Дылда Доминга - Изоморфы

— Видишь, ты сама все отлично понимаешь.

— Но почему моя мать умерла сразу после родов? Или ее убили? — в ужасе спросила Саша, думая о системе.

— Ее не убивали, просто реберф, бывший в ней, так и не смог ее спасти.

— Может, ему просто следовало не дать ей забеременеть?

Гай тяжело вздохнул и повернулся к Саше.

— Он дал ей забеременеть, решив таким образом спасти.

— Ого, — только и произнесла Саша, прокручивая в голове всю эту безумную ситуацию. — Так моя мать, по сути, — это реберф? А вовсе не та женщина, о которой я думала?

— Да, — отозвался Гай, но Саше не очень понравилось выражение его лица.

— Гай, — потянула она его за руку, — чего ты не договариваешь?

— В твоей матери десять месяцев находился Тинни-Винни.

— Странное имя для женщины, — протянула Саша.

— Он и не был никогда женщиной, — отозвался Гай, и пальцы Саши крепче вцепились в его руку.

— Мужчина?

— Мужчиной его тоже можно назвать с трудом. Тинни — не равнодушен к своему же полу.

— О, — только и смогла выговорить Саша, пытаясь переварить то, что только что узнала. Сказанное означало, что она была ребенком реберфа нестандартной ориентации по кличке Тинни-Винни и неизвестного мужчины.

— Я до сих пор не знаю, кто был моим отцом, — проговорила Саша. — Моя приемная мама, когда сердится, всегда любит говорить, что яблочко от яблоньки недалеко падает.

— Кто твой отец — никто не знает, — произнес Гай, — за исключением Тинни-Винни, но его уже много лет никто не видел. После того провала он исчез. Не знаю, возможно, не мог смириться с мыслью о поражении, или боялся сознаться в том, что создал еще одного реберфа.

— Но это же было так жестоко: бросить меня на произвол судьбы, даже не рассказав мне, кто я есть. А если бы меня нашли остальные? Я имею в виду, не ты?

Они оба молчали какое-то время. Вопрос был скорее риторическим.

— А твоя мать не выдаст меня? — заволновалась Саша.

— Ее никто не видит, кроме тебя, — произнес Гай.

— А что с ней случилось?

— Умерла, — он отвернулся, и Саша поняла, что Гай не хочет говорить на эту тему.

— А мой отец — он был человеком или реберфом?

В ответ Гай лишь неопределенно пожал плечами. Хотя Саша вновь ощущала какую-то недосказанность с его стороны, она больше не стала допрашивать, потому что понимала, что некоторые воспоминания для него болезненны, и, в конце концов, он достаточно сделал для нее, чтобы она могла не требовать от него всех ответов сразу.

Гай берег ее от нее самой, иногда незнание — лучшая защита. Ведь только ничего не зная о реберфах, она могла списывать все на сон. А если бы не повстречала никого из них, возможно, смогла бы списать половину своей жизни на сны.

— Одри, — Дюпре метался на простынях в кошмаре, пока окончательно не проснулся. Он нащупал правой рукой кнопку на ночнике и зажег свет. За окном было еще полностью темно. Еще одна ночь, которую он проведет в раздумьях до самого утра. Не стоило пить вино, или стоило пить больше, чтобы забыться и проваляться безмозглым телом до обеда. Быть может, нужно было обратить свое внимание на виски, который так любил Коэн. А, возможно, его пристрастие тоже было не так уж безобидно и под ним крылись тонны боли. Хотя, это вряд ли, — Дюпре вспомнил безжизненные рыбьи глаза Коэна и решил, что слишком уж расчувствовался сам и потому начал приписывать эмоции тем, кому они вовсе не свойственны.

Одри снилась ему почти каждую ночь: ее живые карамельные глаза, белая кожа, тяжелые локоны темных волос. Боже, как же он обожал ее. Изоморф. Этот старый безразличный британец пытался убедить его, что он любил чудовище. Но он знал свою Одри и верил, что в ней много осталось от человека, которым она была. Она была так нежна с ним, так страстна в постели — Дюпре не мог поверить, что все это было игрой какой-то злобной твари. Нет, он был с настоящей Одри, а изоморф извел ее, убил. И этого изоморфа он готов был достать со дна ада. Конкретно этого изоморфа. Когда-то он преданно служил общей идее, безликой и справедливой, теперь же это стало глубоко личным. Дюпре подошел к мини-бару, открыл его дверцу, посмотрел с сомнением на маленькие бутылочки, и, выбрав себе одну, перелил содержимое в стакан. Одним глотком он осушил половину стакана, представляя себе, как будет спрашивать у каждого отобранного подозреваемого, знал ли он Одри, и когда встретит понимание в глазах, узнавание — размажет эту тварь по стенке. Вместе с человеком — но что поделать, тот и так покойник, — зато у него будет шанс угробить заодно с ним изоморфа. Пресли уже поделился с Дюпре их новой разработкой, которая могла якобы уничтожить даже изоморфа. И пусть на практике изобретение еще никогда не применялось, но в теории должно было работать. Он готов был стать первым, кто его опробует — все ради памяти той, что приходила к нему еженощно.

— Вы не проводите меня домой? — улыбнулась ему девушка в стильном синем платье в белый горошек. Она словно была моделью, сошедшей со страниц журнала, в такой же шляпке в тон платью и тонкой талией, перехваченной широким белым поясом. — Я сегодня забыла зонтик дома, и теперь совершенно промокла и замерзаю, — с детской непосредственностью сообщила ему она, и Дюпре не оставалось ничего другого, как предложить ей место под полой своего плаща, которое девушка тут же приняла с благодарностью, прижавшись к его крепкому телу.

— Я мог бы поймать Вам такси, — вежливо предложил он, но она замахала на него руками.

— О, нет, нет, не стоит. Я живу здесь совсем рядом, за углом.

За углом они прошли еще несколько кварталов, но Дюпре не жаловался. Она была такой крохотной и ранимой, ее так хотелось согреть, что идти рядом с ней, прижимая ее к своей груди, доставляло огромное удовольствие.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала она, остановившись перед высокой деревянной дверью с замысловатой ручкой.

— Жаль, — едва не ляпнул Дюпре, но вовремя сдержался.

— Я так Вам благодарна, — произнесла девушка. — Как Вас зовут?

— Антуан, — ответил он.

— Антуан, — повторила она, и никогда еще его имя не звучало так очаровательно. — Не хотите чашечку кофе? Я варю неплохой, — улыбнулась она, и Дюпре в этот момент понял, что окончательно пропал.

Пустой стакан полетел в безликую гостиничную стену.

— Мерд, — выругался Дюпре и рухнул на кровать головой в подушку. Он мял ее руками, вспоминая, как они любили друг друга с Одри, как нежно она будила его, целуя закрытые веки, спускаясь по щеке к его губам. Мир без нее утратил все краски и смысл, осталось только вино и ненависть. Проклятые изоморфы. Отбросив в сторону подушку, Дюпре вновь встал и открыл холодильник. Оттуда на него пялились еще несколько бутылочек-недомерков. Витиевато выругавшись, Дюпре схватил наугад одну из них и, сорвав крышку, опрокинул себе в горло, на этот раз даже не воспользовавшись стаканом.