Кейт Тирнан - Вечная жизнь

Обычно я сплю не очень хорошо. Мне трудно отключиться. Я могу почти уснуть, и вдруг начать думать о том, что неплохо бы куда-нибудь сходить или переделать старый деревенский дом где-нибудь во Франции, а то и просто начинаю ломать голову над тем, куда я сунула свои туфли или где можно в этом городе купить какую-то вдруг понадобившуюся мне еду.

Когда я, наконец, засыпаю, то мне часто снится всякая гадость. Собственно говоря, это даже не сны в привычном понимании, как если бы я, скажем, разговаривала с солеными крендельками, а потом надо мной начала бы смеяться какая-нибудь сумасшедшая белка, а все это вместе означало работу подсознания, сортирующего очередную порцию дневного мусора.

Мои сновидения больше похожи на воспоминания. Плохие воспоминания. Воспоминания о людях, смертных и бессмертных, которые уже умерли, или о самых страшных годах моей жизни (между прочим, мне довелось побывать в турецкой тюрьме. В семидесятых годах XVIII века. Не пикник, прямо скажу), об эпидемиях, мировых войнах, автокатастрофах и перевернувшихся конных экипажах, о крушении поездов и...

Знаете, за свою жизнь я успела накопить такой багаж страшных событий, что когда я закрываю глаза — вернее, когда я настолько устаю, что уже не могу удержать тяжесть век — ко мне приходят воспоминания и требуют, чтобы я снова и снова их просмотрела, словно пытаются на этот раз выжать из меня побольше чувств.

Обычно я заставляю себя медитировать до тех пор, пока не ухожу в такие дали, что наутро все равно ничего не могу вспомнить. В целом, отличное средство, хотя побочные эффекты бывают довольно тяжелыми.

Когда на следующее утро я проснулась, то прежде чем открыть глаза навстречу розовому свету, льющемуся из окна, первым делом привычно отогнала все воспоминания о прошедшей ночи. Ожидая неизбежного возвращения усталости и ставшего уже привычным ощущения гнетущего несчастья, я лениво обдумывала, сколько шагов идти до ванной и не лучше ли будет отвернуться от света и еще немного вздремнуть.

Однако... я чувствовала себя совсем неплохо. Я открыла глаза. Часы на прикроватном столике показывали 6.17. Утра?

Ни фига себе... то есть, рановато. Прошлым вечером — тут я привычно поморщилась, однако в следующую секунду поняла, что самым плохим событием вчерашнего дня была совершенно идиотская перепалка с белобрысым викингом. Сущий пустяк на фоне остальных моих проблем. Я сделана несколько глубоких вдохов и убедилась, что совершенно не чувствую себя разбитой. Более того, мне давно не было так хорошо. Кажется, я по-настоящему выспалась.

Медленно сев в постели я вспомнила, что накануне не выпила ни капли алкоголя и не ела ничего, кроме скучнейшей растительной пищи. Х-ммм. В комнате было прохладно, тихонько шипел радиатор. Выбравшись из кровати, я порылась в чемодане в поисках относительно чистой одежды и торопливо оделась, стараясь не смотреть на облачко пара, вырывавшегося у меня изо рта. Потом покидала все свои вещи обратно в чемодан и застегнула его, решив снести вниз попозже — после того, как выклянчу себе чашку кофе на дорожку.

Оттащив чемодан к двери, я натянула ботинки, машинально ощупав каблук. Возможно, это всего лишь плод моего воображения, но мне кажется, будто я чувствую энергию амулета. Я уверена, что если положить его внутрь какой-нибудь книги, а саму книгу спрятать в огромной библиотеке, то мне достаточно будет провести рукой по книжным корешкам, чтобы отыскать его. Глупо, да?

Автомобильные ключи были у меня в кармане, карта осталась в машине. Доберусь до Бостона, а может быть, тут поблизости есть какой-нибудь местный аэропорт, типа для аэротакси. Я помедлила, взявшись рукой за ручку двери.

Сама мысль о возвращении в Лондон была похожа на черную тучу, повисшую у меня перед носом.

Это был настоящий ужас. Тот самый, который заставил меня солгать Гопале и воспользоваться паспортом, о котором не мог знать Инки. Но откуда взялся этот страх? Да, я действовала, подчиняясь инстинкту, но какому инстинкту? Инки никогда не причинял мне зла. Раздражал? Да. Злил? Еще как. Обижал когда-нибудь? Ни разу в жизни. Пугал? Никогда.

Я не знала, куда бежать, что делать и, главное, зачем. До боли знакомое чувство, правда, проявившееся при совершенно новых обстоятельствах.

Выдохнув, я открыла дверь. Ладно, решу куда бежать, когда доберусь до аэропорта. А сейчас мне нужно кофе — волшебный животворный напиток, который каждое утро открывает мне глаза и смазывает серые клеточки в мозгу. Господи, пожалуйста, пожалуйста-препожалуйста, пусть у них будет настоящий кофе!

В столовой было пусто, поэтому я, принюхиваясь, прошла на кухню. Медленно толкнула тяжелую дверь — и растерялась. По контрасту с тихой, пустой и серой столовой кухня оказалась полна тепла, людей и голосов. Горел яркий свет, люди болтали и смеялись, а в воздухе витали ароматы еды.

— Настасья!

Повернув голову, я увидела улыбающуюся Ривер.

— Я просто хотела выпить кофе, — смущенно начала я.

— Завтрак пока не готов, — пояснила Ривер. — Почти все наши еще заняты своими обязанностями.

— Я никогда не завтракаю, — поспешно ответила я. — Но кофе...

— Подойди сюда, — приказала Ривер, и я, как ни странно, моментально повиновалась. — Покажи-ка мне свои руки.

Это еще что такое? Проверка на чистоту ногтей? Вытянув перед собой руки, я с облегчением увидела, что ногти у меня в пол ном. порядке, спасибо вчерашней ванне. Может быть, Ривер хочет почитать у меня по ладони? От этих типов всего можно ожидать.

— У тебя удивительные руки, — с искренней радостью сообщила Ривер. — Сильные, крепкие. Ну-ка, давай!

— А?

Ривер закатала мои рукава до локтей, и я невольно сморщилась, когда она взялась за концы моего шарфа и отбросила их назад, за спину. Потом она схватила меня за руки и буквально окунула их в огромную кучу теплого теста, возвышавшегося на деревянном столе, как гора еще не застывшей лавы.

— Э... — я оцепенела, чувствуя, как мои руки погружаются в плотный комок теста.

Ривер пристально посмотрела на меня своими ясными глазами цвета дубленой кожи.

— Я же знаю, что ты умеешь месить тесто, — негромко сказала она. Кровь прилила к моим щекам — я сразу поняла, что Ривер намекает на мой возраст.

Да, я родилась до появления промышленных пекарен. Многие бессмертные, прежде всего женщины, полжизни сами пекли себе хлеб, если, конечно, им не повезло родиться и прожить жизнь богатыми.

Я родилась в богатой семье, но к десяти годам оказалась бедна, как последняя крестьянка. Мне пришлось долго жить в разных деревнях, прежде чем я поняла, что города нравятся мне гораздо больше.

Короче говоря, я знала, как месить тесто.

— Это было давно, — пробормотала я, не двигаясь. Несколько сотен лет назад.