Элизабет Нокс - Искушение винодела

Сейчас Собран понимал, что их всех тогда подозревали в убийстве. Врач задержался в комнате, склонившись над телом Мари, держа зажженную свечу возле руки мертвой девушки, словно бы собираясь поджечь ее.

— Граф стоял у меня за спиной и спрашивал, не заметил ли я чего. Но разум мой тогда был до краев переполнен воспоминаниями о войне, о других мертвецах. Я просто не мог вспомнить, как выглядел труп Женевьевы. Обеих девушек задушили, а потом забили. Кроме отметин на шее у Леона, я следов удушения больше не видел. В утро, когда мы нашли Женевьеву, и надо было догадаться, что связь между ними есть. Да, мне до сих пор не до конца понятна эта связь.

— А я думаю, тебе все ясно, Собран.

— И что же?

— Схвати меня за горло.

— Давай же.

Собран подчинился, положив кончики пальцев на позвоночник, а большими пальцами накрыл кадык.

— Каково? Ты когда-нибудь кому-нибудь позволишь сделать подобное с собой?

— Ты полностью мне доверяешься?

— Теперь давай я.

— Нет.

— Да. Верь мне.

Поменялись местами. Теплые пальцы, едва заметное нажатие.

Собран вздохнул. Зас передвинул ногу и спросил:

— Да?

— Я не желал знать этого.

— Отпустить тебя? Мне даже понравилось. Но помни, Собран: все, свершаемое мной, похоже, отзывается в тебе. Возможно, только это и отозвалось в Леоне. Те бедные девушки раскрыли, что нравилось ему больше всего, и он их за это возненавидел. «Это я убил сестру Алины Женевьеву. Она доставила мне удовольствие, за которое я себя ненавижу», — процитировал Зас письмо Леона. — Вот оно, и не надо стыдиться.

— У верен, что, если убрать саму идею о греховности чувственного наслаждения, расцветет множество новых школ мысли. Кстати, о наслаждении — тебе нравится, когда мои руки берут тебя за горло. То же любил Леон. И в то же время ненавидел и стыдился этого. О вас с Селестой: когда ты заговорил о ней, мне показалось, что ты желаешь ее, потому как она, во-первых, красива, а во-вторых, презирает тебя. Или же, представь, ты захотел меня впервые либо когда я бросил тебя наземь, стоило тебе просить меня навестить твою дочь, либо когда ты увидел рану, нанесенную мне Михаилом.

— Архангелом Михаилом?

— Вот ты опять спрашиваешь о незначительном. Я стою на пороге открытия, готов найти способ бороться с жестокостью и страстью, ибо они могут быть опасно близки, а ты… тебя лишь интересует имя моего обидчика.

— Я голоден.

— Пойди найди себе поесть.

— Не уходи, Зас.

— Не уйду.

— А ты сам голоден?

— Шутишь?

— Когда я в первый раз навестил Аврору после ее болезни, я понял, что она ко мне испытывает. Мы обнялись, и оба ощутили большую нежность, какая бывает между супругами.

— И ты думаешь, будто тогда в винограднике пряталась Аврора. Она была той беременной женщиной, не Селеста?

— У нее в некотором роде сейчас кризис. Аврора атеист. Не похоже на нее, наверное, подумаешь ты. Что ей теперь думать о своих убеждениях? Атеизм — это действительно убеждение, не просто леность или небрежение. Аврора думала, будто знает меня. Что значит «гммм», Зас? Мои руки чувствуют, как глубоко у тебя в груди зародилось сомнение.

— Что будешь делать, если она и дальше не пожелает тебя видеть?

— Скоро нам доведется поговорить. Поль ухаживает за Аньес, а такое без родительского внимания остаться не должно. Хотя я буду против этой связи — не желаю осквернять графскую кровь непорядками нашей семьи.

— Так ты скажешь Аньес «нет», как когда-то сказал тебе «нет» твой отец? К тому же непорядок в семье Жодо — это ее же удача. Или ты больше не веришь в свою удачу?

— Ты не моя удача, падший ангел, и не мой ближайший друг. Ты моя любовь. Настоящая любовь.

— Ты уснул.

— Кажется, ты мне это уже говорил. Я засыпаю, проваливаюсь в сон, стоит моему разуму перестать властвовать над телом, как властвует король на троне. Уже сколько лет я просыпаюсь и думаю об одном — о тебе, когда ты вот так молча глядишь на меня. Я представляю целую жизнь, которая начнется в момент, когда я умру, а ты все так же будешь сидеть подле меня.

— Думаешь, я буду сидеть у твоего смертного одра?

— Да.

— А если не буду, станешь жить вечно?

Зас поведал Собрану, что падшие ангелы начитанны. Ад полнится копиями всего, что когда-либо было написано. В раю же копий не терпят, кроме ангелов — единственное, что Бог позволил Себе воспроизвести.

— Он терпит лишь копии, созданные Им Самим. В адской цитадели нас живет постоянное число, но крепость постоянно растет, дабы вместить книги, которые постепенно заполняют комнату за комнатой. Но ангелы, хоть и начитанны, абсолютно не воспринимают опыт — они просто созданы такими: вечными, не изменяющимися, безмятежными.

— Только не ты.

— Это, наверное, из-за моего сада. И я слишком много общаюсь со смертными.

Богатеи выложили бы целые состояния даже за одну унцию слюны ангела. Она — любовное зелье, сладкое, чистое, будто свежий снег, и освежающее после дней солнцепека. Испытанная закваска для потных простыней.

— Я понял, что оказался в опасности, едва предложив прийти к Тебе во второй раз. Понял, когда Бог ниспослал вихрь, который унес меня, вырвав несколько перьев.

— Но ты все равно приходил каждый год.

— Бог — мой создатель, не хозяин. Не думаю, будто Он говорит мне: «Не смей делать этого!» Скорее: «Ты об этом пожалеешь».

— Значит, ты можешь быть свободен с небольшими оговорками. Если бы Бог сделал мне предложение, думаю, я бы его принял. То есть, думаю, Он уже мне его сделал, просто я этого не понял.

Собран очнулся на каменном полу у камина. Винодел никак не мог открыть глаза: ему казалось, что он муха, которая попала в лужицу меда и пытается взлететь. Затем он почувствовал прикосновение теплой воды и грубой ткани. Зас омыл и уложил его на кровать, застеленную свежим бельем. Сам лег поверх одеяла и погладил лицо Собрана.

— Мне надо лететь и полить цветы в саду. Эта буря — единственная причина, по которой мы так долго смогли оставаться наедине.

Собран высвободил руки из-под одеяла и ухватил ангела за уши.

— Возвращайся скорее, — попросил он.

— Вернусь. А ты спи. Неделю, не меньше. Ешь мясо во время каждой трапезы. Напиши письмо Авроре.

Отняв от ушей руки Собрана, Зас выпрямился, скрестив крылья за спиной. Еще раз посетовал на низкие потолки и ушел.

Рю-дю-Бак,

Париж,

20 января 1835 г.

Собран!

Я не знаю, как начать или в каком тоне писать Вам это письмо. Да, Поль говорил мне об Аньес. Единственное, что меня удерживает от благословения, — их молодость. Они не должны жениться в столь нежном возрасте. Оба терпеливы и открыты к советам, поэтому смогут вынести долгую помолвку. Их жизни проходят не слишком активно, но и не слишком скучно, и все же, думаю, детям лучше поднабраться опыта в жизни. Поль решил предпринять поездку в Альпы и Пьедмон со своим гувернером. Я же хочу просить Аньес составить мне компанию во время паломничества в Сантьяго-де-Компостела. Разумеется, я отпишу мадам Жодо, дабы она отпустила Аньес со мной.