Вероника Мелан - Дрейк

Я же, можно сказать, осталась одна, рассеянно ковыряясь вилкой в горке пюре, поверх которого кто-то вежливо примостил мне котлету.

Как так? Людей в комнате много, а поговорить не с кем. Почему одиночество нигде не ощущается так сильно, как среди людей?

На ум пришла прочитанная когда-то в книге у Бушкова фраза: «Один, как идол металлический, среди фарфоровых игрушек…»

За два часа застолья мне было задано всего несколько фраз: «Что, правда полное имя Бернарда? Как необычно…. (одна из сестер – поморщившись)». «Как дела на работе? (тетя Таня после разговора по мобильнику). – Хорошо, спасибо!». «А ты переводчица, что ли? С английского? А вот мы в школе все поголовно немецкий, да… давно это было… (мать Анатолия)».

Я начала уставать. Голоса сливались, резкий смех отскакивал от стен и неприятно отдавался в висках. Я смотрела на отчима – притихшего и отчего-то даже не пьянеющего. Тот ел котлету, изредка улыбался шуткам, подарками не интересовался, только лишь пил минералку, утонув мыслями в чем-то своем.

Я впервые подумала о том, что практически ничего не знаю о человеке, с кем не первый год обитаю в одной квартире. Что у него на уме? Чем вообще живет и дышит? Есть ли хоть какие-то увлечения?

Знала я об Анатолии Геннадьевиче не так уж много: ему пятьдесят пять, женат никогда не был, родился в деревне, но в юном возрасте уехал в город, поступил в какой-то институт. Лет пять назад работал в ремонтном отделе – чинил телевизоры и радиотехнику. Потом что-то не сложилось там, наняли другого молодого парнишку, а отчима рассчитали – он ушел простым слесарем на завод, где и работал до сих пор.

И что такого мама в нем нашла? Вроде бы ничем не примечательный мужчина на первый взгляд….

Этот вопрос я решилась задать ей на кухне, когда мы остались одни.

В моей голове шумел второй бокал вина, на маминых щеках тоже выступил румянец. От выпитого и от усталости, наверное.

– Дин…. Да не такой он и плохой, Толька-то.

– Мам, но ты? Женщина видная, умная. Почему с каким-то алкоголиком до сих пор?

Я не хотела резко, но получилось все равно грубовато.

Она погрустнела. Но улыбнулась.

– Дочь, да ведь он не всегда таким был. Он другим был раньше, когда познакомились.

– Каким?

Поинтересовалась осторожно. Чтобы не обидеть.

– Он ведь в аэропорту работал бортмехаником. Самолеты обслуживал….

– Правда? – я удивленно посмотрела на нее, доставая из холодильника торт. Про самолеты я ничего не знала.

– Да. А ты думала? Он не глупый совсем. Окончил институт, у него в дипломе знаешь какая специализация?

– Не знаю. Какая?

– Техник по радиоэлектронному, локационному и навигационному оборудованию самолетов.

Я с уважением покачала головой. Звучало действительно гордо. И даже как-то не вязалось с тихим причесанным молчуном за столом. Наверное, я действительно ничего не знала о нем. Вот только…. Если уж он был молодым амбициозным специалистом, почему стал таким, каким был теперь?

– И он работал? Обслуживал самолеты?

Мама достала из шкафа чайный сервиз на шесть человек. Посмотрела на чашки, потянулась к полке над раковиной и добавила еще три (получилось разномастно, но зато хватало на всех). Потом ответила:

– Да, в аэропорту он долго работал. Пока не сократили. Это уже потом мастером-ремонтником и слесарем. От нужды….

Я помолчала. Почему-то дядю Толю стало жалко и даже понятно.

– А ведь раньше, – продолжала мама, – он астрономией увлекался. Все хотел на телескоп накопить, звезды по ночам смотреть выезжать с палаткой, чтобы свет от города не мешал. И мотоцикл тогда был. Это он потом продал, когда понял, что все равно не накопит…..

Я снова вспомнила отчима в белой рубашке, зажатого с двух сторон сестрами. Значит, когда-то он увлекался космосом. И, наверное, не пил.

Куски торта расположились на тарелках. Желтые дольки апельсинов и киви застыли, как мухи в янтаре, в плотном прозрачном желе. Пахло фруктовой пропиткой коржей.

– А все-таки…. Почему ты его выбрала? Ведь не за то, что он бортмеханик, так ведь?

– Так, – мать улыбнулась и даже помолодела. – Знаешь, Дин, он умел быть не таким, как другие.

– Это как?

– Ну, с ним женщина себя начинала чувствовать женщиной….

Я с удивлением посмотрела на маму. Та задумчиво покачала головой, вспоминая что-то.

– Понимаешь, с плохим мужчиной ты будешь чувствовать себя вечно «недостойной» и неправильной. А с хорошим – «женщиной». Настоящей. Ценимой, любимой, обожаемой…. Королевой. И дядя Толя умел так сделать. Были и другие времена, были деньги. Меня он на руках носил, тебя старался баловать, как мог….

Всплыл откуда-то в памяти запах сахарной ваты и леденцов на палочках.

Я забыла про торт, глядя на собственную мать. Глубокие слова она сказала. И правильные.

– И что, он правда мог?

Даже не верилось. И в то же время верилось. Что-то очень важное затрагивали ее слова….

– Правда, дочка. Ты вот когда найдешь мужчину, на это и опирайся. С ним ты должна себя чувствовать лучше, чем ты есть, а не хуже. А если хуже, то не держись за такого. Не твоя это «кофточка». Как пуговицы не перешивай, а сидеть не будет.

Я улыбнулась сравнению.

Мать закончила разливать чай.

Нужно было возвращаться к гостям.

Я подхватила тарелки с тортом, чтобы нести в зал. Отчего-то возникло желание еще раз взглянуть на дядю Толю. Только на этот раз по-другому. По-новому.

Это был холм. Хороший холм, укрытый от посторонних глаз, поросший коротенькой травкой. Отсюда было хорошо видно Нордейл.

Я уселась на землю, вытянула уставшие ноги. Гудящие после длинного, суетного и какого-то бесполезного дня.

Уже стемнело, когда гости доели остатки торта, допили минералку, накидали по всей скатерти, заляпанной цветными жирными пятнами, скрученные фантики от шоколадных конфет и кое-как поднялись из-за стола. Тучные Наталья и Валентина (сестры отчима) решили, что переночуют у кого-то из друзей (наша маленькая квартира не смогла бы уместить на ночлег танковый батальон), а вот свекровь милостиво согласилась скоротать ночь на раскладном диване в зале. Подругу оставили при ней. Хоть не в мою комнату, и на том спасибо.

Теперь же было самое время на отдых. На настоящий, душевный, тихий. Свой собственный. Посуда отмыта, все прибрано и вылизано, мама, устроив гостей на ночь, ушла в спальню, а я тут же – в другой мир.

Можно было, конечно, и раньше. Но почему-то не хотелось сначала отдыхать, а потом мыть посуду.

Уже в который раз посетило сожаление о том, что в Нордейле у меня нет собственной квартиры. Можно было бы спать, как сурок, сутками напролет. А потом уже и мытье посуды было бы в радость. В любое время дня или ночи.

Взошла луна. Игриво пряталась за тонкими белесыми тучками, как соблазнительница за кружевами, поглядывала сверху на город, раскинувшийся внизу. Его было почти не слышно отсюда, только мерцали многочисленные крохотные огоньки. Где-то погуще – группами, где-то поодиночке.