Карен Монинг - Заклятие Горца

Позже он может предоставить ей весь контроль, который она захочет — хотя это будет раздражать саму его мужскую сущность. Он рассматривал возможность разрешить ей связать себя за девять дней до Имболка [10] Имболк (imbolc) — один из четырех основных праздников ирландского календаря, отмечаемого среди гэльских народов и некоторых других кельтских культур в начале февраля или при первых признаках весны. , если это удовлетворит ее — но прямо сейчас малейший контроль с ее стороны может сделать его слабым, и от него будет столько же пользы, как от самой первой пары узких штанов, которые были одеты на нем в день, когда он был заключен в тюрьму.

Они превратились в лохмотья полвека назад.

У Джесси перехватило дыхание, когда Кейон ступил между ее ног. Она была настолько влажной и готовой для него! Даже если бы от этого зависела ее жизнь, она, скорее всего, не смогла бы изменить положение своего тела, и она никогда в своей жизни не была так крайне выгнута, так уязвимо раскрыта для него, как сейчас.

Он находился у нее за спиной, ее великолепный, могучий, очень сексуальный горец, и в этот момент ей вспомнился первый раз, когда она увидела в офисе профессора его мрачное, пугающее, таинственное присутствие в зеркале. И тогда ей пришла в голову мысль, что с того самого мгновения все происходящее с ней сейчас было так или иначе предопределено.

Неминуемо. И независимо от того, какой бы путь она выбрала, все закончилось бы также: она, наклоненная к столу, затаившая дыхание, ждущая, когда он возьмет ее, доводя ее чувства до дикого напряжения. На кончике языка у нее вертелось слово, которое характеризовало события, непостижимым образом выстраивающиеся в одну линию. Это было не «совместные усилия», не «совпадение» или «провидение». Оно должно начинаться на «С», думала она….

Затем его большие руки смяли ее свитер, задрав его до плеч и стащив через голову, освобождая ее ноющие груди, и она больше не думала о словах. Он обхватил и перекатывал, зажимал и тянул острые вершины ее сосков перед тем, как вытянуть ее руки над головой и твердо прижать ее к столу, расплющив ее груди на нем. Ее возбужденные соски уперлись в прохладную столешницу.

— Держись за край стола, девушка. Дай мне уложить твою голову как нужно.

Сглотнув, она ухватилась за резной край стола.

Одна из его больших рук сомкнулась на ее затылке. Он развернул ее голову вбок, прижимая щекой к столу. В нескольких дюймах от ее глаз линия замысловатых кельтских узоров ручной работы разделила инкрустированную поверхность на две части. Его большая ладонь, обхватывая ее голову, по-прежнему удерживала ее.

Другую руку он просунул между ее ногами и начал с того, что разделил ее гладкие, уязвимые женские складки.

Она беспомощно мяукнула. Его замок на молнии был уже открыт. Во время второго поцелуя она расковано расстегнула его, когда другой МакКелтар все еще находился в библиотеке. Прикусив нижнюю губу, она готовилась принять его первый жгучий толчок.

Все ее тело забилось в конвульсиях, когда твердая, толстая головка его члена проталкивалась в нее с настойчивым, восхитительным трением. Он терся назад и вперед в ее жаркой мягкости, распределяя любовные соки по себе и по ней. Она дергалась, отчаянно нуждаясь в том, чтобы он ворвался внутрь нее, успокоил ее, снял невыносимое напряжение в ее теле. Он отодвинул джинсы назад, туго натягивая их на ее лодыжках, обездвиживая ее.

— Пожалуйста, — задыхалась она, пробуя прижаться к нему своим задом, но способ, которым он удержал ее, не позволил ей придвинуться даже чуть-чуть.

— Это то, чего ты желаешь? — мурлыкал он своим низким и мягким голосом, направляя себя между ее гладкими, припухшими губами. Мучая ее паузами, удерживая себя у входа в нее.

— Да, пожалуйста, Кейон, — вопила она.

Он начал медленно вводить член в нее. Она сжала край стола, настолько сильно ухватившись за него от переизбытка чувств, что оставила метки от своих ногтей на отполированной деревянной поверхности. Он был таким большим, таким толстым. Ее тело никогда прежде не принимало в себя такого, и ее женские внутренние мышцы туго сжались в попытке воспротивиться стальному мужскому вторжению как раз тогда, когда она отчаянно нуждалась в нем. Она извивалась, отчаянно пытаясь понемногу вместить его.

Сквозь его сжатые зубы вышло долгое низкое шипение.

— Проклятье, Джессика, ты напряжена!

— Вероятно потому, что у меня никогда не было… ах!.. не занималась этим прежде! — сумела выдавить она, огорошив его без подготовки этой значительной новостью.

Он застыл позади, едва не выйдя из нее.

— Скажи мне, что ты шутишь, — сказал он с напором через какое-то время.

— Кейон, — молила она, — не смей останавливаться теперь!

— Ты девственница? В твоем возрасте?

— Я не то, чтобы стара. Двигайся, черт тебя побери!

— По стандартам моего времени, это непостижимо!

— Моего тоже, — процедила она. — Так теперь, когда я решила расстаться с девственностью, будет ли наглостью с моей стороны попросить оказать небольшую помощь?

Одним точным ударом он стремительно пронзил ее девственную плеву.

Он подарил ей лишь одно мгновение неподвижности, чтобы прийти в себя, приспособиться. Неприятное жалящее ощущение быстро прошло, и она снова воспылала лихорадочной потребностью.

Ухватив ее бедра своими большими руками, он начал медленно, дюйм за дюймом, проникать в нее, доставляя невероятное физическое удовольствие. Неумолимо он узурпировал каждый укромный уголок и щель ее уступчивой плоти.

— Ты можешь вместить больше, Джессика? Я в тебе не больше, чем наполовину, девушка. Я делаю тебе больно?

— Нет! Я имела в виду, да! Я хочу сказать, да и затем нет! Да. Больше!

Он продвинулся еще глубже, растягивая ее, заполняя своей длиной, толщиной и твердостью.

Она хныкала, цепляясь за стол. Это было не похоже ни на одну из ее фантазий. Она была уверена, что не существует ни одного способа, с помощью которого она сможет вместить еще больше его в себя, но сейчас от избытка внутреннего пыла она не только поддалась и затрепетала, втягивая и окружая его, но и естественно, с жадностью сжималась вокруг него.

Она была бархатной перчаткой, идеально подходящей для него. Она была создана для этого мужчины, и ее восхищала собственная способность вложить его в ножны.

Одним заключительным, сильным толчком, он протолкнул себя в нее по самую рукоятку, натирая нежную кожу ее ягодиц своими шелковистыми волосами на мускулистых бедрах, и она кричала от изобилия этого. Это было болью и удовольствием, его было чересчур много, и все же именно столько, сколько нужно. Она была заполнена им, частью его. Ее тело таяло вокруг него, удерживало его, делая их одним целым. Это было первобытно, это было жестоко, это было невероятно.