Шихан Анна - Долгий, долгий сон

— Я боялся, что ты уже легла!

— Я уснула прямо здесь, — промямлила я, соображая, как бы повежливее сказать ему, что теперь мне в самом деле пора отправиться в свою комнату.

— Отлично, отлично, — пробормотал Гиллрой, пропуская мои слова мимо ушей. Он повернулся, держа в одной руке стакан, и придвинул золотистое кресло к моему шезлонгу. Потом тяжело опустился на обитое золотой тканью сиденье. В своем коричневом костюме, со стаканом янтарного напитка в руке, он восседал в золотом кресле, как статуя египетского фараона, обозревающего свои владения. Даже лед в его стакане блестел, словно бриллианты.

— Ну вот, — сказал он. — Такие дела, Розалинда. Я тут подумал кое о чем. Ты представить себе не можешь, какой преподнесла нам сюрприз, присоединившись к нашей маленькой семье ЮниКорп. Воссоединившись с нами, так сказать. Когда я впервые тебя увидел, мне показалось, что я тебя знаю. Думал, раскусил тебя. А теперь понял — ничего подобного! Я просто заранее составил в голове некий образ. Но ты не слишком похожа на своих родителей, так ведь?

Я села чуть ровнее и вцепилась в свой альбом.

— Я не знаю.

Зато я знаю! — улыбнулся Гиллрой. — Ведь, как ни крути, я управляю их компанией! Почти наследник, так сказать. Фотографии твоих родителей до сих пор висят повсюду. Ты же знаешь, Джеки была помешана на благотворительности. Балы и все такое, ну, ты понимаешь.

— Да, я знаю, — ответила я, поражаясь тому, что он назвал мою маму Джеки. — Мы специально покупали одинаковые платья, и мама постоянно вывозила меня на благотворительные концерты, балы, ужины и даже состязания по покеру.

— Наверное, это было шикарно, — хмыкнул Гиллрой. — Должно быть, вы привлекали всеобщее внимание — две очаровательные женщины, входящие в зал как хозяйки мира. — Обычно мои платья были гораздо более скромными, чем у мамы, однако я не стала говорить этого Гиллрою. — Да уж! Твоя мать в молодости была исключительно привлекательной женщиной. Можешь мне поверить, я видел фотографии. Кстати, ты очень на нее похожа.

Я сглотнула. Мне стало совсем не по себе.

— Спасибо, — шепотом выдавила я.

— На месте Марка я бы тоже попытался заполучить такую женщину. Неудивительно, что она положила глаз на твоего отца, верно? Шутка ли — самый могущественный человек во всем мире!

— Я ничего не знаю об этом, — сказала я.

— Да нет, брось, — сказал Гиллрой, подаваясь всем телом вперед, как будто собирался сообщить мне какой-то секрет. — Плевать на то, что твердят все вокруг. Плевать на избранные власти, на мировых лидеров и религиозных деятелей! Нет слов, все они совсем неплохие ребята и все такое, но власть… настоящая власть есть только у таких людей, как мы с тобой.

Мне совсем не польстило, что он включил меня в этот список.

— Твой отец знал, что делает, — продолжал Гиллрой, снова откидываясь на спинку кресла. Он отхлебнул глоток из своего стакана. — Ты только подумай об этом! Многоуровневая компания — если какой-то сектор загнется, остальные компенсируют потери. Нет, они, конечно, создали «Нео-фьюжн», но при этом запустили свои щупальца повсюду! Ты посмотри, какое наследство они оставили после себя — тут тебе и компания, и колонии, и Юнирайон, и твоя школа!

Похоже, эта мысль нарушила прежнюю цепь его рассуждений. Гиллрой сделал еще один глоток и повернулся ко мне.

— Слушай, скажи-ка мне… Вот эта школа. Когда я зачислил тебя в Юнишколу, то исходил из того, что ты должна вращаться среди лучших из лучших, и как это получилось?

Лучших из лучших?

— Ммм… Хорошо, я думаю.

— Я тут проглядел твой табель успеваемости, — небрежно сказал Гиллрой, и я вытаращила глаза. Мой табель успеваемости попал к нему в руки? Но ведь даже я ни разу в глаза не видела его! Значит, у Гиллроя есть доступ к школьным данным. Но если так, то, может быть, он способен с той же легкостью просматривать и бумаги доктора Биджа? Она заверила меня, что все ее записи строго конфиденциальны, но ведь и школьные табели, по идее, должны касаться только меня и моих приемных родителей. То есть Патти и Барри, так получается?

Но у меня не было времени особо переживать по этому поводу, потому что Гиллрой еще не все сказал:

— Прямо тебе скажу, не впечатлен. Даже не знаю, где найти для тебя место получше, — он задумчиво уставился на меня. — Ты никогда не думала насчет пансиона?

— Н-но ведь Юнишкола тоже пансион, — в страхе пролепетала я. Неужели он хочет отослать меня в какую-то закрытую школу? Отнять у меня Брэна, Завьера и мою студию? Я никогда не училась в закрытой школе, но несколько раз спрашивала родителей о том, что это такое, и они рассказывали мне леденящие кровь истории об этих ужасных заведениях, в которых учителя безжалостно секут и морят голодом учеников, а старшие воспитанники сексуально домогаются младших. И о том, что детей из богатых семей похищают из таких школ и требуют с родителей выкуп.

Ни в одном пансионе обо мне не могли бы позаботиться лучше, чем это делали мама с папой! Неужели теперь, когда мои родители умерли, Гиллрой собирается отправить меня в преисподнюю пансиона?

— Ну что ж, возможно, — проговорил он, задумчиво глядя на свой стакан. Там уже не осталось ничего, кроме льда. Гиллрой встал и направился к бару, чтобы налить себе новую порцию. — Впрочем, сейчас еще слишком рано думать об этом, — бросил он. — Ты ведь и живешь-то у нас сколько? Месяца два, не больше?

Он не отошлет меня в пансион. Я исправлю свои отметки. Я буду учиться лучше…

Гиллрой снова плюхнулся в свое кресло, и я нервно сглотнула.

— Знаешь, Розалинда, когда я был маленьким, родители частенько спрашивали меня о моих мечтах и устремлениях.

Я напряглась. К чему он клонит?

— У тебя есть мечты и устремления?

— Это… — Я не знала, какого ответа он от меня ждал. Прямо сейчас моей самой большой мечтой было проспать хотя бы одну ночь без кошмаров. А самым заветным желанием — избавиться от боевого живого трупа, запрограммированного на мое уничтожение. Еще у меня было сильное устремление закончить этот ужасный разговор, но я не представляла, как это сделать. — Раньше были, — вывернулась я. — Но с тех пор мир сильно изменился.

— Именно! — крякнул Гиллрой, салютуя мне своим стаканом. — Еще как изменился! — Он задумчиво уставился на стакан, вдруг сообразив, что это не самый лучший тост. — Я искренне сожалею о твоих родителях, детка, — сказал Гиллрой, опуская стакан. Я уже открыла рот, чтобы поблагодарить его за участие, но он снова заговорил: — Но жизнь продолжается. Разве сейчас тебе не веселее?

Я ошарашенно уставилась на него. Веселее? Весь мой мир погиб, а я должна веселиться?

— Знаешь, когда я был мальчишкой, то с радостью отдал бы левую руку за то, чтобы родители не следили за каждым моим шагом. Чтобы делать все, что мне хочется. Но нет, родители глаз с меня не спускали! У меня даже не было братьев или сестер, которые могли бы оттянуть на себя часть внимания. У тебя есть братья и сестры?