Екатерина Неволина - Два шага до рассвета

Похоже, рана Артура оказалась очень серьезной, он слабел на глазах и теперь едва двигался. Виола играла с ним, как кошка с мышью. К счастью, в Виоле не умерла склонность к дешевым театральным эффектам, не случайно она долгое время занималась в театральной студии, и теперь, вместо того чтобы добить его одним ударом, допускала распространенную ошибку, свойственную всем киношным злодеям: играла на публику и тешила свое актерское тщеславие.

Я закрыла глаза, по крупицам собирая силы. Не отвлекаться. Забыть обо всем, сосредоточившись на ударе. Я представила, как сила стекается ко мне, накапливаясь в самых кончиках пальцев. Пальцы закололо, словно в них вонзились тысячи тонких иголочек. Так, есть, теперь можно бить. В последний миг Виола что‑то почувствовала и, резко развернувшись, ушла из‑под удара.

— В сердце. Бей в сердце, — выдохнул Артур.

Он упал, но тут же поднялся, весь покрытый свежей кровью. Его шатало, как пьяного, но он бросился к Виоле, пытаясь схватить ее за шею.

— Ненавижу тебя! Ты и не представляешь, как много ты мне задолжала! — хрипло взвизгнула Виола. Она тоже была с ног до головы испачкана кровью, а длинные шелковистые прежде волосы слиплись и обвисли. От былой ухоженности и рафинированности не осталось ни следа, а глаза сияли сумасшедшим болезненным блеском.

— Уходим! Это ловушка! Он нам не ровня! — крикнул Ловчий, черным торнадо пронесшийся мимо меня.

Виола заколебалась, но, взглянув мне за спину, вздрогнула и тоже кинулась бежать.

Артур попытался схватить ее, но силы вовсе оставили его, он покачнулся и едва не упал.

Я оглянулась. За мной стоял Хугин. Самую малость взъерошенный, но, очевидно, весьма довольный.

— Кто ты? — прошептала я.

Он тряхнул головой и ничего не ответил, и тут же затрещали ветки, и на полянку вышла старуха. Она едва ковыляла, опираясь на свою палку.

Оглядев сцену недавнего боя, она укоризненно покачала головой.

— Ну, здравствуйте, голубки, — проговорила старая гадалка, оглядывая меня с ног до головы. Несмотря на преклонный возраст, взгляд у нее был очень цепкий, а глаза по‑молодому ясные. — Расшалились, разбедокурились, а старому человеку на ночь глядя на край света тащиться вас выручать!

Странный пес облизал окровавленную морду и как ни в чем не бывало уселся у ее ног.

— Кто вы и почему нам помогаете?

Старуха улыбнулась:

— Узнаешь, милая. Как придет время, обязательно узнаешь. Эх, молодежь, до чего нетерпеливая!

— И все‑таки… — я взглянула на Артура в поисках поддержки и заметила, что он едва стоит на ногах. Раненый бок зарастал очень медленно, и темная кровь по‑прежнему стекала сквозь пальцы, которыми Артур зажимал страшную рану. Кожа его стала тускло‑серой.

— А соколик‑то наш совсем обессилел, — прокомментировала старуха, перехватив мой взгляд. — Глядишь, сейчас совсем упадет.

— Как ему помочь? — спросила я.

— Как помочь? Только кровью. Однако не советую, — усмехнулась старуха, а Хугин отвернулся и демонстративно зевнул.

— Почему?

— Потому что он — вампир, — пожала плечами гадалка, зябко кутаясь в свою обычную шаль. — Ты же не будешь кормить своей кровью пиявку? К тому же он сейчас очень слаб, ему нужно много крови, и я не уверена, что он сумеет остановиться прежде, чем твое сердце замолчит навеки.

— Она права, — глухо отозвался Артур. — Я потерял много крови. А чем слабее мое тело, тем сильнее во мне зверь, борющийся за свое выживание. Мне лучше уйти.

Старуха согласна кивнула.

— Зачем искушать судьбу? — философски изрекла она.

Однако я уже точно знала, что нужно делать.

Достав из кармана складной нож, годный скорее для всякой мелкой работы, чем для драки, я сжала зубы и изо всех сил полоснула отточенным лезвием по своей руке. Боль была резкой, как ожог, но, в общем, терпимой. Я думала, будет больнее.

Артур отпрянул от меня, словно от прокаженной, но я шагнула к нему, протягивая ему руку, с которой уже капала кровь.

Хугин угрожающе зарычал. Его шерсть поднялась дыбом, глаза засверкали. Доля секунды — и он оказался между нами.

— Уберите своего пса! — крикнула я старухе. — И не вмешивайтесь не в свое дело!

Собака то ли закашлялась, то ли рассмеялась… если собаки, конечно, вообще могут смеяться. Лично я не удивлялась уже ничему. От собаки, которая преследует меня наяву и во снах, умеет превращаться в огромного ворона и побеждает в открытом поединке Ловчего, можно было ожидать всего, чего угодно.

— Ты сказала «моего пса»?! — гадалка расхохоталась — хрипло, как будто каркающая ворона. — Это же надо было придумать — назвать Хугина моим псом!

Хугин тихо заворчал и вдруг отошел, освобождая мне дорогу.

Мы с Артуром остались друг напротив друга.

— Пей! — я снова протянула ему руку.

— Нет!

Он весь дрожал и, кажется, если бы у него оставались силы, не задумываясь, сбежал бы от меня куда глаза глядят.

— Пей! — повторила я.

Он вздрогнул и вдруг судорожно припал к моей ране. От боли и неожиданности я едва не отдернула руку, но сжала зубы и осталась неподвижна.

Я делилась своей кровью с самым близким для меня человеком. У меня не было никого роднее и дороже его. Если потребуется, я отдам Артуру всю свою кровь! До последней капли.

Постепенно боль в руке сменялась какой‑то истомой. Вот оно, древнее кольцо — вампир и жертва, связанные одним тягуче‑сладким чувством. Чувства были слишком сильными и яркими — и боль, и эйфория одновременно, и я словно провалилась в глубокую‑глубокую яму.

— Держись, моя девочка, все у тебя будет хорошо, ты сильная, — прошептала мама… Моя родная мама, являвшаяся ко мне только во снах и вот сейчас, в тот вечер, когда я вновь оказалась на волосок от смерти. Ее глаза глядели прямо в душу.

— Я люблю его и не смогу без него жить, — прошептала я в ответ.

— Я понимаю, — она ласково улыбнулась. — Ты все делаешь правильно. И не думай, что мы с папой бросили тебя. Мы тебя тоже очень‑очень любим и всегда будем с тобой.

— Все, кого ты действительно любишь, всегда будут с тобой, что бы ни случилось, — добавил папа. — И знай, что я по‑настоящему горжусь тобой.

В фиолетовых глазах папы, точь‑в‑точь таких же, как у меня, сияли звезды. Звезды были и в маминых волосах… Родители улыбались мне и… таяли в темноте ночи, становясь все прозрачней и прозрачней…

— Мама! Папа! Не уходите! — закричала я и пришла в себя от холода.

Артур стоял в шаге от меня, грудь его ходила ходуном. Моя голова плыла и кружилась, мне казалось, что воздух вокруг стал плотным и мягким, как облако, и я качаюсь в этих облаках, голова была легкой‑легкой.

Старуха и ее пес стояли в стороне и молча смотрели на нас.

— Помнишь, я говорил тебе, что я — чудовище, а ты мне не поверила, — Артур смотрел мне в глаза, а на его белоснежном лбу выступили рубиновые бисеринки пота. — Так вот теперь ты в этом убедилась. Я пил твою кровь и едва смог заставить себя оторваться.