Маргарита Дорофеева - Глаза странника

Может, благое оно, это место, моя Зотовка? Очищает и благословляет, ненавязчиво даря свою любовь и нежность вместо той, утраченной навеки…… Вполне возможно, именно здесь я становилась сама собой, даже не подозревая об этом.

Позвонив маме и Яне, моей взрослеющей на глазах пятнадцатилетней дочери, сообщила, не рассыпаясь в пространных объяснениях, что дня на три- четыре уеду в деревню. Подробности в таких случаях, я знала, неуместны. Очередная иронично-снисходительная усмешка лишний раз полоснула бы мне сердце.

Мать, любящая, чуткая, добрая… Последнее время я чувствовала, как остатки былого взаимопонимания, а, следовательно, и чисто родственной близости, разлетались вдребезги. Мы часто препирались между собой буквально по пустякам.

Знала только, что во всем происходящем виновата не одна она. В частности, мои душевные неурядицы играли здесь далеко не второстепенную роль.

С моей стороны посвящать Яну в свои проблемы было бы беспросветной глупостью: в пятнадцать лет юношеский разум с его мировосприятием не в состоянии вместить в себя нечто подобное.

Я испытывала самое ужасное и опустошающее чувство — одиночество рядом с родными по крови людьми. Скрытность стала моим вторым "я".

И вполне естественно никто на свете даже не догадывался, что всегда сдержанная и невозмутимая на вид Маргарита Михайловна более четырех лет назад безумно влюбилась…

Олег Ростовцев… Он был особенный. Это не мое пристрастное мнение, раскрашенное буйной палитрой необузданных чувств. Удивительное сочетание интеллекта, простоты и обаяния никого не оставляли равнодушным. Олег был обладателем той самой харизмы, которая привлекает и открывает перед человеком все двери.

Наконец, его внешность: высокий, без признаков расположенности к полноте, темноволосый с большими выразительными карими глазами. Небольшая седина на висках вовсе не старила, а, наоборот, дополняла его визуальные достоинства. И не одна женская головка, обернувшись, долго могла смотреть ему вслед.

На то были все основания: не так давно он стал самым завидным женихом, лакомым кусочком для сонма незамужних, потерявших всякую надежду на устройство личной жизни дамочек, респектабельных и не очень, солидных и довольно молодых, красавиц и настоящих дурнушек, ищущих счастья и, что греха таить, надежной, обеспеченной, жизни.

Я не успевала переваривать слухи о гонках, устроенных в его честь. Это была настоящая азартная, прямо-таки сумасшедшая охота….

И, как выяснилось, одно из невидимых, но метких ружей, после длительной, настойчивой, почти неотступной погони длиною в два года всё же угодило в цель…

Олег сдался…

Сердце, подпитываемое его восхищенными, пристальными взглядами, частыми встречами невзначай, пронзили сразу не одна, а две стрелы…

"Провоцировал меня? Зачем? Чего искал?.. А, может, всему виной мои иллюзии? Видела то, что хотела видеть… " — в голове неотступно вертелся один и тот же навязчивый вопрос… Кто даст на него ответ? Теперь — никто… Лишь белый цветок из моего сна пытался что-то рассказать…Но я не понимала его неземной язык…

И плюнуть бы, забыть, закружиться в вихре жизни, как это сделала его избранница…

Но, нет! Нечто свыше не давало возможности позволить себе такую роскошь: я продолжала грезить об Олеге, зная, что больше никогда…

Звонкий стук каблучков об асфальт вдребезги разбивал тишину. Он звенел, оглушал, разносился эхом, будоража мир вечного покоя ушедших навеки, мир гнетущей безнадежности тех, кто остался ждать…

Переполошилась сорока… Она снялась с ветки и грациозно пролетела над моей головой, громко хлопая крыльями.

Белка, вынырнув из-за ограды, вихрем взмыла по стволу дерева, с любопытством глядя на незваную гостью.

"Зачем? — будто вопрошали её блестящие, любопытные глазки — пуговки. Она наклонила головку, пушистый хвост чуть заметно подрагивал. — Зачем? Тут только…"

Стоп! Я приструнила разыгравшееся воображение.

Каблучки зацокали чаще и громче, продолжая распугивать живых обитателей этого торжественно- печального места.

Лишь застывшие лики, запечатленные на обелисках, были свидетелями моего паломничества…

Сердце зачастило в груди: вот он, высокий памятник из черного мрамора.

Глаза Олега, слегка сощурившись в улыбке, смотрят на меня. Чувствую, как не могу оторвать от них свой взгляд. Стою долго, будто завороженная, не мигая, не шевелясь, почти не дыша…

— Зачем? — ожили губы, но не сознание. Я вздрогнула от собственного шепота.

— Глупый вопрос… — ответила сама себе, постепенно возвращаясь к реальности.

— И все же, зачем? — повторила я упрямо. — Ты подарил мне во сне разбитое сердце. Чьё? Твоё? Моё? А, может, наше?

Взгляд невольно опустился на прямоугольник дерна.

— Белый цветок, Олег… Где он сейчас? Исчез, растаял в обманчивых закоулках сна?…

Послушай! Как часто мы видимся там! Волшебные сказки ночи, они вспыхивают яркими искрами во тьме моего одиночества, обольщая несбыточной надеждой, но стоит очнуться — тут же оборачиваются жестокими дьяволятами, нахально смеющимися и корчащими глумливые гримасы. И тогда эти маленькие безжалостные бестии разносят осколки моего сердца как можно дальше друг от друга…

Помнишь комнату, наполненную розовым перламутровым сиянием? Ты и я…Вместе… Казалось, навсегда… " Мы не расстанемся больше… Никогда…." Услышав эти слова, думала, сойду с ума от счастья.

Я проснулась в блаженстве. Безумная радость на короткий миг прорвалась из мира грез в мою реальность, но в следующий момент моё сердце, трепетный маленький комочек, замер от ужаса — сладкий сон, не более…

Вспомни наш берег! Ты и папа, вдвоем стоите на пригорке. Папа, он звал меня, ты же молчал… И тогда я прошла мимо. Даже не оглянулась уходя… Проснувшись, захлебнулась от слез: как могла уйти, уйти от тебя?

А сколько раз уходил ты? Мне не удавалось схватить тебя, остановить, удержать, оставить рядом! Моя рука сжимала пустоту… А душа? Агонизируя, она летела в пропасть, в бездонную пропасть безысходности…"

Я подошла вплотную. Его лицо с застывшей в прошлом улыбкой оказалось на уровне моего. Холодный гранит обжег лоб.

— Мой путь в будущее потерял смысл. Иду по инерции пока не иссякнет запас… А дальше? Молчишь, как всегда, несмотря на мои самые изощренные ухищрения не давать тебе покоя ни днем, ни ночью, ни наяву, ни во сне.

Встретив тебя, больше не представляла, что можно думать о ком — то ещё, не говоря о большем. А ты? — укол ревности, болезненный, беспощадный. — Знаешь? Окажись я на твоём месте, а ты на моем…я бы… — волна жара окатила меня от пронзившей сознание безумной мысли. Говорила не я, а кто-то, не поддающийся определению, существующий отдельно от меня и в то же время живущий где-то в таинственных закоулках моего существа. — Я бы… сделала всё… всё, чтобы вернуться…