Элли Каунди - Воссоединенные

Начался дождь.

Я представляю, что это быстрый поток воды, низвергающийся с высоты Каньона. Я бы стояла на краю ущелья и чувствовала этот грохот; я бы прикрыла глаза, чтобы лучше слышать шум воды; открыла их снова, чтобы увидеть мир, полегший в обломках, камни и деревья, срывающиеся и падающие вниз. Это было бы похоже на конец света.

Возможно, сейчас я наблюдаю именно это.

Со стороны кухни раздается звон. Прибыл ужин, но я не голодна. Я знаю, какая там пища — экстренные пайки. Сейчас мы питаемся два раза в день. Когда-нибудь у них закончатся и пайки. И тогда я даже не представляю, что они будут делать.

Нам предписано отправить сообщение на порт, если вдруг почувствуем себя больными и усталыми. Тогда они придут нам на помощь. Но что, если кто-то станет неподвижным, пока спит ? задаюсь я вопросом. Эта мысль заставляет меня лежать ночью без сна, я не могу даже толком отдохнуть.

Я вытаскиваю еду из слота доставки: холодная, мягкая и безвкусная, — Восстание снабжает нас запасами из складов Общества. Я узнала кое-что от архивистов. Еда на исходе, поэтому она ценна. И иногда я меняю ее на выход из своего заключения в квартире. Я выношу еду охраннику Восстания, дежурящему у входа в наше здание. Он молод и голоден, поэтому он понимает.

— Будь осторожна, — говорит он и придерживает для меня дверь, пока я выскальзываю в ночь.

***

На ощупь я спускаюсь по камням и ступеням, руками придерживаюсь за стены и, отнимая их, ощущаю знакомый запах травы и мха. Недавний дождь размыл дорогу, и мне приходится быть внимательной и следить, чтобы фонарь не погас.

Когда я добираюсь до конца коридора, глаза не слепит, как раньше. Нет фонарей, светящих на меня, нет лучей, направленных в мою сторону, когда люди замечают, как я вхожу в дверь.

Архивисты исчезли.

Я вспоминаю, что это место всегда представлялось мне этаким склепом из Ста уроков истории, и по спине пробегает холодок. Я закрываю глаза и вижу архивистов: неподвижные, они лежат на полках, сложив руки на груди, и ждут прихода смерти.

Я медленно перемещаю свет фонаря на полки.

Они пусты. Ну, конечно. Архивисты выживут, несмотря ни на что. Но они не предупредили меня, что собираются покинуть это место, и я понятия не имею, куда они могли пойти. Они оставили что-нибудь в Архивах?

Я уже хочу пойти и посмотреть, когда слышу звук шагов на лестнице, я резко разворачиваюсь и размахиваю фонариком, чтобы ослепить вошедшего.

— Кассия? — спрашивает голос. Это она. Глава архивистов. Она вернулась. Я приглушаю свет, чтобы не слепить ее.

— Я надеялась найти тебя, — говорит она. — В Центре больше не безопасно.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Слухи о мутации чумы, — объясняет она, — оказались правдой. И мы подтвердили, что мутация достигла Центра.

— Поэтому вы все сбежали, — говорю я.

— Мы решили остаться в живых. У меня тут есть кое-что для тебя. — Она тянется к сумке на плече и достает лист бумаги. — Это доставили в последний момент.

Бумага настоящая, старая, с четко отпечатанными на ней черными буквами, не такая легкая и гладкая, как из порта. На ней написаны две строфы, именно их мне и не доставало. Даже учитывая нехватку времени и царящую неразбериху, я не могу удержаться, опускаю взгляд и жадно глотаю строки стихотворения:

Мне хочется дочитать до конца, но глава архивистов пристально смотрит на меня, и приходится оторваться от листка. Наш путь тоже изменился; близится ночь. Приближаюсь ли и я к концу? Мне почти так и кажется — что больше некуда идти, что это тупик, — но дела еще не закончены.

— Спасибо, — говорю я.

— Я рада, что его доставили вовремя, — отвечает женщина. — Я не привыкла оставлять сделки незавершенными.

Я сворачиваю лист со стихом и засовываю его под рукав. Я стараюсь не показывать никаких эмоций, но знаю, что она услышит вызов в моих словах.

— Я благодарна вам за стих, но сделка все же не завершена. Я так и не получила свою микрокарту.

Она издает короткий смешок, который эхом разносится по пустому Архиву.

— Твоя микрокарта в целости и сохранности, — говорит она. — Ты сможешь получить ее в Камасе.

— Мне даже нечем заплатить за поездку в Камас, — качаю я головой. Как ей удалось узнать, что я рвусь именно туда ? Она действительно может переправить меня туда или просто зло шутит? Мое сердцебиение учащается.

— За эту поездку я не требую плату, — говорит архивист. — Если ты сейчас пойдешь в свою Галерею и подождешь, то один человек из Восстания вывезет тебя отсюда.

Галерея. Я никогда не держала в тайне ее местонахождение, но то, как они ее используют, кажется мне неправильным. — Я не понимаю, — говорю я.

После паузы архивист поясняет: — То, что ты продавала нам, некоторым из нас показалось заслуживающим внимание.

И снова я слышу эхо своей чиновницы. Не я ей была интересна, а лишь моя информация.

Когда моя чиновница сказала, что это Общество включило Кая в базу данных для подбора пар, я заметила ложь, промелькнувшую в ее глазах. Она не знала точно, кто добавил Кая в базу данных.

Думаю, что глава архивистов тоже что-то скрывает от меня.

У меня так много вопросов.

Кто добавил Кая в базу данных?

Кто заплатил за мою поездку в Камас?

Кто украл мои стихи?

Хотя, ответ на этот вопрос, думаю, мне известен. Каждый имеет свою цену . Архивист сама сказала это. Иногда мы даже не догадываемся об этом, пока не столкнемся лицом к лицу. Архивист могла сопротивляться всем этим сокровищам в Архивах, но мои бумаги, пахнущие песчаником и водой, стали для нее непреодолимым искушением.

— Я уже заплатила за свой переезд, не так ли? — спрашиваю я. — Своими бумагами из озера.

И под землей установилась полная тишина.

Признается ли она? Ведь я уверена в своих догадках. Безразличие, застывшее на лице женщины, совсем не похоже на ту вспышку, которую я заметила у чиновницы, когда та солгала мне. Но в обоих случаях я почувствовала правду: чиновница ничего не знала, а архивист украла мои бумаги.

— Мои обязательства по отношению к тебе закончены, — произносит она, собираясь уходить. — Тебя уведомили о шансе выбраться отсюда. И тебе решать, уехать или остаться. — Она уходит в тень, прячась от луча моего фонарика. — Прощай, Кассия.

И затем исчезает.

Кто будет ждать меня в Галерее? Я действительно смогу уехать в Камас, или это еще одно, последнее, предательство? Она организовала для меня отъезд, испытывая вину за то, что украла мои бумаги? Не знаю. Больше я ей не верю. Я снимаю красный браслет, который обозначал мою принадлежность к торговцам, и кладу его на полку. Больше он мне не нужен, потому что он не символизирует то, что должен был.