Дмитрий Леонтьев - Бастион

— Но теперь разобралась?

— Да. Теперь я знаю, чего хочу. И чего не хочу… Когда я жила в этом… "Рабочем поселке", где день похож на день, и год похож на год, словно времени вовсе нет на свете, я все очень явственно поняла… И то, что кроме тебя мне никто не нужен.

— Неужели, тот, другой, был так плох?

— Он был — не ты…

— Это понятно… По сути, мне все равно, я ведь не знал его. Просто хочу понять. Он вернул тебе веру в себя, поддержал в трудный момент, поделился всем, что имел, многому научил… В некотором смысле он — полная моя противоположность…

— Он — не ты, — повторила Ольга. — С ним все было иначе. Это было потерянное время. Я думаю не о том, что я жила с ним, а о том, что я не жила с тобой.

— Неужели не жалко его?

— Нет. Странно, ты словно заступаешься за него… Мужская солидарность?

— Что-то вроде того…

— Правильно говорят, что все мужчины одинаковы!

— Ты даже не представляешь — насколько, рассмеялся он.

— Он ведь даже не знает, куда ты исчезла…

— Ты все о нем? Давай оставим эту тему, она мне неприятна. В любви, как на войне: жалость — во вред. И вообще… О бывших, как о мертвых: либо хорошо, либо — ничего…

— Как скажешь, — легко согласился он. — Как раз в этом я разубеждать тебя не стану…

— Добрый вечер.

Виктор поднял голову: рядом с ним стоял высокий, худощавый человек в форме капитана милиции. Форма была очень старая, выгоревшая на солнце, и словно насквозь пропитанная уличной пылью. Глаза у капитана были усталые и грустные.

— Здравствуйте, — ответил Виктор. — Вы — местный участковый?

— Да. А кто вы?

Виктор протянул документы.

Капитан неторопливо изучил паспорт, задумчиво посмотрел на моросящее небо, на мокрые кусты, деревья, и присел рядом, на скамеечку.

— Что-то случилось?

Виктор покосился на окна квартиры, из которых доносился едва

слышный звук гитары, и неопределенно пожал плечами:

— В сущности, ничего…

Капитан посмотрел на те же окна, понимающе кивнул, и вернул документы.

— Заболеть не боитесь? — спросил он. — Вы промокли насквозь.

Виктор промолчал.

— Понятно, — вздохнул капитан. — Надеюсь, депрессия не вступила в свою завершающую стадию?

— Не волнуйтесь, вешаться на вашем участке я не собираюсь, — успокоил его Виктор. — Не мальчик…

— Это хорошо. Помощь не предлагаю: это не моя специальность. От несчастной любви лечит только время.

— Знаю, — криво усмехнулся Виктор. — Чем сильнее "заболевание", тем больше целебные дозы… К старости как раз заживет.

— Шутите, значит не безнадежны, — сказал капитан и поднялся. — Мой вам совет: уйдите с головой в работу — время пролетит незаметней.

— А вы, любили?

— Я? — удивился капитан. — В том смысле, какой вы имеете ввиду — нет. У меня всегда было очень много работы. А любовь нельзя ни с чем делить. Приходиться выбирать.

— Выбрали работу?

— Вопрос потребностей, приоритетов… Склада характера, наконец… К тому же, любовь еще никому не приносила счастья.

— Да? — усмехнулся Виктор. — Это вы зря… Счастье, оно, разное бывает. Иногда горькое… Но — счастье. И это лучше, чем одиночество. Я люблю окна, а не зеркала. В окнах видишь других, а в зеркале… только отражения.

— Каждому — свое, — пожал плечами капитан. — Что ж, не буду вам мешать.

Козырнул на прощание и пошел к парадной соседнего дома, где, под козырьком подъезда, ожидали его любопытствующие старушки.

— Волноваться нечего, — сказал им капитан. — Трезвый, не буянит. Просто сидит.

— Так который час — то сидит! — наперебой загомонили они. — Час сидит, и другой, и третий… Может, высматривает чего? Может, чего задумал?

— Похоже, с девушкой своей расстался, или с женой. Но так как ничего не нарушает, претензий к нему нет. Все по закону.

— А если…

— Тогда и звоните, — отрезал капитан. — Пока же — все по закону. А это главное. Все всегда должно быть по закону. До свидания.

Они разошлись, и Виктор вновь остался один. Он еще долго сидел под моросящим дождем, и вслушивался в едва различимый звук гитары, за мерцающим отблесками свечей окном…

В "Зазеркалье" снова пришло лето. Ольга лежала на берегу озера, наслаждаясь тихой музыкой волн. Боренька бесшумно опустился на песок рядом, поцеловал ее в плечо, жадно вдыхая запах нагретой на солнце кожи.

— Боренька, я же говорила тебе, что не…

— Молчи, — он припал к ее губам, рука скользнула вниз, по талии, к бедру…

Она едва не застонала от нахлынувшего желания. Боренька приподнялся на локте, с улыбкой наблюдая за ее реакцией.

— Мне пришлось долго этого ждать… Ты слишком капризна. А ведь я могу дать тебе то, чего не даст ни один мужчина на земле…

— Я не…

— Молчи! Не надо слов — тело говорит за тебя. И я его слышу… А слова… Что слова? Ты же хочешь этого — признайся…

— Но здесь что-то не так… Ты никогда меня не привлекал…

— Какая разница? Не думай ни о чем… Слушай меня... Подчиняйся мне…

А вот этого говорить ему не стоило. Гнев, огненной лавой, смел тонкую преграду желания, поднимаясь откуда-то из глубин сознания.

— Я сказала — нет! Ты пытаешься играть моей волей?!

— Нет у тебя никакой воли, — не поднимая головы, и не замечая странных интонаций ее голоса, прошептал он. — Есть только…

В вихре неукротимой силы ее подняло в воздух, и мускулистое Борино тело оказалось беспомощно распростерто на гранитном валуне, словно готовое к древнему жертвоприношению.

— Со мной нельзя так! — прошипела она, сжимая пальцы на его горле. — Как смел ты, ничтожество…

Боренька жалобно пискнул, и... Исчез. Изумленная, она посмотрела на свою руку, на камень, где только что лежало его тело, и проснулась…

Исчезло "Зазеркалье", исчезло озеро, исчез пляж. Она снова лежала в своей постели… и что-то серое, туманообразное, стремительно утекало с кровати в отрытую форточку.

Еще не вполне осознавая себя после сна, слово находясь на грани сна и реальности, она прыгнула вслед, стремительным взмахом руки вырывая из этой ускользающей дымки испуганно Бореньку, и с нечеловеческой силой прижала его к стене.