Дж. Уорд - Отец мой

Она вспомнила, как впервые увидела его, колотившего боксерскую грушу там, внизу, в учебном центре. Его ноги двигались с невероятной скоростью, кулаки летали быстрее, чем могли уследить глаза, а мешок отскакивал назад при каждом ударе. А потом, не останавливаясь ни на секунду, он вынул черный кинжал из своей нагрудной кобуры и ударил то, что избивал, разрезая лезвием кожаную плоть груши так, что наполнитель выпадал наружу словно внутренние органы лессера.

Позже она узнала, что в нем жил не только жестокий воин. Эти руки могли быть необыкновенно добрыми. А это лицо с изуродованной верхней губой могло освещаться улыбкой и любовью.

– Я пришел повидать Рофа, – сказал Фьюри, вставая на ноги.

Глаза Зеда метнулись к коробке Клинексов, которую держал его близнец, затем взгляд устремился на комок бумажных салфеток в руках Бэллы.

– Повидать Рофа, значит.

Войдя и поставив поднос на комод, где они хранили одежду Наллы, он даже не взглянул на свою дочь. Она, однако, поняла, что он был в комнате. Малышка повернула свое личико в его направлении: ее несфокусированный взгляд умолял, пухленькие маленькие ручки тянулись к нему.

Зед отступил назад в коридор.

– Приятно провести время с Рофом. Я ухожу на охоту.

– Я провожу тебя до двери, – сказал Фьюри.

– Нет времени. До скорого. – Глаза Зеда на мгновение обратились к Бэлле. – Я люблю тебя.

Бэлла прижала Наллу ближе к сердцу.

– Я тоже тебя люблю. Будь осторожен.

Он кивнул, а затем вышел.

Проснувшись в панике, Зейдист попытался успокоить дыхание и определить, где находится, но глаза не слишком-то помогли в этом. Везде была темнота... он был завернут в плотный холодный мрак и, как сильно не напрягал свое зрение, не мог разглядеть хоть что-то сквозь него. Был ли он в спальне? На поле боя? В темнице?..

Он просыпался так много, много раз. На протяжении ста лет, будучи рабом крови, он часто просыпался в темноте, пронизанной паникой, и гадал, кто и что сделают с ним. После освобождения? Кошмары приводили к тому же.

Оба варианта были хреновыми. Когда он жил как собственность Госпожи, беспокойство о том «кто?», «что?» и «когда?» не спасало его. Надругательства были неизбежны: лежал ли он лицом вверх или вниз на своей кровати, его использовали до тех пор, пока она и ее жеребцы не были удовлетворены; потом он оставался один в своей тюрьме, разрушенный и грязный.

А теперь, со снами? Пробуждения в том ужасе, который он испытывал, будучи рабом, лишь предавали сил кошмарам прошлого, которые его сознание с такой настойчивостью пыталось оживить.

По крайней мере... он думал, что видел сны.

Настоящая паника овладевала им, когда он начинал гадать, какая именно темнота овладела им. Была ли это темнота тюремной камеры? Или темнота их с Бэллой спальни? Он не знал. Обе выглядели одинаково: не существовало никаких видимых намеков, только звук колотившегося сердца стоял в его ушах.

Решение? Он пытался подвигать руками и ногами. Если они не были скованны, если не были зажаты кандалами, значит, разум снова поймал его в свой удушающий захват, протягивая прошлое через кладбище грязных воспоминаний и хватая костлявыми руками. До тех пор, пока он мог передвигать руками и ногами сквозь пространство чистых простыней, он был в порядке. Верно. Двигать руками и ногами. Его руки. Его ноги. Должны двигаться. Двигаться.

О, Боже... будь ты проклят, двигайся. Конечности даже не шевельнулись, и в парализованное тело когтями вцепилась правда, разрывая его на куски. Он был в сырой мрачной темнице Госпожи, лежал на спине закованный цепями, толстые железные наручники удерживали его на кровати. Она и ее любовники придут снова, будут делать с ним все, что захотят, загрязняя кожу, портя его изнутри.

Он застонал – жалобный звук завибрировал в груди, разрывая рот, словно это освобождало его из тела. Бэлла была сном. Он жил в кошмаре.

Бэлла была сном...

Из лестничного пролета, что спускался от спальни Госпожи, слышались приближавшиеся шаги, звук которых, отражаясь эхом, становился все громче. По каменным ступеням спускался не один человек…

Объятые животным ужасом его мышцы вцепились в скелет и рванули прочь, отчаянно борясь, чтобы избавиться от грязных связей с той плотью, что будут ласкать, использовать, в которую будут вторгаться. Пот катился с лица, живот скрутило, желчь промаршировала вверх, атакуя пищевод и основание языка…

Кто-то плакал.

Нет... подвывал.

Детский плач доносился из дальнего угла темницы.

Он замер, гадая, как ребенок мог оказаться здесь. Отпрысков у Госпожи не было, и за все то время, что владела им, беременной она не была.

Нет... подождите... это он принес малышку сюда. Это плакала его дочь… А Госпожа найдет младенца. Она обнаружит ребенка и ....О, Боже.

Это была его вина. Он принес малышку сюда.

Унести ребенка. Забрать малышку…

Зед сжал руки в кулаки и изо всех сил ударил локтем по кровати, на которой лежал. Сила шла не от тела – она была рождена его волей. Яростный рывок... не дал абсолютно ничего. Оковы врезблись в запястья и лодыжки, добирались до самых костей, рассекая кожу так, что кровь смешивалась с холодным потом.

Дверь открылась, малышка плакала, и он не мог ее спасти. Госпожа пришла, чтобы…

Разлившийся свет стремительно вернул его в настоящее.

Он соскочил с супружеской постели, словно его преследовали гончие, и встал в боевую стойку: кулаки у груди, напряженные плечи превратились в стальные узлы, ноги готовы к прыжку.

Бэлла медленно отошла от лампы, которую включила, словно боясь спугнуть его.

Он оглядел спальню. Все здесь было как обычно – никаких врагов, но он опять всех перебудил. В углу Налла плакала в своей колыбельке, и он снова до смерти напугал свою шеллан, выбив из нее всю любовь к нему. В очередной раз.

Никакой Госпожи. Никого из ее слуг. Ни темницы, ни цепей, растянувших его на той кровати.

Ни малышки в его темнице.

Бэлла выскользнула из кровати и подошла к колыбели, взяв на руки раскрасневшуюся, кричащую Наллу. Дочка, однако, совсем не ощутила предложенного ей утешения. Малышка тянула свои пухлые ручки прямо к Зейдисту, отчаянно плача струящимися слезами по своему отцу. Бэлла подождала какое-то время, словно надеясь, что на этот раз все будет по-другому: он подойдет и возьмет ребенка на руки, утешит малышку, которая так явно хочет его.

Зед откинулся назад, ударившись лопатками об стену, и обхватил грудь руками.

Бэлла отвернулась и зашептала что-то на ушко своей прелестной дочке, выходя в прилегавшую детскую. Закрывшаяся дверь приглушила хныканье малышки. Зед позволил себе соскользнуть по стене вниз, пока зад не ударился об пол.

– Твою мать.