. Внешность не имеет значения. Но это ложь. Парни вроде Феба из Горбуна, или Дориана, или старого Кайла Кингсбери – они могут быть совершенными подонками с женщинами, но им это все сойдет с рук, потому что они красивы. Быть уродливым значит быть в своего рода заточении.

- Я не верю в это, Адриан.

- У слепого парня проклюнулась проницательность. Ты можешь верить, можешь не верить, но это правда.

Уилл вздохнул:

- Мы можем вернуться к книге?

- Цветы умирают, Уилл.

- Адриан, если ты не прекратишь спать целыми днями и не дашь мне возможности учить тебя, я уйду.

Я уставился на него. Я знал, что он злится на меня, но я никогда не думал, что он может уйти.

- Но куда же ты пойдешь? – спросил я, - это должно быть трудно найти работу, когда ты… ну, когда ты…

- Трудно. Люди думают, что ты ограничен в возможностях, и не хотят рисковать. Не хотят брать на себя ответственность. Однажды на собеседовании парень сказал мне: «А что если вы споткнетесь и заденете ученика? Или ваша собака кого-нибудь укусит?»

- Поэтому ты начал учить лузеров вроде меня.

Он не кивнул и не сказал «да». Он сказал:

- Я очень много учился, что иметь возможность работать, чтобы не зависеть ни от кого. Я не мог допустить такого.

Он говорил о моей жизни. Именно это я и делал, сидел на шее у отца, и так оно будет и дальше, если я не сниму проклятие.

- Ты должен делать то, что считаешь нужным, - сказал я, - но я не хочу, чтобы ты уходил.