Лорен Кейт - Мучение

Закат застал Люси, спускающейся твердой походкой на пляж. Было холодно, когда она подходила ближе к воде, становилось еще холоднее. Последние лучи солнца плоглядывали сквозь тонкие облака, окрашивая их в оранжевый, розовый и пастельный синий цвет. Спокойное море простиралось перед нею, похожее на путь к Небесам.

Пока она не дошла до широкого круга на песке, все еще почерневшего от костра Роланда, Люси не знала куда идет. Затем она оказалась возле высокой скалы, куда Даниель ее утащил. Где они танцевали и провели несколько драгоценных моментов на какие глупые споры по поводу цвета ее волос.

У Келли однажды был парень в Довере, с которым они порвали из-за спора о тостере. Кто-то из них забил его огромном Нью-Йоркской баранкой, а другой из-за чуть не рехнулся. Люсе не помнила всех деталей, но она вспомнила, что тогда подумала: «Кто же расстается из-за кухонных приборов?»

В действительности причина была не в тостере, сказала ей Келли. Тостер был только признаком, чем-то, олицетворяющим все, что было неправильным между ними.

Люси ненавидела то, что она и Даниэль продолжали ссориться. Та ссора на пляже из-за того, что она покрасилась, напомнила ей об истории Келли. Было похоже на анонс большего: более уродливого конфликта на пути.

Укрываясь от ветра, Люси поняла, что пришла сюда в надежде понять, что пошло не так в ту ночь. Она глупо искала каких-либо знаков на воде, ответов, вырезанных на грубой вулканической скале. Она искала везде, но только не в себе. Так как внутри Люси была лишь огромная тайна ее прошлого. Возможно, ответы все еще находились в Предвестниках, но сейчас они как бы ни было печально, находились вне ее досягаемости.

Она не хотела винить Даниеля, именно она была такой наивной, предполагая, что их отношения были эксклюзивными все время. Но он никогда не говорил иначе. Так что, именно он практически ввел ее в шоковое состояние. Это было неловко. И еще один пункт добавился в список вещей, которые Люси заслуживала знать, и о которых Даниель не думал ей рассказывать.

Она почувствовала что-то вроде дождя, моросящее ощущение на своих щеках и кончиках пальцев. Только оно было теплым, а не холодным. И оно было похожим на пудру и легким, а не мокрым. Она подняла лицо к небу и была ослеплена мерцающим фиолетовым светом. Она не переставала смотреть, даже когда свет стал ярким до боли, не желая заслонять глаза. Частицы медленно двигались в стороны воды, принимая начертание и форму, которую она узнала бы где угодно.

Он, казалось, стал более великолепным. Его босые ноги колебались в нескольких сантиметрах от воды, когда он приблизился к берегу. Его широкие белые крылья будто были обрамлены фиолетовым светом, и пульсировали на ветру. Это было не честно. Как он выглядел, когда она смотрела на него — его вид внушал страх и восторгал. Она с трудом могла думать о чем-то еще. Раздражение или мучающее разочарование исчезли. Осталось только бесспорное восхищение им.

— Ты вернулся, — выдохнула она.

Голос Даниеля послышался над водой, — Я говорил тебе, что хочу поговорить с тобой.

Люси поджала губы. — О Шелби?

— Об опасности, которой ты продолжаешь себя подвергать. — Даниэль говорил так четко. Она ожидала, что упоминание о Шелби вызовет какую-нибудь реакцию. Но Даниэль только поднял голову. Он достиг влажного края пляжа, где море волновалось и пенилось, и парил перед нею. — Что на счет Шелби?

— Ты, правда, собираешься притворяться, что ты ничего не знаешь?

— Подожди. — Даниэль опустился на землю, присев в глубоком плие, когда его подошвы коснулись песка. Затем он выпрямился, его крылья потянулись назад, от его лица, послав волну воздуха. Люси впервые почувствовала, какие они должно быть тяжелые.

Даниэль достиг ее меньше чем через две секунды. Но когда его руки обвились вокруг ее спины и он прижал ее к себе, он больше не мог двигаться также быстро.

— Давай не будем опять начинать с плохого, — сказал он.

Она закрыла глаза, и позволила ему оторвать ее от земли. Его рот нашел ее, и она подняла лицо к небу, позволяя ощущению его присутствия захватить ее. Не осталось ни темноты, ни холода, только восхитительное ощущение от погружения в его фиолетовое сияние. Даже звук океана был заглушен мягким гулом, энергией тела Даниэля.

Ее руки крепко обняли его за шею, затем погладили крепкие мускулы на его плечах, касаясь мягких, плотных крыльев. Они были сильными, и белыми, и мерцающими, всегда гораздо больше, чем она помнила. Два больших паруса, простирающиеся с двух сторон, прекрасные и гладкие. Пальцами она могла почувствовать натяжение, как касание плотно натянутого холста. Но более шелковистый, и чрезвычайно мягкий, как бархат. Они, казалось, отвечали на ее прикосновение, даже тянутся вперед, чтобы потереться об нее, прижимая ее ближе, пока она не была спрятана в них, прижимая сильнее, но все еще не достаточно. Даниэль вздрогнул.

— Так хорошо? — прошептала она, потому что иногда он нервничал, когда вещи между ними начинали нагреваться. — Это причиняет тебе боль?

Сегодня ночью его глаза были жадными. — Замечательно. Несравнимо ни с чем.

Его пальцы скользили по ее талии, пробираясь под свитер. Как обычно, даже малейшая ласка Даниеля делала ее слабой. Сегодня его прикосновение было более сильным. Почти грубым. Она не знала, что с ним, но ей это нравилось.

Его губы нашли ее, затем поднялись выше, поцеловав ее нос, нежно опустились на ее закрытые веки. Когда он отстранился, она открыла глаза и уставилась на него.

— Ты такая красивая, — прошептал он.

Это было именно то, что хотели бы услышать большинство девушек — вот только, как только он произнес эти слова, Люси почувствовала себя выдернутой из своего тела и замененной кем-то другим.

Шелби.

Но не только Шелби, потому что нет никакой вероятности, была ли она единственной? Целовал ли Даниэль другие глаза и носы и скулы? Другие тела прижимались к нему на пляже? Другие губы целовали, другие сердца бились? Шептал ли другим комплименты?

— Что случилось? — спросил он.

Люси стало плохо. От их поцелуев могли запотеть окна, но как только они начинали использовать рты для других целей — таких как разговор — все усложнялось.

Она отвернулась. — Ты лгал мне.

Даниэль не стал насмехаться или злиться, как она ожидала, или почти ждала от него. Он присел на песок, оперся руками о колени и уставился на пенистые волны. — О чем именно?

Даже когда слова были сказаны, Люси тут же пожалела о том, что она делает. — Я могу поступать как ты — не буду тебе ничего говорить, никогда.

— Я не смогу рассказать тебе о чем-либо, что ты хочешь знать, если ты мне не скажет, что тебя мучает.

Люси подумала о Шелби, но когда она представила, как разыграет карту ревности, то поняла, что это только заставит его заботиться о ней, как о ребенке, Люси почувствовала себя вызывающей жалость. И вместо этого она сказала, — У меня ощущение, что мы — незнакомцы. Будто я не знаю тебя лучше других.