Франсеск Миральес - Retrum. Когда мы были мертвыми

Впрочем, яркие пятнышки, мелькавшие вокруг меня, вели себя слишком уж упорядоченно для сугубо природного явления. Я заметил, как некоторые язычки пламени передвигались над самой землей по два таким образом, чтобы создалось впечатление, будто по дорожкам между могилами ходит какое-то невидимое, явно потустороннее существо.

Завороженный этим мрачноватым, но не лишенным привлекательности зрелищем, я машинально попытался схватить огонек, который кружился совсем рядом со мной. Словно угадав мои намерения, язычок пламени вздрогнул и в последний момент успел отпрянуть прямо из-под моей руки.

Этот танец маленьких огненных дьяволов продолжался, наверное, минуты две, после чего кладбище вновь погрузилось во тьму. В воздухе ощущался отчетливый запах серы.

Вернувшись на свое жесткое ложе, я стал вспоминать, что еще мне доводилось читать об этом таинственном явлении. У меня в памяти вдруг всплыли обрывки кельтских легенд, в которых говорилось, что блуждающие огни — это души младенцев, умерших не крещенными или родившихся мертвыми. Эти создания, не успевшие пожить, продолжали страдать и после смерти, так и не найдя себе место между адом и раем. Такое объяснение показалось мне не слишком убедительным.

Будь мой брат похоронен на этом кладбище, я подумал бы, что он пытается таким образом привлечь мое внимание — достучаться, докричаться до меня с того света. К сожалению, прах Хулиана покоился не здесь, а довольно далеко, на одном из кладбищ Барселоны.

В общем, кто бы из покойников ни организовал для меня это огненное шоу, я должен был признаться себе в том, что не имел чести знать этих людей при их жизни.

Я снова плотнее закутался в плед, но уснуть мне уже не удалось. Увиденное взволновало меня до глубины души. С одной стороны, этот огненный хоровод пробудил во мне горькие воспоминания о Хулиане и о невосполнимой потере. С другой — я, сам того не ожидая, почувствовал себя как никогда сильным и смелым. В конце концов, я пришел на кладбище ночью, сам перебрался через ограду, подремал немного на могиле и даже оказался свидетелем весьма необычного и достаточно пугающего зрелища. При этом мне не пришлось собирать в кулак всю силу воли, чтобы не перепугаться до смерти и не убежать отсюда.

Поняв, что в ближайшее время уснуть не смогу, я сел и решил съесть еще одно яблоко из корзины. Покончив с ним, я открыл бутылку с водой и практически залпом опустошил ее наполовину.

Окончательно проснувшись, я вдруг задумался о том, что, наверное, невежливо спать на могильной плите, не удосужившись даже выяснить имя того, кто покоится под этим куском гранита. Я решил исправить свой промах, встал с плиты и направил на нее луч фонарика, который прихватил с собой из дому.

Слабый свет вырвал из темноты надпись, располагавшуюся по центру плиты. Прочитав короткий текст, я, признаться, похолодел от ужаса. Там было начертано мое имя — лишь оно, без фамилии. Место для даты рождения оставалось пустым, зато там, где полагалось фиксировать дату смерти, стояло число. Сегодняшнее.

Я почувствовал, что силы оставляют меня, но не испытывал при этом никакого страха.

На меня вдруг мгновенно напала непреодолимая сонливость. Уже падая на могильную плиту, я успел пожалеть отца, которому, судя по всему, предстояло стать в этом мире еще более одиноким. В общем-то, если бы не это, я чувствовал бы себя вполне готовым к отправлению в последний путь.

Я очнулся и услышал гитарные аккорды. Мелодия звучала вполне отчетливо, тем не менее у меня возникло ощущение, что сам инструмент и исполнитель находятся где-то далеко от меня. К печальному перебору струн добавились ноты, издаваемые плохо настроенной скрипкой. Звучавшая мелодия почему-то напомнила мне танец блуждающих огней.

Эта песня была мне знакома.

Пока я силился разомкнуть слипающиеся веки, высокий тонкий голос пропел:

I'm now just behind you

Let me embrace your living corpse [5] Я стою у тебя за спиной, / Позволь мне обнять твой все еще живой труп (англ.). .

Открыв наконец глаза, я увидел ее.

Алексия, по всей видимости, сидела у меня в изголовье, и я мог рассмотреть только ее белое лицо. От остального мира и предрассветных сумерек меня закрывал полупрозрачный занавес из черных волос. Тонкий и в то же время острый аромат опьянял меня, бил в ноздри. Музыка продолжала играть, и я понял, что она звучит где- то совсем рядом от меня.

«Здесь, на том свете, пожалуй, не так уж и плохо», — мысленно сказал я себе, резко выпрямился и сел на край могильной плиты.

Алексия едва успела отпрянуть, чтобы мы с нею не столкнулись. Я огляделся. На соседней могиле сидел Роберт, выдававший арпеджио на гитаре. Рядом с ним стояла Лорена, под смычком которой и звучала скрипка, услышанная мною еще во сне.

Это была та самая песня, которая под Рождество донеслась до меня из-за кладбищенской ограды. Я дослушал ее до конца, наслаждаясь прозрачно чистым голосом Алексии, от которого у меня бежали мурашки по коже.

Наконец замер последний вздох скрипки, а следом перестал звучать и перебор гитарных струн.

Не происходи все это на кладбище, я непременно поаплодировал бы музыкантам и певице за столь замечательное исполнение отличной песни.

Учитывая обстоятельства, я ограничился лишь кратким замечанием:

— Этой песней можно мертвого поднять.

— Об этом и речь, — откликнулась Алексия, подсаживаясь ко мне.

Роберт и Лорена также подошли к нам с довольными улыбками на лицах.

— Принимай поздравления, — сказал мне Роберт. — Ты перешел на ту сторону.

— Не понял. Ты хочешь сказать, что я умер? — вздрогнув, переспросил я, вспоминая свое имя, высвеченное на могильной плите.

Обернувшись, я обнаружил его на том же месте, где видел в последний раз. Дата смерти тоже никуда не делась, не изменилась ни надень. Что-то мне подсказывало, что все это было зловещей, мрачной шуткой этой троицы.

— В некотором роде да, — ответила за друга Лорена, не выпуская скрипку из рук. — Нет, ты, конечно, продолжаешь оставаться в мире живых, но, как и мы, стал другим человеком. Того юноши, которым ты был, больше нет. Он умер. Ты же родился заново.

— Чтобы воскреснуть, сначала нужно умереть, — заметил Роберт.

Я в изумлении рассматривал эту странную троицу. В утреннем свете белый грим на их лицах еще разительнее контрастировал с черными нарядами.

— А эта песня — чья она?

— Моя, — отозвалась Алексия, — В ней поется о грустной девушке, которой нравится бродить по кладбищам, потому что она считает себя уже наполовину мертвой. Как-то раз под вечер, когда она протирала от мусора плиту на какой-то могиле, покойник, лежавший под этим камнем, ощутил себя наполовину живым. С этого и начинается…