Ками Гарсиа - Прекрасная тьма

— Страшила Рэдли мертв, миссис Инглиш. Кол в сердце, — не знаю, кто это сказал, наверное, одна из сидящих позади, рядом с Эмили, но все поняли, что она говорила о Мэйконе. Комментарий предназначался Лене, прямо как в старые времена. Я напрягся, когда по классу прокатились смешки. Я ждал, когда начнут разбиваться стекла или что-нибудь еще в этом роде, но нигде не появилось даже трещины. Лена не отреагировала. Может, не слышала, а может, ей уже было плевать, что они говорят.

— Могу поспорить, его даже не похоронили на городском кладбище. А гроб, скорее всего, пуст. Если таковой вообще имеется, — сказано было довольно громко, так, что миссис Инглиш устремила свой взгляд в конец класса

— Заткнись, Эмили, — прошипел я.

В этот раз Лена обернулась и посмотрела на Эмили. Один единственный взгляд и все. Эмили уткнулась носом в тесты, как будто имела представление о содержании «Доктора Джекила и мистера Хайда». Никто больше не связывался с Леной. Они всего лишь хотели обсуждать ее. Она стала новым Страшилой Рэдли. Я задумался, что бы сказал по этому поводу Мэйкону, я все еще размышлял, когда вдруг услышал крик с задних парт.

— Пожар! Помогите кто-нибудь! — Эмили держала в руках тест, полыхающий синим пламенем. Она бросила его на линолеум и продолжила визжать. Миссис Инглиш схватила свой свитер со стула, и бочком, чтобы видеть своим здоровым глазам, направилась в конец кабинета. Три точных удара и огонь потух, оставляя лежать обугленный и дымящийся тест на обугленном и дымящемся линолеуме.

— Клянусь, она сама загорелась. Просто вспыхнула, когда я писать начала.

Миссис Инглиш подняла блестящую черную зажигалку с парты Эмили:

— Неужели? Собирай вещи. Расскажешь эту историю директору Харперу.

Эмили вылетела из класса, пока миссис Инглиш шла на свое место. Когда она прошла мимо меня, я заметил на зажигалке серебряный полумесяц.

Лена повернулась к своему тесту и начала писать. Я уставился на широкую нательную рубашку, под которой поблескивало ожерелье. Ее волосы были собраны наверху в чудаковатый узел — еще одна новинка, которую она даже не пыталась объяснить. Я ткнул ее карандашом. Она перестала писать и посмотрела на меня, улыбаясь кривой полуулыбкой — лучшей из того, на что она была способна в последнее время.

Я улыбнулся в ответ, но она тут же перевела взгляд снова на тест, словно грамматика была куда важнее, чем я. Как будто ей было больно смотреть на меня или, что куда хуже, она на меня смотреть просто не хотела.

Как только прозвенел звонок, Джексон Хай стала напоминать Марди Гра. Девчонки поснимали топики и стали носиться по парковке в купальниках. Шкафы опустели, ноутбуки были заброшены подальше. Разговоры переросли в крики, провозглашающие, что младшие классы теперь перешли в разряд старшеклассников, а старшеклассники с сегодняшнего дня именуются выпускниками. Наконец, все получили то, чего так ждали целый год — свободу и новый этап в жизни.

Все, кроме меня.

Мы с Леной шли на парковку. Ее сумка болталась туда-сюда, и мы ненароком задевали друг друга. Между нами пробегали те же электрические разряды, что и месяцы назад, но только эти были ледяными. Она отошла в сторону, избегая соприкосновения со мной.

— Ну и как? — заговорил я с ней, как будто мы и знакомы-то не были.

— Что?

— Экзамен.

— Скорее всего, провалила. Я ничего не читала, — было трудно себе представить, что Лена не прочитала книгу, учитывая, что она отвечала на все вопросы, когда мы проходили «Убить пересмешника».

— Да? А я отлично справился. На прошлой неделе стащил копию теста со стола миссис Инглиш, — я солгал. Лучше уж я провалюсь, чем попробую смошенничать в доме, где правит Амма. Но Лена все равно меня не слушала. Я помахал рукой перед ее глазами. — Ли! Ты меня слушаешь? — Я хотел поговорить с ней о своем сне, но сначала мне нужно было, чтобы она меня хотя бы заметила.

— Прости. В голове столько всего, — она отвернулась. Немногословно, но куда больше, чем мне удавалось вытянуть из нее за прошлые недели.

— Что, например?

Она замялась:

— Ничего.

Ничего хорошего? Или ничего, о чем бы она могла рассказать здесь?

Она остановилась и повернулась ко мне лицом, преграждая мне дорогу:

— Мы уезжаем из Гатлина. Все мы.

— Что? — этого я не предвидел. На что она, видимо, и рассчитывала. Она специально закрылась от меня, чтобы я не узнал, что происходит внутри нее, не догадался о ее чувствах, которыми она не хотела со мной делиться.

- Не хотела говорить тебе. Это на несколько месяцев.

— Здесь как то замешана…, — знакомое чувство паники камнем рухнуло в животе.

— Нет, к ней это вообще никакого отношения не имеет, — Лена опустила глаза. — Бабушка и тётя Дель считают, что если мне уехать подальше от Равенвуда, я буду меньше думать о произошедшем. Буду меньше думать о нем.

«Если мне уехать подальше от тебя» — вот, что я услышал.

— Так с этим не справиться, Лена.

— Как так?

— Сбежав, Мэйкона ты не забудешь.

Она напряглась, услышав его имя:

— Правда? Это в твоих книжках написано? И где я? На пятой стадии? Шестой, последней?

— Неужели ты так думаешь?

— Вот стадия специально для тебя: оставь все в прошлом и беги, пока еще можешь. Когда я доберусь до этой стадии?

Я остановился и посмотрел на нее:

— Ты этого хочешь?

Она крутила свое ожерелье на длинной серебряной цепочке, прикасаясь к безделушкам, служившим напоминаниями о том, что мы видели или делали вместе. Она перекрутила ожерелье так сильно, что мне показалось, что оно вот-вот порвется.

— Я не знаю. Часть меня хочет уехать и никогда не возвращаться, а часть меня не может вынести мысль об отъезде, потому что он так сильно любил Равенвуд и завещал его мне.

Это единственная причина?

Я ждал, когда она договорит… и скажет, что не хочет уезжать от меня. Но она не сказала.

Я сменил тему:

— Может поэтому нам и снится та ночь.

— Ты о чем?

Я, наконец, привлек ее внимание.

— Сон, который снился нам прошлой ночью, о твоем дне рождении. Ну, то есть, это было похоже на твой день рождения, за исключением той части, где меня убила Сарафина. Это было так реально. Я даже проснулся с этим, — я задрал футболку.

Лена уставилась на розовый шрам, красовавшийся рваной полосой на моем животе. Она выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок. Лицо побледнело, в глазах паника. Впервые за недели я увидел проблески хоть каких-то эмоций.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. Мне ничего вчера не снилось, — было что-то в выражении ее лица и в интонации, она была серьезна.

— Странно. Обычно нам одно и то же снится, — я пытался говорить спокойным голосом, но уже не мог угомонить часто забившееся сердце. Мы видели одинаковые сны с тех пор, как встретились. Именно они были причиной полуночных визитов Мэйкона ко мне — забрать ту часть сна, которую не должна была видеть Лена. Мэйкон сказал, что наша связь настолько крепка, что Лена видит мои сны. И что теперь можно сказать о нашей связи, когда ей больше мои сны не снятся?