Дылда Доминга - Ангел смерти

— Привет, — хрипло прошептал он со сна. — Уже проснулась? — Второй глаз его раскрылся полностью, и он пробудился окончательно. — Жаль, все могло бы быть намного проще, если бы ты спала.

Страх голодным зверем шевельнулся в груди Сони, но она заставила его улечься. Нет, только не сейчас — если он поймет, если догадается, тогда всему конец. Их удивительной сказке конец, а она его не желала. Узнать, что в мире есть такое пронзительное счастье и не испытать его еще хотя бы раз? Нет, только не так.

— Филипп, — прошептала она, выбрав первое пришедшее ей на ум имя.

— Значит, Филипп? — усмехнулся он. — Знаешь, я ему завидую. Когда ты так смотришь на меня, я готов оставить тебя еще на одну ночь.

— Филипп, подари мне еще одну ночь, пожалуйста, — прошептала она и взглянула на него так, словно не существовало ничего в мире желаннее этого. Ее губы были слегка приоткрыты, припухшие от ночных поцелуев, в глазах светилась мольба, тонущая в любви, тело само тянулось к нему, обжигая и даря обещания неземного наслаждения.

Табрал дрогнул. Он смотрел на нее и не мог отвести взгляд. Она была чудом, существом, пришедшим к нему из снов, она была почти слишком прекрасна, чтобы быть настоящей. Он должен был ее забрать, но что в мире вечности изменят одна или две ночи? Он заберет ее, чуть позже. Его губы впились в Сонины обжигающим поцелуем.

В самом начале, когда Соня только поняла, что смерть существует на самом деле, существует для нее, что она вполне конкретна и материальна, ее одолевали сожаления. Казалось, что все она сделала не так. Мучили все эти «ах, если бы я только знала, я бы тогда жила иначе», «я бы радовалась каждой секунде, пинала ногами желтые листья в парке, рассматривая, как они рассыпаются в солнечном свете, часами напролет; вдыхала бы влажный воздух и смотрела, как становится призрачным мир, утопающий в дожде», «я бы рисовала и слушала музыку, забросила работу, смеялась чаще, улыбалась детям, помогала старикам, любила…».

А потом, со временем, Соня поняла, что даже с приговором рутина берет свое, и ты все равно живешь так же, как и всегда. Ты полагаешь, что сегодня — не тот самый день, а значит, ничего не изменилось, и продолжаешь жить, как обычно. Ничего не меняется. Не меняется до последней секунды, когда уже по-настоящему слишком поздно. Мы все слишком прикипели к своим маленьким миркам, привычкам, друзьям, обязанностям, мы держимся за них зубами, поэтому все наши порывы «ах если» существуют только в области возвышенных чувств и длятся краткие секунды. Им нет места в повседневности, это мечты, а мир, в котором мы живем, есть не что иное, как голая повседневность.

Соня понимала, что еще одной ночи ей не получить. Судьба и так оказалась безмерно щедра к ней, и в самом конце пути, в полной осознанности, подарила ей эту странную нежданную любовь. И все эти мечты, мелькавшие в ее голове, вдруг стали реальностью. Она никогда не думала, что может быть так счастлива. В свой последний день. Глупый порыв бросил ее поначалу к дому родителей, но девушка тут же одернула себя. Что она могла им сказать? Что счастлива и уходит? Они решили бы, что она спятила, узнали бы у Иры правду, и поняли, что она на самом деле спятила, и процесс этот необратим. Никакие слова ничего не изменят — у них была целая жизнь, чтобы понять друг друга, почувствовать, сказать все необходимое, короткая прощальная пятиминутка лишь испортит то, что было раньше. С этими мыслями Соня на автомате развернулась, села на маршрутку и отправилась в другой конец города.

— Что-то случилось? — уже в триста тридцать третий раз спросили Соню. Она подняла голову и искренне улыбнулась. Ира сидела напротив за столом, размешивая в чашке сахар, которого там не было. Спина ее была вытянута и напряжена, как струна.

— Все хорошо, Ира.

— Ты какая-то слишком тихая, — уже спокойнее заметила тетя и опустила ложку на стол.

— Может, на меня положительно влияет Чу Пен, — усмехнулась Соня.

— Старый прохвост, — неожиданно вставила Ира, — я знаю, что он мне чего-то не договаривает.

— Это мы недопонимаем, а не он не договаривает, — покачала головой Соня, глядя в отражение света в чае.

Ира пожала плечами:

— Есть точно не хочешь?

— Нет.

В заполнившей кухню тишине отчетливо было слышно, как идут часы на стенке.

— Приступы стали чаще? — спросила Ира, будто невзначай, но Соня ощущала, как тетя внутренне напряглась.

— Немного, — нехотя признала Соня.

— Когда был последний? — Ира посмотрела на нее в упор.

— Вчера, — улыбнулась Соня, и тетка всплеснула руками.

— Сонечка, девочка моя…

— Тише, — Соня накрыла ее ладонь на столе своей. — Не говори ничего, давай просто пить чай. Как у Чу Пена. В тишине куда больше смысла, чем в словах.

— Он и правда что-то сделал с тобой, — вздохнула Ира, но замолчала. И только изредка украдкой поглядывала на племянницу.

— Пойдешь к нему сегодня? — наконец, спросила тетя, когда чашки опустели.

— Нет, — покачала головой Соня. — Передавай ему от меня наилучшие пожелания.

— Передам, — кивнула Ира.

— И скажи, что я… просыпаюсь.

— О чем ты? — насторожилась Ира.

— Так, о разных глупостях, о которых мы с ним болтали.

— Хорошо, — кивнула Ира. — Тебе, наверное, лучше домой и отдохнуть?

— Да, мне, пожалуй, пора, — согласилась Соня, глянув на часы. У нее не было никакого желания знакомить Иру с Табралом — еще успеется.

— Я люблю тебя, — шепнула тетя, сжимая Соню в объятиях у дверей.

— Я тебя тоже, — шепнула девушка ей на ухо и поцеловала в щеку.

Глупые непрошеные слезы брызнули из глаз, слава богу, только на улице, и Соня размазывала их по лицу, не заботясь о косметике. Почему-то именно прощание с Ирой выбило у нее почву из-под ног, а ведь она так отлично держалась все последнее время. Или до нее только теперь дошло, что это конец? Что завтра не будет? Не будет семейных обедов, ворчания матери, шуток отца, чаепитий у Иры? Ну почему сейчас? Соня отыскала салфетку и постаралась привести себя в порядок: он не должен видеть ее такой. Та девушка, которую он ждет, счастлива — ей обещали ночь, она не может плакать.

— Что-то случилось? — он, как всегда, возник будто из ниоткуда, когда она спускалась по политой дождем улице к метро.

— Триста тридцать четыре, — прошептала Соня, а Табрал вскинул на нее удивленный взгляд, и она вновь на мгновение замерла, очарованная. Ничьи глаза на свете не нравились ей так сильно, как его. — Просто чихнула неудачно, и тушь потекла.

— На улице прохладно, а ты легко одета, — отозвался он. И новое незнакомое чувство злости вскипело в Соне: какой заботливый. Холит и лелеет своих овечек, пока не перережет им горло.

— Одень, — он снял свой пиджак и накинул Соне на плечи. Его тепло и запах окружили девушку. И ярость ушла также быстро, как и зажглась. Чего она завелась? Боль, видимо, — боль от расставания с Ирой, с прежним миром, финал…