Нэнси Хольдер - Ведьма

И снова шум воды, смертельный холод и крики хищной птицы…

Затем Холли увидела горячую, исходящую паром кровь и почуяла кое-что еще: отвратительный резкий запах, вонь склепов и застенков. Нечто злобное, мерзкое и голодное подбиралось девушке, медленно разворачивалось, как туман, тянуло щупальца, обследовало каждую ветку камень, пытаясь найти запястье Холли, взять е в кольцо, схватить.

Кто-то — или что-то — низким чувственны голосом прошептал:

«Именем ночи и Ячменной Луны, я заявляю права на тебя, Изабо Каор. Ты — моя».

Из темноты над Кругом на Пандиону, выставив большущие острые когти и клюв, пикировал огромный сокол…

Холли отчаянно вскрикнула.

Хлопанье птичьих крыльев, затем — тишина

Девушка тряслась от холода, но была жива.

В глаза ударил ослепляющий ярко-желтый луч света.

Холли застонала, свет закачался вверх-вниз затем опустился. Крупная женщина в форме смотрителя заповедника присела на корточки, светя фонариком.

— Все в порядке, дорогая, мы тебя нашли, — сказала она и крикнула кому-то: — Эй, здесь живая!

В ответ послышались нестройные радостные возгласы.

Холли разразилась отчаянными, испуганными слезами.

Сиэтл, штат Вашингтон, Ламмас

Кари Хардвик в полупрозрачном кремовом пеньюаре, подобрав босые ноги, прильнула к своему другу, который с мрачным видом сидел в кресле у камина. Ни полевые цветы, вплетенные в светлые волосы Кари, ни мерцающая пудра на щеках и плечах девушки, ни масло пачулей, нанесенное на ее тело, не привлекали внимания Жеро.

«А говорят, чародеи любят масло пачули», — подумала Кари.

Погруженный в свои мысли, Жеро созерцал камин. В неистовой ярости он ворвался в дом Кари, когда гроза только началась, но не стал объяснять причину своего настроения. Он принял из рук девушки бокал каберне и, опустившись в кресло, безмолвно прихлебывал вино и испепелял дрова в камине взглядом темных глаз.

В ярости Жеро Люк Деверо становился еще желаннее. В нем необъяснимо привлекало и притягивало все: и повелительная манера общения, и острый ум, и бурлящая энергия, и поразительная внешность — черно-карие глаза, густые брови, четкие черты лица, высокие скулы… В отличие от отца и брата он чисто брился, открывая взглядам волевой подбородок, отчего губы казались нежными и мягкими. Он следил за собой, и это было заметно — особенно по мощным плечам, которые в настоящий момент скрывал черный свитер.

Как и прочие члены его семьи, Жеро почти все время носил черное, тем самым подчеркивая ауру чувственности и угрозы.

Кари размышляла о том, что и это не главное, что он просто…

Человек магии.

В слуховое окно маленькой студенческой квартирки барабанил ливень, настроение Жеро вполне соответствовало буйству стихии, но Кари намеревалась его изменить. Пришла пора праздника Ламмас, сбора урожая, важная ночь в жизни тех, кто имеет дело с магией, и девушка знала, что через некоторое время Жеро уйдет, чтобы провести какой-то ритуал со своим братом Илаем и отцом Майклом. Они «придерживались традиций», как говорил сам Жеро, и Кари хотела, чтобы он взял ее с собой, посвятил в их секреты, ритуалы, заклинания… Девушка жаждала узнать все.

«Мужчины клана Деверо — колдуны», — подумала она.

Впрочем, если сказать это Жеро в лицо, он будет все отрицать.

В самом начале их связи — неужели это было всего лишь год назад? — он сам хотел посвятить ее в тайну. Они познакомились на занятиях — Кари досталась группа первокурсников, — и после того, как они впервые сблизились, он обещал разделить с ней свои «тайны», даже намекнул, что в их семье есть древняя Книга заклинаний.

Кари была в восторге. Она нарочно выбрала фольклор темой диссертации, чтобы иметь доступ к университетским источникам по магии и шаманизму. В Вашингтонском университете в Сиэтле трепетно относились к верованиям коренного населения страны, так что ее исследования в этой области поощряли и не ограничивали. Впрочем, аспирантку интересовала не столько магия индейцев, сколько европейская колдовская традиция, в особенности ее черная часть. Конечно, как истинный колдун, Жеро отрицал, что его семья служит Темному ремеслу, однако Кари подозревала, что они проводят больше времени во тьме, чем в неверном свете викканства, хотя и делала вид, что верит его словам. Жеро утверждал, что практикует какую-то из версий викки.

— Смотри, я нарядилась Девой Ячменя, — сказала она, встав в соблазнительную позу перед камином.

Жеро досадливо поморщился. Кари неохотно призналась себе, что он, похоже, раздражен.

«Ты же когда-то любил меня, — тревожно подумала она, — был в восторге от того, что тобой, простым первокурсником, заинтересовалась привлекательная аспирантка, "женщина постарше". Где я ошиблась? Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, чтобы река страсти не просто лизнула наши ноги, а разлилась словно наводнение, потоп, половодье… Раньше мы создавали такие волны, тонули в таком наслаждении…»

— Я читала, что если мы займемся любовью в сегодняшнюю ночь, то наши колдовские силы увеличатся. — Кари многозначительно улыбнулась.

— Это правда, — ответил он, но не стал распространяться. Его улыбка была ласковой, грустной и очень мудрой. — Ты меня околдовала, Кари. Ты прекрасна.

Она позволила себе поверить в его искренность. Жеро поднялся из кресла, подхватил ее на руки и унес в спальню.

Сиэтл, штат Вашингтон,

1 августа (праздник Ламмас)

Столетние балки старого викторианского дома в богатом районе Сиэтла, где жила семья Андерсон, гнулись и потрескивали под неистовым напором грозы. Холодный дождь требовательно стучал в окна тощими пальцами. Смерть жаждала войти в дом, а Майкл Деверо, сильнейший колдун Северо-Западной территории, делал все возможное, чтобы проложить ей путь.

«Точнее сказать, сжечь дом дотла, — подумал он. — Клянусь Рогатым Богом, я испепелю это логово. Я бросал руны, читал предсказания, и все говорит об одном: именно этой ночью я, Майкл Робер Деверо, вызову Черный огонь и с его помощью раз и навсегда уничтожу род Каор».

Дрожа в предвкушении, он закрыл глаза и сжал у груди кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Сердце быстро и тяжело громыхало, как боевой барабан, горячая кровь огненной рекой неслась по венам. Все предсказания сулили одно: Деверо пора взять власть в свои руки. Спустя многие столетия притворного смирения и покорности настало время сыграть свою игру.