Екатерина Оленева - Красный цветок

Смуглая гладкая кожа рельефного торса мерцала от благовонных притираний, имитируя сияние альфов. Черные косы удушливой, тяжелой волной спадали на плечи и спину, будто у женщины. Треугольное кошачье лицо, с яркими губами, высокими скулами, зловеще парило в темноте. Оттянутые к вискам глаза с тяжелыми, нависающими веками, щелевидными зрачками, отличались не человеческой красотой.

— Добро пожаловать, — Вкрадчиво промурлыкал Миа*рон, приближаясь. — Сегодня ты — моя гостья.

По мановению руки оборотня, как в сказках, на полу растянулась скатерть. На ней аккуратно, в ряд, выстроились: чайник с дымящимся кипятком, чашки, пузатый сливочник, сахарница, фарфоровые тарелки с миндальными пирожными, пирожными с взбитыми сливками, украшенными сочными фруктами.

Утолив голод, я поинтересовалась прямо, без экивоков:

— Почему ты взял меня к себе? Зачем? Что тебе от меня нужно?

— Разве не могу я оказаться сердобольным дядюшкой, спасающим несчастную девицу по доброте душевной?

Я молчала.

— Чего же я, по-твоему, могу от тебя хотеть? — Губы сложились в усмешку. — Сущей безделицы, — вздохнул красавец, — тела, сердце и душу.

— Почему ещё и не посмертие в придачу?

— Оно мне не к чему.

— Отпустите меня, — не смело попросила я, стараясь не глядеть в узкие, точно лезвия, зрачки. Стоило посмотреть оборотню в глаза и сердце заходилось.

— Куда же ты предлагаешь мне тебя отпустить? — участливо спросил мужчина. Мягко. В его тоне мне померещились сочувствие.

В растерянности я не знала, что отвечать.

— Где ты живешь? — продолжал допрашивать он.

— Я не знаю.

— Где твои родители?

— Их нет. — Со вздохом ответила я.

— Хоть имя-то у тебя есть? — Чувственные, нервные губы характерно изгибались, время от времени приоткрывая острые концы резцов.

— Нет. Вернее, я его не знаю.

— Не женщина, а сплошная загадка! Но у любого существа, пусть даже у дворняжки из подворотни, должно быть имя. Огонь, подвластный тебе, мои сородичи из Клана называют Красный цветком. Так и запишем, куколка. А то, что ни имени, ни родителей, ни прошлого у тебя нет, это к лучшему. Вот что скажу, — продолжал Миар*рон, — я отшлифую грани твоего дара, о котором, по — счастью, ты мало знаешь, но который виден любому, мало-мальски сведущему в магии. Я превращу тебя в уникальное оружие, равного которому не будет под тремя лунами.

Рывком меня подняли на ноги. Всей кожей я ощутила жар ладоней:

— Иди за мной.

Длинный коридор вывел в темную, окруженную колоннами, залу. В центре, на круглом постаменте, возвышался удивительный ансамбль: белоснежная женская фигура и обнимающий её уродливый великан с лицом, напоминающим причудливую смесь кабана, медведя и химеры.

Невольно передернув плечами, я поинтересовалась, что это такое?

— Хантр*Руам, — лаская длинными пальцами бесчувственный мрамор, выдохнул Миа*рон. — Бог боли, смерти и запретных страстей.

— Мило.

— Во славу его, с именем его тысячи племен обнажали оружие, стремясь напоить клинок кровью врага. Летописи клана, в котором я родился, повествуют о великих победах, одержанных в его честь, во славу его имени.

— О поражениях, полагаю, ваши летописи скромно умалчивают?

— Скорее всего, — согласился оборотень. — В переводе на твой язык Хантр*Руам означает: Пожиратель Плоти. По легенде именно Руам приведет в Мирь*Тон — Лэо Хозяйку Бездны — Литу*эль.

— Это её изображение?

— Да.

Внимательнее приглядевшись к названной богине, я не нашла в Хозяйке Бездны ничего занимательного. Обыкновенное традиционно изображение вполне тривиальной особы. На мой субъективный взгляд — излишне пышной. Мужчинам таким формы нравятся. Но причем здесь богини?

— И кто она такая? — Пришлось поинтересоваться, раз именно этого, от меня, по-видимому, ждали.

Оборотень прищурился:

— Ты не знаешь легенду о Хозяйке Бездны?

— Нет.

— Согласно древним сказкам, она хранит рубежи между мирами. Когда демоница воплотиться в наш мир, Врата останутся без присмотра, оковы рухнут. Ну, а дальше, как всегда в таких случаях: бла-бла-бла. Мир рухнет, спасутся лишь праведники. На всех остальных ляжет жестокая, неотвратимая кара. У всякого народа есть подобные страшные сказочки на сон грядущий. В них справедливость, пусть и жестокая, рано или поздно торжествует. Должны же несчастные получать удовлетворение за то, что прозябают, в то время как другие живут на полную катушку?

— А этот Хантр*Руам, — спросила я, — он-то здесь причем?

— Он просто зверь, жестокий и кровожадный. Как говорится, без лишних тараканов в голове. Справедливость для него ничто. И мир, кстати, тоже.

— Это хорошо?

— Отлично. Кстати, тебе оказана огромная честь: ни одна женщина, ни лицезрела сего грозного лика.

— Они не многое потеряли.

Неожиданно чеканные строгие черты исказилось. Между губами промелькнули острые клыки, из глотки отчетливо вырвалось рычание:

— Ты всего лишь человек, девчонка! Частичка целого, чему имя — люди. Все представители вашего племени — слабаки. Цель вашего существования сводится к одному — жратве. Чтобы вы не делали, за любым поступком, чем бы он не казался, на самом деле стоит желание сожрать кусок больше, чем у соседа. По сути своей вы больше животные, чем любое другое. Человеку никогда не понять красоту подлинного величия Добра и Зла, Света и Тьмы. Величия того, чьи острые когти вонзаются в теплую плоть, разрывая её на части! На ча-ссс — ти! Ты не можешь з-знна-тть, что за вкус у человеческого мяса и крови! Какое наслаждение стирать с земли ваши постные душонки!

Будто загипнотизированная, я смотрелась в острые зрачки. Зверь, голодный, беспощадный, стоял в трех шагах, и ничто нас не разделяло: стальных прутьев Судьба не поставила. Тигр был волен нападать, в то время как у меня шанса защититься, практически, не было.

Неизвестно откуда в руках у Миа*рона оказался стилет. Лезвие, тонкое, как игла, ослепительно сверкало.

— Что ты видишь? — Вкрадчиво прошелестел голос.

— Оружие.

Свет, сосредоточенный на лезвии, завораживал. Холод острия — пугал.

Точным, как прыжок хищника, отточенным движением, кинжал послали ко мне. Уклониться я уже не успевала. Интуитивно отпуская от себя Силу, сути которой понимала не лучше, чем сложные законы мироустройства, непонятную нотную грамоту или запутанную юридическую казуистику, превратила её в пылающий ветер. Под его дуновением пространство менялось, растягивалось, звуки искажались, цвета линяли, стекая с предметов. В движение пришло все.

Только стилет застыл, искря, переливаясь, синим, ослепительным цветом.

В том, другом, наизнанку вывернутом мире, вытянуть руку, перехватить рукоятку кинжала, послать его обратно, оказалось просто.