Екатерина Оленева - Призрачная любовь

— Вы не переживайте, — повторял он слова доктора напуганной, раздавленной горем, матери, — она ведь не отравилась. Так что, раз живая, значит, дальше жить будет. В таких случаях вскрытые вены предпочтительнее проглоченного яда.

Марина кивала, как китайский болванчик.

Но прошел час. Потом другой. Вослед ему — третий. Ничего не менялось. Девушка по-прежнему находилась в бессознательном состоянии. Ей сделали повторное переливание крови. Но, несмотря ни на что, давление продолжало понижаться. Непонятно почему, начала подниматься температура.

— Видимо в организм попала инфекция, — прокомментировал состояние Лены доктор. — Будем колоть антибиотики. Против стафилококка другого оружия нет. Особенно при снижении иммунитета, неминуемого при большой потере крови.

Марина не отлучаясь, сидела перед дверью реанимации, в которой находилась дочь. Олег, сгорбившись, сидел рядом с разом постаревшей, резко подурневшей женщиной, держа её за руку. Картина была тягостной. Белые стены. Белые халаты. Белые лица. И непреходящие чувство вины. Его почему-то испытывали все: мать, отец и он, Миша. В чем он мог провиниться перед едва знакомой девочкой?

За окном стоял день, такой же унылый, как настроение. Все было серым. Даже желтые листья, измызганные дождем и ветром, стали тусклыми и какими-то…мертвыми, что ли? Промозглая изморозь, забиралась под черное драповое пальто, заставляла пожалеть о привычке ходить без шапки до пятнадцатиградусных морозов. Сигаретный дым застревал в горле. Возвращаться туда, к закрытой двери, за которой умирала Лена, — хотя причин умирать у неё не было, потому что кровопотерю восстановили, распространению инфекции ставили блок, не было, — не хотелось.

По мокрой дорожке, залитой грязными лужами, шагала женская фигурка, которая, будучи цветным пятном, в сером мире, невольно приковывала к себе внимание. Яркая красная кожаная куртка, летящие по ветру коричневые, отдающие краснотой кудри, сапожки на высоких каблуках, коротенькая юбочка. Кокетливая, яркая, весьма симпатичная девчонка, глядя на которую так и тянуло счастливо, влюблено улыбнуться. Или хотя бы отвлечься от мрачных переживаний.

— Привет, — пропела красавица, подойдя, и вынимая из кармана холодную ладошку, чтобы протянуть для приветствия. — Я Таня, — Ленина подруга. А ты, Миша — я знаю. Лена мне про тебя много рассказывала. Я у неё твою фотографию видела.

— Правда? — Миша скривил губы, делая жалкую попытку улыбнуться. На деле вышла ухмылка, — наполовину злая, наполовину смущенная. — Ну, здравствуй, Таня, — улыбнулся он, пожимая протянутую ему ладонь.

— Хорош, поганец, — засмеялась девушка, насмешливо прищуривая большие темные глаза и наклоняя голову к левому плечу, — даже лучше, чем на фотке. Ну, и как она? — Насмешливые искорки в глазах перемешались с льдинками, отчего взгляд сразу стал серьезнее. — Уже оправдывается за сделанную глупость?

— Пока в себя не приходила.

Тонкие изящные брови девушки то ли гневно, то ли печально сошлись на переносице.

— Это случилось там? — Мише померещилось, что голос незнакомки зазвучал ниже, приобретая бархатистые хриплые нотки.

— Где "там"? — поинтересовался он на всякий случай.

— В этой чертовой хате с духами?

— Ты о квартире на Чичканово? — уточнил Миша, перед тем, как дать утвердительный ответ. — Ну да.

— Как она могла туда одна пойти? После всего, что случилось накануне? Да она словно одержимая стала!

— Ага. Её мать то же самое сказала, — кивнул Мишка. Он, докуривая очередную сигарету, прищурившись, смотрел на девушку.

— Ты не поверишь, наверное, но та квартира — она и в самом деле "плохая". Есть в ней "что-то". И эта жуткая необъяснимая Сережина смерть…нет, ну как могла она туда после всего, что случилось одна сунуться? Морок какой-то!

— Ага, морок. А может быть просто стресс? Самое главное — результат весьма плачевен.

Вернувшись к палатке, молодые люди обнаружили всю туже картину: закрытую белую дверь и две сгорбленные фигуры перед ней.

Так прошло три дня. Мишка исправно совершал променады от больницы до дома, в котором проживали Лазоревы, мать и дочь. Ходил в магазины, готовил (и стоит учесть, что при этом не стеснялся пользоваться чужими холодильником и плитой) завтраки, обеды и ужины. Последнее (в смысле, готовка) было делом не сложным. Потому что в печальном доме, наполненным предчувствием скорой смерти, ели на удивление мало. Кроме него, можно сказать, никто и не ел, так, лениво перекусывали. Мишке было даже не ловко за свой отменный здоровый аппетит.

Он изо всех сил пытался быть полезным. Но его существование в свете последних событий было малозаметным. Ленина мать весьма напоминала собой живую мумию, что не могло не порадовать его не гуманную мамочку. Да и Олег порядком подрастерял задор.

А Мишка, к собственному стыду, устал скорбеть. Нет, ему жалко было неразумную глупую Ленку. Жалко было и её так странно, так неожиданно скончавшегося парня. Мишку угораздило проявить альтруизм и пойти на похороны совершенно незнакомого человека, чтобы сопровождать туда Танюшку. В результате его широкий жест оказался мало кому нужным. И даже неуместным. Потому что Танюшку и без него уже сопровождали.

А вот впечатлений пришлось набраться. И каких!

Странное семейство было у покойного. Пока он лежал в гробу, умиротворенно сложив ручки на груди, родственники исхитрились вдрызг переругаться из-за водки. А потом так же, — вдрызг, — напиться. В результате все дальнейшее мероприятия по захоронению бренных останков вызывало серьезные опасения. Пришедшим в качестве случайных гостей Мише и Саше из сторонних зрителей пришлось стать активными участниками, взвалив на плечи тяжесть, которую родственники потянуть, в результате обильных возлияний по печальному поводу, были не в состоянии.

Двери оказались узкими, и, потыкавшись с полчаса, ещё раз переругавшись (Миша уж думал грешным делом, что дело до драки дойдет) родственники решили вытащить тело через окно. С учетом того, что проживала семья покойничка на третьем этаже, — то еще мероприятие!

Миша с трудом удерживал смех, грозивший вырваться наружу. И гнев.

— Как все это грустно, — вздохнул Саша.

Таня, отвернувшись, ничего не ответила.

Миша ещё раз подумал о том, что такая девушка для провинциального увальня, — непозволительная роскошь. Интересно, а если гроб, в который Ленку положат, тоже в дверь проходить не будет, её тоже из окна спускать будут? С девятого этажа? Проще уж на крышу закинуть. Поймав недоуменный и возмущенный Танькин взгляд, Миша осознал, что радостно зубоскалит. От циничности собственных соображений стало неприятно, словно паука голой рукой раздавил. Лена ведь ещё жива. Впрочем, в то, что её все-таки удастся выкарабкаться, даже её родная мать не верит. Причина, по которой она впала в коматозное состояние, была непонятна. А когда, спрашивается, тем, от кого что-то зависело, было что-то понятно? Факт остается фактом, — Лена обернулась полной, прости господи, недвижимостью.