Юлия Колесникова - Солнце бессонных

— Даже не могу представить, что с тобой случиться, если до тебя раньше других доберется Калеб. Ты будешь умирать медленно и мучительно, намного хуже, чем я. Маленький… тупой… уродливый… псих…

Я снова начала смеяться, и этот смех и слова отобрали у меня последние силы. Я сползла по холодной стенке, но самого холода не чувствовала. Земля полетела активнее, чем раньше, но мне до нее не было дела. Смех постепенно переходил в рыдание от безысходности.

Мир потемнел, и передо мной встал зримый образ Калеба. Я видела только эти глаза, пока Калеб нагибался ко мне, постепенно склоняя голову. Я ощутила, как глаза мои закрываются, тупая боль отступает, и я перестала слышать звуки вокруг.

Всего лишь на миг, вынырнув из своей пустоты, дающей мне успокоение, я снова увидела призрачный образ Калеба. Какой-то слишком реальный, но я и этому была рада, и так благодарна своему сознанию. Горячие слезы выступили на глазах.

— Пей, Рейн, прошу тебя, — приказывал и одновременно просил он, — пей!

И я подчинялась. Я покорно открывала рот, когда он сильнее прижимал к моим губам бутылку с чем-то очень холодным. В то же время губы мои расползались в глупой улыбке. Если смерть такова, что ангел будет являться за мной в виде Калеба — я была согласна умереть. Лишь еще чуть-чуть побыть с ним, а потом, даже темнота меня не пугала.

— Пей, — настаивал он, и я чувствовала, как его рука наклоняет мою голову, поддерживает, и пить становилось легче. Но это не спасало от темноты, наползающей на мое сознание, вновь. Странно, только что у ангела почему-то были такие же прохладные руки и сладкий, родной запах, как и у Калеба.

Я открыла глаза. В ушах звенело. Дурное предчувствие, что что-то не так, давило на мои мысли. Я резко села на кровати.

Стянув с себя мокрую от пота простыню, откинула ее прочь. Кажется, я бредила?

Очертания незнакомой комнаты с белыми стенами и свежими цветами не нагоняли страха, в отличие от сознания того, что я ничего не помнила. Последнее, что мне удавалось с трудом уловить в своих разбегающихся мыслях, как Калеб улетал в Париж.

Калеб!

Где он? И где я?

Встав с кровати, словно пролежала в ней уже неделю, я с трудом добралась до окна. Раскрыв шторы, сразу же увернулась от хлынувшего яркого света, совершенно не свойственного Англии. Покачавшись на месте от слабости, я прижалась к огромному окну, от потолка до пола, и выглянула, с удивлением всматриваясь в прибрежную полоску песка и море, накатывающее на него, с шумом и ревом. Несмотря на солнце, море было неспокойным, штормовые волны так и клубились по дороге к берегу, разбивая о песок зеленовато-серые тонны воды и пены. Когда вода отступала, у самой кромки оставались темные полоски водорослей.

Стоя так, мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что же все-таки не так. Я была по-прежнему я, но какое-то странное облегчение было в моем теле. Отсутствие живота не сразу бросилось мне в глаза. Я больше не бремена? Где тогда дети?

Проведя по животу, я задрала белую майку над такими же простыми белыми трусиками и увидела лиловый шрам от кесарева сечения, на животе присутствовали так же другие шрамы, но более мелке, и так же хорошо затянувшиеся. В глухом отчаянии я подсчитывала, сколько нужно времени, чтобы такое произошло. По меньшей мере, месяц, поняла я.

Вернувшись назад к кровати, я упала на нее, и так пролежала час, если не больше. Мысли кружились в голове как назойливые мухи, не давая опомниться. Один вопрос волновал меня больше всего. Где же я?

Если я так долго ничего не помню, Калеб должен был уже вернуться с Франции, тогда, почему его здесь нет?

Ответ пришел сам собой. Я точно находилась где-то в теплых краях, наполненных солнцем. Ему здесь не место. Так же как и моим родителям. Слишком много солнца.

Вновь поднявшись на ноги, я принялась обследовать комнату. Букеты цветов заставили неприязненно поморщиться, так же как и запах лекарств, отчетливо висевший в воздухе. Я была в больнице, без сомнений. В дорогой, и даже очень. Но моя кровать не была похожа на больничную койку, а в самой комнате не было лекарств.

Теряясь в догадках, я просто шагнул прочь из комнаты на балкон, оказавшийся, за еще одним огромнейшим окном.

Сухой теплый ветер ударил в лицо и спутал мои отросшие за долгое время беспамятства волосы. Несмотря на очевидную амнезию, тревоги я не испытывала. А ужасающее облегчение, что, наконец, свободна от тяжелого бремени, спереди. Незнакомая боль кольнула сердце, когда я вспомнила о детях. Почему они не со мной? Ужасно захотелось их увидеть. Соня и Рики, я надеялась, что родители назвали их именно так. А может, они еще не крестили их, раз я была не здорова?

Несмотря на незнакомую тоску по детям, оставалась и другая тоска — из-за Калеба. Чем больше я приходила в себя, тем больше мне его не хватало. Почти патологически.

С террасы не был видно вокруг никаких людей, выглядело так, будто бы я в этом здании одна. Немного оглядевшись, я поняла, что это маленький коттедж, и вдоль берега один за другим, стоят еще с десяток таких же, совершенно белых, с плоской крышей. Такие я видела в Испании. Значит я где-то в Испании, или около нее. Догадка пришла сама собой, к тому же климат подходил.

В комнату кто-то зашел, причем бесцеремонно, и, метнувшись туда же, я увидела застывшую с подносом девушку, с явной неаполитанской внешностью.

— Вы уже встали, какая радость!

Девушка, вся в белом, похожая на медсестру, говорила на хорошем английском, с сильным испанским акцентом. Смуглая и миловидная, настолько пышущая здоровьем, что я даже почувствовала себя неуютно.

— Где я?

Ее ресницы затрепетали, и она попыталась, принять отрешенное выражение лица, но удалось ей это с трудом.

— Вы на острове, принадлежащем одному доктору. Это что-то на подобии лечебного курорта. Но вам не о чем беспокоиться, вы уже почти здоровы.

Мне стало неловко стоять перед незнакомым человеком в одном белье, потому я быстро юркнула в постель. На колени тут же опустился поднос с едой. С какой же радостью я поняла, что меня больше не мутит от жареного, и что мне снова можно пить кофе. Я тут же схватила ароматный напиток.

— А что со мной вообще было?

Девушка потупилась и отошла от кровати. Она задернула легкие кремовые тюли, но шторы оставила отодвинутыми, как и открытое окно.