Ларисса Айон - Темная страсть

Да поможет ей Бог!

Шейд был в отвратительном настроении, когда они вернулись к нему в пещеру. Руна пыталась поговорить с ним, но его ответы сводились к ворчанию и редким отрывистым «да» или «нет».

Он прошел прямо в свою «спально-пыточную» комнату и повесил сумку с мясом, как она полагала, на крюк, свисающий с потолка.

Она не собиралась спрашивать, что еще он вешал там. И все же скрестила руки на груди и кивнула на инструменты, аккуратно развешанные на стенах, распределенные по формам и размерам.

— Расскажи мне обо всем этом.

Шейд покачал головой, и мягкий шорох его волос о воротник куртки присоединился к жутковатому скрипу крюка, на котором раскачивалась взад-вперед сумка с мясом. В такой странной ситуации ей еще не доводилось бывать, хотя для сотрудников военного подразделения армии США, занимающегося паранормальными явлениями, странные ситуации — повседневность.

Эта мысль заставила ее покраснеть от чувства вины. Шейд держится отстраненно, до конца не открывается ей ни в чем, включая и то, что происходит в этой комнате. Но и она тоже хранит секреты, например как много известно армии о его больнице и зачем она на самом деле приехала в Нью-Йорк.

И что, скажите на милость, она будет делать, когда полнолуние закончится и ей придется вернуться к работе? Шейд не позволит ей уйти, но она не намерена отказываться от работы, которую успела полюбить, только чтобы он держал ее взаперти в своей пещере.

— Не надо тебе знать.

— А я думаю, надо.

— Руна, ты не захочешь знать.

— Ты все время твердишь это, и мне уже надоело это слышать. — Она уперла кулаки в бедра. — Я больше не послушная маленькая мышка, приятель, и хочу получить ответы. Немедленно.

Шейд чертыхнулся и заметался по комнате, то и дело ероша руками волосы. Она оторвала от него взгляд, главным образом чтобы дать ему время успокоиться, потому что он, казалось, готов был вот-вот взорваться.

Поэтому она воззрилась на стены, где висели ряды плетей, палок, наручников и ошейников. На полке выстроились бутылочки, баночки вместе с перчатками, масками и даже некоторыми менее угрожающими игрушками вроде перьев. Господи, сколько же женщин он приводил сюда? И что с ними делал?

— Шейд? Ты принуждал их?

У нее внутри все сжалось от этого вопроса, главным образом потому, что она боялась ответа.

— Нет. — Он развернулся, и взгляд его был таким свирепым, что она даже слегка отшатнулась: — Никогда. Я выбирал женщин, которые требовали этого. Которые нуждались в этом.

— Что ты имеешь в виду под «нуждались»?

Он снова заходил взад-вперед, своими длинными ногами покрывая расстояние от стены до стены меньше чем в дюжи ну шагов.

— Помнишь тот первый раз возле твоей кофейни? Я сказал тебе, что почувствовал твою нужду.

Воспоминание о том, чем они занимались в переулке, заставило ее жарко вспыхнуть.

— Это был секс. Не могу представить, что кому-то необходимы побои.

— Они нуждались в избавлении. Я чувствую любые сексуальные потребности, включая потребность избавления.

Ну и ну, чем дальше, тем непонятнее.

— Избавления? От… жизни?

На этот раз он перестал метаться и воззрился на нее так, словно она уже покрылась мехом.

— Я не монстр. Я не убиваю их. Никогда.

— Тогда о чем ты говоришь? И, ради Бога, перестань метаться, как лев в клетке. Ты протрешь дырку в полу.

Естественно, он ее не послушал.

— Некоторым женщинам нравится садомазо. Они жаждут подчинения. Грубого обращения. Обуздания. Они могут даже возбуждаться от боли. Они хотят ее. Это одно. Другие нуждаются в ней. — Он потер рукой затылок, не прервав ни своих шагов, ни сосредоточенности. — Я говорил тебе, что моя мать была демоном-амбер.

— Да, но я не слишком хорошо знакома с этим видом.

— Они способны чувствовать мрак в других: зло, сожаление, вину — все в этом роде. Это делает их прекрасными знатоками характеров.

Вина. Интересно, подумала Руна, много ли того чувства вины, которое она носит в своей душе, видно окружающим. И насколько это очевидно для Шейда?

— И ты тоже способен чувствовать?

«Пожалуйста, скажи, что нет…»

— Не в мужчинах. Видишь ли, потомство семинусов наследует несколько черт от материнского вида, но не все, да и те, что наследуются, часто мутируют под влиянием генов семинусов. Поскольку я сексуальный демон, я могу ощущать тьму только в женщинах, особенно тех, которые терзаемы ею и хотят избавиться от нее. — Он помолчал. — И я могу изгнать ее.

— Как? — Когда взгляд его метнулся к приспособлениям на стенах, она почувствовала тяжесть в груди. — Ты изгоняешь ее из них пытками.

— Я же говорил тебе, Руна, ты не захочешь знать.

— А ты… — она натужно сглотнула, — чувствуешь темноту во мне?

Долгое, напряженное молчание протянулось между ними. Его глаза удерживали ее взгляд, не дрогнув и не ослабев в своей напряжённости.

— Да. Вероятно, это имеет отношение к тем шрамам, о которых говорила Джем.

Комната съежилась. Стала гробом, не пещерой.

Избавление от нее не то, что тебе нужно. По крайней мере не сейчас. Еще нет.

Что ж, это облегчение. Но то, как он сказал «еще нет», не предвещало ничего хорошего.

— Я все равно не понимаю.

Шейд сделал нетерпеливый жест.

— Я не могу этого объяснить. Я просто знаю, когда женщина терзается душой. Она бессознательно нуждается в том, чтоб ее освободили от беспокойства. Поверь мне, Руна, я никого не привожу сюда против воли. — Он бросил на нее полный сожаления взгляд. — Кроме тебя. Но это другое. Когда они приходят сюда, то получают охранное слово иди жест. Если они используют его, я останавливаюсь. Но некоторые могут принять… много.

— Ты получаешь от этого удовольствие? — спросила она, презирая дрожь в своем голосе, ненавидя то, как ее желудок сжался от страха.

Мысль, что Шейд возбуждается, причиняя боль другим… Боже, удары сердца отдавались в ушах так сильно, что она не была уверена, будто правильно расслышала, когда он наконец ответил:

— Я это ненавижу.

— Что ты сказал?

— Я сказал… — Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. — Я сказал, что ненавижу это.

Слава Богу! Она представила женщин, распятых и связанных, представила Шейда, стоящего над ними с плетью в руке, но не смогла совместить этот образ с мужчиной, которого успела узнать.

— А что ты получаешь с этого, если так сильно это ненавидишь?

— Я получаю свое освобождение.

— Но если ты ненавидишь…

— Я же инкуб, Руна. Моему телу нет дела до того, что думает мозг. Женщины приходят сюда ради секса, также как и я. Я вынужден давать его им.

Она закрыла глаза, не в состоянии постичь, как он может так небрежно говорить о том, со сколькими женщинами был и что с ними делал. Хотя, с другой стороны, он же демон, а она в его мире всего лишь год. Она не понимает этого, но хочет понять.