Ким Харрисон - Умерла — поберегись!

Все это делают. В смысле, умирают. Это я выяснила на свой семнадцатый день рождения, когда в ночь школьного бала погибла в странной аварии. Только это была не авария. Мою душу срезали по тщательно продуманному плану — это был всего лишь крошечный эпизод в битве светлых и темных жнецов, рая и ада, выбора и предопределения. Но я не умерла окончательно, как большинство людей. А по ошибке застряла здесь, мертвая, на земле. Лишь ангел, который не сумел меня защитить, и амулет, который я украла у своего убийцы, не дают мне попасть туда, куда хотели затащить меня темные жнецы. То есть умереть совсем.

Меня зовут Мэдисон Эйвери, и я здесь, чтобы рассказать вам о многом таком, чего вы не можете видеть, слышать, к чему не в силах прикоснуться. Потому что я вижу, слышу, касаюсь. Живу этим.

Злая как черт, я прислонилась плечом к валуну. На кроссовках пестрели пятна солнца, ветер трепал волосы, и они щекотали шею. Неподалеку в озере плескалась детвора, но от счастливых воплей у меня только сильнее сжималось все внутри. Пусть себе Барнабас старается за каких-нибудь двадцать минут успеть то, на что мы впустую потратили четыре месяца.

— Бесполезно, — пробормотала я, глядя через тропинку на жнеца, который стоял с закрытыми глазами, прислонившись к сосне. Может, Барнабас и старше, чем сам огонь, но джинсы и черная футболка на его долговязой фигуре смотрятся отлично. Крыльев, что принесли нас сюда, не видно, но вообще-то они есть. Кудрявый кареглазый ангел смерти в драных кроссовках.

«В святых драных кроссовках?» — подумала я, раздраженно перекатывая ногой шишку.

Барнабас почувствовал мой взгляд, открыл глаза и спросил:

— Мэдисон, да ты хоть пытаешься?

— А то! — пожаловалась я, хотя и знала, что дело это пропащее. Я взглянула на свои кроссовки. На носках черепа и кости, а сами желтые с пурпурными шнурками, под цвет моих коротких волос — светлых с выкрашенными в пурпурный кончиками. Правда, никто этого соответствия не замечал. — Слишком жарко, не могу сосредоточиться, — возмутилась я.

Жнец, недоверчиво подняв брови, оглядел мои шорты и майку. Вообще-то мне было не жарко, но очень тревожно. Когда я выскользнула из дома и поехала на велике в школу на встречу с Барнабасом, то знать не знала, что попаду в летний лагерь. Но несмотря на все мои жалобы, выбраться из Трех Рек было все-таки здорово. Университетский городок, в котором живет мой папа, конечно, ничего, но вот быть в нем новенькой — полный отстой.

— Температура воздуха тут ни при чем, — нахмурился Барнабас, и я завозила шишкой еще быстрее. — Почувствуй свою ауру. Я прямо перед тобой. Давай, а то отнесу тебя домой.

Я пнула шишку, отбросив подальше, и вздохнула. Если мы отправимся домой, тот, кого мы должны спасти, умрет.

— Стараюсь, — я снова прислонилась к валуну и дотронулась до черного камня на серебряном шнурке, что висел у меня на шее. Барнабас нетерпеливо покашлял, я закрыла глаза и попробовала представить туманную дымку вокруг себя. Мы пытались говорить без слов, одними мыслями. Если я разгляжу туман вокруг Барнабаса и сумею придать своим мыслям тот же цвет, они проникнут в ауру жнеца, и он их услышит. Не так-то просто, ведь я даже его ауры в упор не вижу. Четыре месяца этой странной учебы, а я и первой ступени не осилила.

Барнабас — светлый жнец. Темные жнецы убивают людей, если те в возможном будущем пойдут против главных законов судьбы. Белые жнецы стараются остановить черных, чтобы у людей оставалось право выбора. Барнабас должен был предотвратить мою смерть, а теперь, наверное, считал меня одной из самых впечатляющих своих неудач.

Но той чудной ночкой я была не такой уж кроткой. Ныла и возражала против ранней гибели, а потом украла амулет у своего убийцы и вроде как спаслась. Амулет создает иллюзию тела. Но где мое настоящее тело, я по-прежнему не знаю. И это меня немножко беспокоит. И еще я не знаю, почему выбор пал на меня.

Когда я заявила, что амулет мой, камень словно превратился в лед и пламя, из простого серого стал черным, глубоким, как космос, и, казалось, поглощал свет. Но с тех пор… ничего не происходило. Чем старательнее я училась с ним обращаться, тем больше он становился похож на самый обыкновенный камень.

Барнабас теперь защищает меня на случай, если мой убийца придет за амулетом, а я, насколько это возможно, вернулась к обычной жизни. Я посягнула на амулет, но моя душа не обратилась в пыль — вероятно, и этот камень, и я — особенные. Однако присматривать за мной было совсем не в духе Барнабаса, и я знала, как ему не терпится вернуться к своей душеспасительной работе. Мне бы только разобраться с этим чтением мыслей! Тогда бы Барнабас занялся своими делами, а меня оставил дома в относительной безопасности. Вернись темный жнец — я бы связалась с Барнабасом. Но пока ничегошеньки не получается.

— Барнабас, — я уже устала от всего этого, — ты уверен, что мне вообще такое под силу? Я ведь не жнец. Может, я не в состоянии соприкасаться с тобой мыслями, потому что мертвая? Ты об этом думал?

Барнабас молча устремил взгляд на окаймленное соснами озеро. Думал, поняла я по тому, как обеспокоенно он пожал плечами:

— Попробуй еще разок.

Я вцепилась в камень так, что шнурок впился в пальцы, и попыталась представить себе Барнабаса, его непринужденное изящество, которого так недостает большинству старшеклассников, симпатичное лицо, притягательную улыбку. Я не схожу по нему с ума, честно, просто все ангелы смерти, которых мне довелось видеть, были красавчиками. Особенно тот, что убил меня.

Несмотря на долгие ночи тренировок со светлым жнецом на моей крыше, я не могла ничего поделать с мерцающим черным камнем. Барнабас столько околачивался поблизости, что папа думал, он мой парень, а мой начальник из цветочного магазина — что мне уже пора обращаться за защитой в суд.

Я оттолкнулась от валуна.

— Прости, Барнабас. Иди, занимайся своим делом. Я посижу здесь и подожду тебя. Все будет хорошо.

Может, потому он меня сюда и принес. Здесь я в большей безопасности, чем в одиночестве за несколько сотен миль отсюда. Не уверена, но, по-моему, Барнабас наврал своему шефу о моих успехах, чтобы снова вернуться к работе. Ангел врет — н-да, видимо, и такое случается.

— Нет, — Барнабас поджал губы. — Плохая мысль. — Он перешагнул через тропинку и взял меня за руку. — Пошли.

Я вырвалась.

— Ну не могу я говорить с тобой мыслями, и что с того? Не хочешь оставлять меня здесь — пойду с тобой и постою в сторонке. Черт возьми, Барнабас! Это же летний лагерь! Что со мной может случиться?!