Вероника Мелан - Игра реальностей. Дрейк

Лена в ответ только поморщилась и тут же натянула наушники, чтобы не продолжать дискуссию. Всем была известна моя тяга к сладкому, но остальные девочки никогда на эту тему не язвили. Кроме, конечно же, Тани, которой казалось, что если человек весом вышел за пределы в шестьдесят килограмм, топтать землю родной страны права не имеет. Тем более так близко к ней - королеве красоты.

А оттого шпильки и подколки в мой адрес сыпались бесконечным потоком. От завуалированных до самых что ни на есть - открытых и обидных.

Но я не любила грубить в ответ. Да, слабости за мной водились. Но толстой я не выглядела. Разве что чуть упитанной. А в остальном была так совсем даже ничего - волосы густые русые, глаза серо-синие, большие и с пушистыми ресницами. Нос прямой, рот симпатичный, овал лица, если бы не лишние килограммы, тоже, наверное, был бы красивым. Но каким именно, я почти забыла. Потому что стройной себя не помнила. Даже на детских фотографиях.

- А чего бы тебе, Диночка, не взять и тоже в Египет не съездить? Арабы, они, говорят, не особенно разборчивые. Всех любят....

А вот это уже было о том, что ухажеры за мной на работу не приходили, и в свои двадцать шесть я уже как-то позабыла, что такое свидания. Может быть потому, что смотрели на меня не так активно, как на молодых да гибких, а, может, потому что я редко когда находила даже просто тех мужчин, с кем интересно было поговорить, не говоря уже о большем.

Сама я склонялась ко второму.

Но медленно закипающее раздражение подавила. Сказывалась привычка не растрачивать эмоции впустую на всяких вот Тань и прочие гадости жизни. Спокойствие внутри было дороже. Хоть и давалось не всегда легко.

Неожиданно вступилась Валентина Олеговна.

- Танюша, ты бы села, да поработала. А то весь день сегодня на улице проболталась. Считай, шесть уже, а ты даже не начинала.

Таня обиженно поджала губы, но спорить не решилась, только бросила презрительный взгляд на стоящее рядом со мной пустое блюдце, на котором было печенье, и гордо удалилась к своему столу.

Я еще раз беззлобно подумала, что красивые у нее все-таки ноги. Правильной формы, изящные, стройные, просто загляденье. Но сосредотачиваться на этой мысли не стала, потому как, если сосредотачивалась, то что-то обязательно начинало скрести изнутри. И делалось тоскливо и грустно.

Когда часы в офисе пробили шесть, все с облегчением повставали из-за столов. Только Лена сидела, сосредоточенно печатая, качая в такт головой играющей в наушниках музыке.

Я тронула ее за плечо и улыбнулась.

- До завтра!

- Ага! Увидимся.

Попрощавшись с остальными, я сгребла со стула свой плащ, сумку и выскользнула наружу.

А осень радовала.

Казалось бы, ну чему тут радоваться? Замусоренная остановка, ждущие своего автобуса тетки и молодняк, торгующие на углу фруктами не то татарки, не то молдованки. Летающие в беспорядке с желтеющих берез листья, пыльный тротуар, заплеванный окурками и банками из-под колы, сидящая в киосочном окошке равнодушная продавщица, читающая "Мою семью".

А все равно радовала. Осень. И кто знает, отчего так.

Обычно, принято радоваться весной, когда воздух только напаивается новыми ароматами надежды на что-то новое и светлое, на перемены к лучшему и пробуждению души.

А у меня и перемен-то никаких. Та же работа, вот уже три года. Мама все еще в Турции, покупает новую одежду, чтобы потом раздать на реализацию в магазины. А дома только отчим, который как с работы, так сразу тянется к банке пива и к телевизору, чтобы в очередной раз найти то, что можно по десятому кругу обругать в нашей стране. Да еще бабушка, которую давно надо бы проведать.

Подошел троллейбус. Старый, потертый, синий, с налепленной рекламой на боках. Я вошла внутрь и села. Мест хватало, маршрут был далекий от центра, потому и редко когда перегруженный. Отдала контролерше тринадцать рублей - та недовольно отщипнула билетик, будто от души оторвала и в руки кинула. Ушла к себе на персональное, накрытое видавшей виды протертой бархатной тряпкой, кресло и тщательно умастилась, будто и не вставать ей на следующей остановке, чтобы обилетить вновь вошедших.

Не став тратить время на созерцание бабушек и дедушек с какими-то скорбными, будто обиженными за неоцененную никем прожитую жизнь, лицами, я отвернулась к окну и ушла в себя. В размышления, о чем бы таком хорошем можно было бы сейчас подумать. Но хорошее, увы, на ум не шло.

Машины, мотоциклы, магазины, рынки, многоэтажные дома.... Можно было бы и пешком, да вот сегодня почему-то не хотелось. Царапала где-то изнутри фраза, брошенная Татьяной насчет арабов, которые не слишком разборчивы.

А я вот, арабов, не любила. И ради секунды ненужного внимания, не стала бы платить огромные деньги и лететь в Египет. Или в Турцию. Пусть даже в Эмираты.

Нет, путешествовать я любила. Очень! И вовсю надеялась, что однажды повезет увидеть те места в мире, к которым почему-то тянулась душа. В старинной Европе или где-нибудь на островах.... Красивых мест много, только выбирай, если есть возможность.

Я вздохнула.

Но отпуск в этом году я себе позволить не могла. С деньгами было туго, да еще в последнее время бабушка болела часто. А на таблетки уходило много, хоть и не жалко было для родного человека, лишь бы здоровье это приносило.

Только вот отпуск из-за этого все никак не случался. А поэтому не то что Европы, а даже Египта, как Валентине Олеговне, мне было не видать.

На одной из остановок вошли двое - молодая пара. Сразу же устремились в уголок, прижались друг к другу, будто слиплись и такое блаженство на лицах! Смотреть на них в упор было неприличным, поэтому я улыбнулась, глядя в окно. От пары шла хорошая энергетика - радостная, свежая, чистая. Наверное, все еще в самом начале. Посмотришь на таких, и будто воздух светлее становится. И только некоторые старики, непробиваемые от собственной накопившейся внутри боли за что-то, укоризненно качали головой. Невосприимчивые к чужому счастью.

А мне было приятно. Пусть даже глазком взглянуть на влюбленных. Будто прикоснуться к чужому волшебству на секунду, к чьей-то сказке.

Кота снова мучили.

Соседская детвора постоянно издевалась над ним, а все потому что кот был глухим. Совершенно. Не слышал ни плохих ни хороших голосов, вообще ничего не слышал. Сказалась то ли лютая морозами зима, то ли какая-то болезнь.

Гонимые кровожадными желаниями соседские девочки - одной семь, другой девять - тянули бедное животное за хвост, пытались топать перед его носом, гнали с клумбы. А кот, как назло, обладал на редкость добрым и терпимым нравом, и уходить никуда не спешил, черт бы его за это подрал....

Детей я разогнала. Зло и быстро. Вся терпимость от подобных сцен у меня заканчивалась враз. И мамаш я не боялась - голову бы отвернула и родителям за таких вот детей.