Елена Грушковская - Странник

— Можно к вам? — спросил он, останавливаясь у двери. — Я хотел взглянуть на Илидора.

Джим впустил его в детскую. Альмагир долго с задумчивой нежностью и печалью смотрел на ребёнка, потом шёпотом сказал:

— Признаться, я не очень-то умею обращаться с детьми. Уж не знаю, какой из меня получится помощник… Но я постараюсь научиться как можно быстрее.

Джим спросил:

— Как вы вообще попали на ту планету?

— Это была аварийная посадка, — ответил Альмагир. — Народ, с которым я столкнулся, довольно примитивный по сравнению с нами, у них нет ни техники, ни науки, но они очень искусны в приготовлении всяческих снадобий. Я не хотел убивать сына их вождя, это вышло случайно, я лишь хотел уберечь его, чтобы он никого не убил из моего оружия или сам по неосторожности не застрелился. Они устроили надо мной суд и всё-таки разобрались, что я убил его непреднамеренно. Вождь приговорил меня к рабству, и они крепко опоили меня одним из своих зелий. Всех этих пятнадцати лет я почти не помню — так, какие-то обрывки. Хорошо помню, как они мочили мне голову какой-то гадостью, после которой у меня вылезли все волосы и потом больше не росли. Этот рубец на моём лице — тоже их рук дело. А потом они почему-то перестали поить меня своей гадостью, и у меня постепенно стало проясняться в голове. Вождь сказал, что я свободен и могу лететь домой, так как отбыл своё наказание. У меня были серьёзные неполадки, поэтому мне пришлось посылать сигнал бедствия. Меня забрали оттуда, а потом ещё долго разбирались, кто я такой, как там очутился и не дезертир ли я. Разобрались, но выгнали на пенсию, так как я уже староват, и здоровье у меня уже не то. Там же мне сообщили, что есть ещё один капитан Индеора, недавно погибший на войне с Зормом… Так я узнал, что мой сын пошёл по моим стопам.

Альмагир надолго умолк, и Джим не решался его расспрашивать. Незатихающая боль по Фалкону снова начала жечь ему душу. Он сказал:

— Я знаю, что такое рабство. Я понимаю вас.

Альмагир нахмурился.

— Как вы, сын лорда, можете знать это?

— Я не всегда был сыном лорда, — сказал Джим. — Милорд Райвенн усыновил меня, после того как оказалось, что я не сын Фалкона.

И он стал рассказывать Альмагиру всё с самого начала, с первой зари своих воспоминаний. Он не упускал ни малейшей детали, он рассказал даже о Зиддике и о том, как Ахиббо продавал его. Удивительно, но эти воспоминания уже почти не ранили его, он рассказывал их, как чужую историю. Когда он начал рассказывать о Фалконе, из его глаз покатились тёплые слёзы. Он впервые писал на чистовик их с Фалконом историю — полную версию без умолчаний, и дни-строчки ложились на лист времени огненными письменами. Тёплая ладонь Альмагира коснулась его щеки, вытерев ему слёзы.

— Я понимаю выбор моего сына: вас невозможно не полюбить. Увы, я не могу заменить вам его… Всё, что я могу вам дать, это любовь отца — ту любовь, которую Фалкон не мог вам дать. Если вы примете её, я буду счастлив.

Оставалось только удивляться шуткам Бездны, которая сначала поманила Джима в свои недра образом в медальоне с надписью "С любовью от папы", потом превратила его в возлюбленного, потом убила его, а после этого вернула, неузнаваемо изменившегося и постаревшего, уже действительно годящегося Джиму в отцы. И Джиму не оставалось ничего, как только принять этот странный дар с не меньшей радостью и благодарностью, чем прежние дары.

— Я боюсь только одного: чтобы вы не исчезли так же, как Фалкон, — прошептал он. — Он был Странником и остался им до конца.

— Я усталый странник, — сказал Альмагир. — И в отличие от него, ищу не странствий и приключений, а дом и семью. Я не покину вас — если только вы, конечно, позволите мне быть рядом.

Лорд Райвенн приехал домой не с пустыми руками: он привёз костюмы в прозрачной шуршащей упаковке, пакеты с обувью и много нужных для быта вещей.

— Вот, пробежался по магазинам, — сказал он. — Альмагиру нужна одежда и разные бытовые мелочи.

— Кажется, ты говорил, что не любишь походы по магазинам, отец, — сказал Джим.

— Не знаю, — засмеялся лорд Райвенн. — Кажется, я это полюбил.

К ужину Альмагир вышел в новых шикарных сверкающих сапогах, чёрных брюках, серебристо-серой жилетке и белой рубашке, в жемчужно-розовом атласном шейном платке.

— Ты просто неотразим, — восхитился лорд Райвенн.

— Особенно удалась причёска и цвет лица, — съязвил Раданайт.

Альмагир усмехнулся уголками губ, а лорд Райвенн нахмурился.

— Сын, что это такое? Зачем говорить колкости тому, кого совсем не знаешь?

— Не думаю, что он так уж мне незнаком, — ответил Раданайт. — Я достаточно хорошо знал одного его малосимпатичного родственника, а родственники бывают похожи.

В глазах Альмагира заблестел колючий ледок, совсем как у Фалкона.

— Полегче, юноша, — сказал он холодно. — Можете говорить что угодно обо мне, но выбирайте выражения, когда говорите о моём сыне. Он отдал жизнь, защищая Альтерию и всех, кто её населяет, в том числе и вас. Я не позволю вам так о нём говорить.

— Да я ничего такого не сказал, — стушевался Раданайт. — Я вообще не имел в виду никого конкретного. Давайте не будем ссориться из-за слов: я для этого слишком устал и не хочу портить себе аппетит.

Больше он не решался отпускать какие-либо замечания в отношении Альмагира. Он пасовал перед ним и предпочитал вообще с ним не сталкиваться или сталкиваться как можно реже. Альмагир не стремился с ним враждовать, он смотрел на него свысока, как взрослый на ребёнка. Чувствуя, что Альмагир ему не по зубам, Раданайт избегал его и предпочитал вообще никак о нём не отзываться, а Альмагир и не навязывал ему своего общества. Он часто бывал в детской, проводил время с Илидором, разгружая Криара, которому было сложно исполнять обязанности дворецкого и одновременно быть нянькой. Он быстро освоился и уже довольно скоро ловко купал малыша и менял ему подгузники, кормил и играл с ним. Илидор уже знал слово "дедуля" и всегда выражал бурную радость при появлении Альмагира.

По отношению к хозяину дома Альмагир по-прежнему был почтительным подчинённым, и это огорчало лорда Райвенна. Но однажды Джим увидел, что и в сердце Усталого Странника живы прежние чувства, которых не уничтожило ни время, ни другой брак, ни годы разлуки. Это было всего раз, но это убедило Джима в существовании между ними давней, неуничтожимой любви. Как-то раз лорд Райвенн допоздна засиделся в гостиной с новой книгой, да так и уснул на диване. Криар хотел разбудить его, но Альмагир не позволил ему. Он попросил Криара уйти, а сам долго смотрел на спящего лорда. Джим случайно подсмотрел эту сцену, и она пронзила его до самого сердца: Альмагир смотрел на лорда Райвенна совершенно так же, как Фалкон смотрел на Джима. Он укрыл его пледом, а потом склонился и поцеловал его в губы. Поцелуй был так лёгок и нежен, что лорд Райвенн даже не проснулся, а Альмагир, ещё немного полюбовавшись им, потихоньку ушёл.