Дж. Уорд - Жажда

Боже… Марии-Терезе так хотелось, чтоб в ее сыне не было ни капли от этого мужчины, но биология есть биология. А то, о чем она всерьез беспокоилась – вспыльчивость и подлость своего бывшего – никогда не проявлялось в Робби.

– Вот, теперь можно идти. – Когда он обернулся к зеркалу, чтобы убедиться в этом, Мария-Тереза сдержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях. – Ну как?

– Гораздо красивше, чем у меня. – Она взглянула на него. – Извини, красивее, чем у меня.

– Спасибо.

Спустившись вниз, они вместе надели пальто и перчатки, а затем сели в Камри. Утро выдалось прохладным, и значит, гараж превратился в морозильник. Двигатель автомобиля захрипел и зашипел от усилий.

– Нам нужна новая машина, – сказал Робби, когда она в очередной раз повернула ключ.

– Я знаю.

Мария-Тереза открыла дверь гаража и теперь ждала, когда перед взором предстанет выезд и мир, скрывавшийся по ту сторону. Выехав, она сделала разворот в два приема, закрыла гараж и направилась в Собор Святого Патрика.

К тому времени, как они приехали, вся улица на несколько кварталов вперед была заставлена машинами. Мария-Тереза поездила кругами, уже задумавшись припарковаться не по правилам, и встала за углом так, что зад машины немного выпирал. Выйдя из нее, она подошла к углу, оценивая, насколько бампер выходил за желтую линию.

Почти на два фута.

– Проклятье.

Когда раздался звон церковных колоколов, Мария-Тереза решила понадеяться на то, что проезжающие мимо полицейские окажутся либо хорошими христианами, либо дальтониками.

– Пойдем, – сказала она, протянув руку Робби. Когда он вложил свою ладонь в ее руку, Мария-Тереза быстро зашагала по безлюдному тротуару. Мальчик не отставал, передвигая маленькими ножками в два раза быстрее.

– Мам, думаю, мы опоздали, – сказал он, задыхаясь. – Все из-за меня. Я просто хотел правильно завязать галстук.

Она посмотрела на него. Пока они бежали, волосы на его макушке разметались, как и синее пальто в горошину, но его глаза не двигались: он смотрел на тротуар и слишком быстро моргал.

Мария-Тереза остановилась сама и остановила его. Сев на корточки, она взяла его за руки и немного встряхнула.

– Нет ничего плохого в том, чтобы опоздать. Люди все время опаздывают. Мы постарались приехать вовремя, но больше ничего сделать не можем, слышишь? Слышишь? Робби?

Колокола замолчали. Чуть позже мимо проехала машина. Затем вдали залаяла собака.

Не в опоздании дело, поняла Мария-Тереза.

– Поговори со мной, – прошептала Мария-Тереза, наклонившись так, чтобы он видел ее, хоть для этого ей и пришлось почти лечь. – Пожалуйста, Робби.

Он сбивчиво заговорил:

– Мне больше нравится мое настоящее имя. И я не хочу снова переезжать. Мне нравится моя няня и моя комната. Мне нравится в ИМКЕ. Мне нравится… здесь и сейчас.

Мария-Тереза села на корточки… желая убить своего бывшего мужа.

– Мне очень жаль. Я знаю, что тебе нелегко пришлось.

– Мы уезжаем, да? Ты вчера домой рано пришла, и я слышал, как ты разговаривала с Квинешей. Ты сказала, что, может, тебе придется сделать другие договоренности. – Слово «договоренности» у него вышло как «переговоренности». – Мне нравится Квинеша. Я не хочу других договоренностей.

И опять «переговоренности».

Глядя на своего сына, она гадала, как сообщить ему, что они переезжают из-за твердой уверенности в том, что «плохие времена», как он их называл, определенно вернулись.

Машина, чуть раньше проехавшая мимо них, показалась опять, очевидно, так и не найдя места для парковки.

– Я вчера уволилась с работы, – сказала она, подбираясь к правде так близко, как только могла. – Я перестала работать официанткой, потому что не была там счастлива. Поэтому мне нужно найти работу где-нибудь еще.

Робби поднял глаза и внимательно посмотрел на нее.

– В Колдвелле много ресторанов.

– Да, но, может, они не нуждаются в помощи прямо сейчас, а нам нужно на что-то жить.

– Ох. – Казалось, он все обдумал. – Ладно. Это другое.

Он вдруг расслабился, будто то, что беспокоило его, было баллоном с гелием, который он только что опустошил.

– Я люблю тебя, – сказала она, ей было ненавистно, что волнующие его вещи происходили на самом деле. Для их отъезда существовали причины помимо ее «работы». Но ей не хотелось, чтобы эта ноша покоилась на плечах ее сына.

– Я тебя тоже, мам.

Он крепко ее обнял, его маленькие ручки даже наполовину не смогли обхватить ее. И все же, она всем своим телом почувствовала объятие.

– Готов? – резко сказала она.

– Ага.

Они вновь заторопились, бегом преодолев путь к собору и быстро поднявшись по широким каменным ступенькам, а затем протиснулись через массивные двери. В вестибюле они сняли свои пальто, и Мария-Тереза взяла программку у человека, стоявшего в нартексе около входа. Мужчина их поторопил, и они с Робби направились к одной из боковых дверей и тихо сели на пустую скамью.

Они только заняли свои места, как детей позвали в Воскресную школу. Но Робби остался рядом с ней. Он никогда не уходил с другими детьми, даже не спрашивал разрешения, а она определенно никогда не предлагала.

Когда священники и хор продолжили службу, Мария-Тереза глубоко вздохнула и позволила благоухающему теплу церкви проникнуть в нее. На долю секунды она представила, на что было бы похоже, если бы с ними сидел Вин. Даже рядом с ее сыном. Было бы так приятно посмотреть через голову Робби и увидеть любимого мужчину. Может, они бы тайком обменялись улыбками, как время от времени делают пары. Вин бы помог Робби с галстуком.

А между книгодержателями стояла бы их дочь.

Нахмурившись, Мария-Тереза поняла, что впервые чуть ли не за всю вечность снова мечтала. На самом деле фантазировала об отрадном, счастливом будущем. Боже… как же давно она делала это в последний раз? Когда в ее жизни появился Марк… вот как давно.

Она познакомилась с ним в казино «Mandalay Bay». Она с подругами – им всем в тот год исполнилось 21 – полетели в Лас-Вегас на их первый девчачий уикенд вдали от родного города. Мария-Тереза помнила, как они в полной мере приготовились почувствовать вкус настоящей свободы.

Они болтались по дешевую сторону бархатного ограждения, где ставки делались по одному доллару, Марк же зависал в VIP-секции, за столом с высокими ставками. Заметив ее, он послал к ним официантку с приглашением в роскошную часть казино – где напитки были бесплатными, а минимальная ставка состояла из двадцати долларов.

Сначала она подумала, что все дело в Саре. Девушка была, и, несомненно, до сих пор остается, блондинкой ростом в шесть футов, которая умудрялась казаться голой, даже будучи полностью одетой. Она словно магнитом притягивала мужчин, и, учитывая, из скольких претендентов ей приходилось выбирать, у нее были очень высокие стандарты. И кто бы мог подумать, ей подходили те, кто мог позволить себе высокие ставки.