Елена Муравьева - ПЛАН «Б»

— Наверное, мне показалось. В общем, если что в аптечке есть валидол.

— Мне не нужны лекарства!

— Вот и хорошо.

В туалете Линев учинил строжайший контроль своему отражению. «Вроде бы ничего особенного, — подумал, разглядывая темные круги под глазами и покрасневшие белки. — По сравнению с утренними «достижениями» — просто красавчик. И все же вечером отдохну».

Обычно вечерами Никита писал. Приобщившись как-то к классическому завету: «Можешь не писать, не пиши», он провел эксперимент и, выдержав неделю депрессии, убедился в победе творческого начала над здравым смыслом. С тех пор без оглядки на рабочую нагрузку, праздники и усталость он ежедневно хотя бы час-полтора уделял любимому делу. К счастью, усилия не были напрасными. Две книги вышли в свет и даже получили хорошие продажи. Публикацию третьей остановил кризис. В лихом 2008-м издательство, невзирая на выплаченный гонорар, не рискнуло вложить деньги в нового автора и отказалось от принятых обязательств.

Однако настоящая беда была в другом. Вопреки досужему мнению и историям из кино, гонорары за книги представляли собой столь мизерные суммы, что прожить на них без ущерба для здоровья не представлялось невозможным при всем желании. Невозможно было, пока, во всяком случае, и попасть в число хорошо оплачиваемых сочинителей, чтобы творить в свое удовольствие. И совсем уж невозможно было остановиться и перестать писать. «Можешь не писать — не пиши». А не можешь?

…Вечер за окном наливался темнотой и грустными мыслями о зеленоглазой директорше. В мозгу, словно на заезженной пластинке, унылым рефреном звучало: «Если бы она меня позвала, я бы…»

Словно в насмешку с улицы грянул нестойкий хор хмельных голосов: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую…». Никита тяжко вздохнул: глас народа отражал настроение как нельзя лучше и представил…Да, так славно, будто все происходило на самом деле. Он буквально почувствовал кожей тепло женского тела, естеством — влажную глубину, губами — вкус чужого дыхания. Он даже услышал страстный женский шепот: «Еще, еще…» перед тем, как окунуться в экстаз.

Утром, открыв глаза, Никита сначала крайне удивился: обычно даже перебрав, он добирался до постели, а тут проспал ночь на диване в гостиной, напротив проработавшего всю ночь телевизора. Следующей реакцией стал страх. Еще бы, в памяти, будто воочию, мелькали картинки вчерашнего пригрезившегося полового акта.

Это было уже слишком. С этим надо было что-то делать! Но что?

Мозг с готовностью подсказал решение. Правда, почему-то в виде картинки: маленький Геракл душит змею. Ага, сообразил Никита: значит, ему следует задушить интерес к зеленоглазой крале.

Воображаемый Геракл немедленно сжал пальцы. Раздался хруст, маленькая красивая головка бессильно провисла, но на последнем издыхании выплюнула жало.

Линев вздрогнул…

Основание мизинца пронзила боль. Показалось или нет, но ее источником была черная точка на коже…

Попытка приблизить ладонь к глазам не увенчалась успехом. Мышцы, будто парализованные (не ядом ли?) не слушались. Зато мысли неслись кувырком…

Подхваченный вихрем нового наваждения, Никита окунулся в свою сокровенную мечту, но переиначенную на иной лад.

Он мечтал о Доме и Саде — месте, где можно гулять, думать, писать, не размениваясь на суету. Как у Булгакова. Главное свойство великих книг — многогранность. О чем «Мастер и Маргарита»? О Боге, дьяволе, издержках советских реалий? Линев полагал: о борьбе Покоя и Суеты. Его Покой состоял из Дома и Сада.

Чаще всего Линев видел себя в кабинете. Просторная комната с окном во всю стену, огромный письменный стол, старинный, с множеством ящичков и выдвижных панелей, на столешнице чернильный прибор, литая медь и хрусталь. Окно в комнате постоянно раскрыто и легкая кружевная занавеска слегка колышется, будто дышит, чтобы навевать на хозяина кабинета вдохновение.

Кабинет — помещение рабочее. Для творческих замыслов существовала гостиная с камином и креслом. Там вечерами, сидя у огня, он смотрел на пляшущие языки пламени, вспоминал, фантазировал, мечтал.

Кресло стояло строго посередине каминного проема. Для второго кресла места в гостиной не было, так как присутствие гостей мечта не предусматривала. Дом находился в Пустоте и Тишине и имел назначение отгораживать, отстранять от всех и вся.

Третьим местом силы было крыльцо. Пять высоких ступенек, устроившись на которых так приятно было отдыхать, курить, наблюдать за собаками — черными, лохматыми, неведомой породы огромными овчарками Джимом и Джиной. Дым сигарет дразнил ноздри, согревал легкие; псы носились по лужайке, забавно возились друг с другом; деревья чуть колыхал ветер, листья дрожали. Вокруг стояла осень — пора зрелости и урожая. Время собирать камни.

Так мечта виделась всегда. Однако сегодня привычный порядок был нарушен. В Доме появилась женщина. Естественно, она. Стерва с таинственными смарагдовыми очами, фигурой виолончели и притягательностью магнита.

Мало того женщина не просто появилась в Доме. Он сам привел ее. Сам поселил рядом. Сказал: «Все мое — твое! Только будь!» Разрешил заходить в кабинет, куда не пустил бы никого и никогда. Разрешил мешать, читать рукописи, болтать ерунду.

— Милый, можно к тебе? — дверь в кабинет приоткрылась.

Нет…подумал Никита в реальности.:

— Да, да, конечно, — ответил он в воображении.

— Я вхожу, — зеленоглазая подошла к окну, выглянула в сад.

Тонкое платье растворилось в лучах света. Очертания бедер, талии стали очевидны…

— Ой, что там? — перегнувшись через подоконник, женщина что-то с интересом рассматривала за окном и дразнила. Попка, круглый, упругий задик, подрагивая, поднимался, опускался, ходил влево-право.

Никита в видении облизал в раз пересохшие губы. Он был молод. И обожал эту женщину. С каштановыми, до плеч, волосами, невысокую и стройную.

— Иди сюда, — позвал чуть хриплым голосом.

— Не пойду, — отказалась любимая и через минуту устроилась у него на коленях. — Подожди, я хочу почитать.

Женщина взяла исписанные листы (в мечтах Никита писал на бумаге!). Впилась глазами. Он ждал. Она не любила, когда мешали. Он ждал. Она читала.

— Где ты взял такие слова? — спросила, наконец, строгим тоном. — Откуда?

Никита в мечте пожал плечами. Слова рождались без его ведома, а, возможно, и участия, а затем перетекали на бумагу. Этому он был свидетелем. Но откуда брались? Если б знать…

— Ты — гений….

Слышать подобное было чертовски приятно. Даже признанным мастерам необходимо одобрение. Уверенность в собственных силах — вещь хрупкая, а восхищение в любимых глазах весьма способствует установлению нормальной мужской самооценки.