Гейл Форман - Куда она ушла

Как это возможно, чтобы день ото дня твой бойфренд переставал быть твоим бойфрендом? .

— Не знаю.

— Но картошка фри здесь вкусная, — она дарит мне полуулыбку, в которой таится надежда.

— Мне нравится картошка фри, — говорю я. Мне нравится картошка фри? Да я говорю, как заторможенный ребенок в каком-нибудь телесериале.

Миа поднимает взгляд, и наши глаза встречаются.

— Ты голоден? — спрашивает она.

Как никогда.

* * *

Я следую за Мией по Пятьдесят седьмой улице, а потом вдоль Девятой авеню. Она идет быстро — без малейшего намека на хромоту, которая была у нее, когда она уехала — и целеустремленно, как ходят ньюйоркцы, тут и там указывая на достопримечательности, словно профессиональный гид. И мне приходит в голову, что я даже не знаю, по-прежнему ли она живет здесь или сегодняшний вечер был всего лишь очередной датой в гастрольном туре.

Ты можешь спросить ее , говорю я себе. Это совершенно обычный вопрос .

Ага, но он до такой степени обычный, что странно его задавать .

Тебе же все равно надо о чем-то с ней разговаривать .

Но как только я собираюсь с духом, из ее сумки раздаются звуки Девятой симфонии Бетховена. Миа прерывает свой монолог о Нью-Йорке, достает телефон, смотрит на экран и морщится.

— Плохие новости?

Она качает головой и смотрит на меня с таким выражением боли на лице, что складывается впечатление, будто она его неоднократно репетировала.

— Нет. Но я должна ответить.

Она щелчком раскрывает телефон.

— Алло. Я знаю. Пожалуйста, успокойся. Я знаю. Послушай, можешь подождать секундочку?

Она поворачивается ко мне, теперь ее голос совершенно спокойный и полон профессионализма.

— Знаю, это недопустимо грубо, но не мог бы ты дать мне пять минут?

Я понимаю. Она только что отыграла грандиозный концерт. Ей звонят люди. Но, тем не менее, несмотря на извиняющееся выражение ее лица, я чувствую себя подобно поклоннику, которого попросили подождать у автобуса, пока рок-звезда не будет готова. Но как это всегда и делают поклонники, я спокойно соглашаюсь. Рок-звезда в данном случае — Миа. Что еще мне остается делать?

— Спасибо, — говорит она.

Я позволяю Мие отойти от меня на несколько шагов, чтобы дать ей немного личного пространства, но все-таки улавливаю обрывки разговора. Я знаю, это важно для тебя. Для нас. Обещаю, я сделаю это для всех . Она даже вскользь не упоминает меня. Более того, кажется, она вообще забыла о том, что я стою позади нее.

И все бы ничего, если не считать того, что Миа не замечает и ажиотажа, создаваемого моим присутствием на Девятой авеню, полной баров и околачивающихся рядом с ними курящих людей. Людей, чьи взгляды становятся удивленными, когда они узнают меня, и которые вытаскивают свои телефоны и цифровые камеры, чтобы сделать парочку снимков.

Интересно, попадут ли какие-то из этих фото к Габберу или в один из таблоидов. Это было бы мечтой для Ванессы ЛеГранде. И кошмаром для Брин. Она и так ревнует к Мии, хотя ни разу ее не видела, а только знает о ее существовании. И хотя Брин знает, что я несколько лет не виделся с Мией, она все равно выражает недовольство: «Тяжело соперничать с призраком». Как будто бы Брин Шредер приходится с кем-то соперничать.

— Адам? Адам Уайлд? — Это настоящий папарацци с профессиональной камерой на расстоянии примерно в полдома от меня. — Эй, Адам, можно сделать снимок? Всего один снимок, — голосит он.

Иногда это срабатывает. Ты поворачиваешься к ним на одну минуту, показываешь лицо, и они отстают. Но гораздо чаще это не срабатывает и напоминает убийство одной пчелы, которое влечет за собой целый разгневанный рой.

— Эй, Адам, а где Брин?

Я надеваю темные очки, ускоряю шаг, но, впрочем, для этого уже слишком поздно. Я останавливаюсь и делаю шаг на Девятую авеню, забитую такси. Миа же продолжает идти вдоль квартала, что-то бормоча в телефон. Прежняя Миа ненавидела мобильные телефоны, ненавидела людей, разговаривающих по ним у всех на виду, ненавидела людей, которые пренебрегали компанией одного человека, чтобы ответить на телефонный звонок другого. Прежняя Миа никогда бы не произнесла фразу недопустимо грубо .

Я задумываюсь над тем, чтобы позволить ей идти дальше. Мысль о том, чтобы просто запрыгнуть в такси и вернуться в свой отель к тому времени, как Миа осознает, что я больше не иду позади, доставляет мне ощутимое удовлетворение. Дать ей испытать удивление, для разнообразия.

Но все такси заняты, и, словно почуяв вдруг, что я попал в переплет, Миа оборачивается и видит меня и приближающегося ко мне фотографа, размахивающего своей камерой как мачете. Она оглядывает море машин на Девятой авеню. Просто продолжай идти, иди вперед , мысленно говорю я Мие. Если тебя сфотографируют со мной, твоя жизнь превратиться в проходной двор. Просто продолжай идти .

Но Миа уверенно шагает ко мне, хватает за запястье, и, несмотря на то, что она на фут ниже и на шестьдесят фунтов легче, я внезапно ощущаю себя в безопасности, под ее опекой мне спокойнее, чем с телохранителем. Она идет прямо через забитую автомобилями авеню, останавливая движение простым поднятием свободной руки. Перед нами раскрывается проход, словно мы израильтяне, пересекающие Красное море. Как только мы оказываемся на противоположной стороне, этот проход исчезает, и все машины приходят в движение при зеленом сигнале светофора, оставляя моего папарацци на другой стороне улицы.

— Сейчас практически невозможно поймать такси, — говорит мне Миа. — На Бродвее только что закончились все представления.

— Я выиграл у того парня пару минут форы. Но даже если я сяду в такси, он все равно сядет на хвост.

— Не беспокойся. Он не сможет пройти туда, куда мы идем.

Миа идет по авеню, медленно пробираясь через толпу, одновременно подталкивая меня вперед и прикрывая как защитник в американском футболе. Она сворачивает на темную улицу с многоквартирными домами. Примерно на полпути по дороге через квартал городской пейзаж, состоящий из многоквартирных кирпичных домов, внезапно уступает место низине, засаженной деревьями и окруженной высокой железной оградой с массивным замком, к которому у Мии волшебным образом оказывается ключ. Со звяканьем замок открывается.

— После тебя, — говорит она, указывая на ограду и беседку позади нее. — Устраивайся в беседке. А я закрою калитку.

Я делаю, как она сказала, и через минуту Миа присоединяется ко мне. Здесь темно, единственный источник света — рассеянное сияние ближайшего уличного фонаря. Миа прикладывает палец к губам и жестом призывает меня пригнуться.

Я слышу, как кто-то на улице кричит:

— Куда, черт побери, он делся?