Вероника Мелан - «Dell»

- Посиди со мной, Мег.

Мое дыхание замерло.

Как же давно он не называл меня Мег… Как же давно.

Не веря собственным ушам, я какое-то время стояла у порога, затем решилась - осторожно обогнула диван и присела на край.

Гостиная вновь погрузилась в тишину.

Невозможно было судить наверняка, но мне показалось, что Дэлл пьян, не просто под хмельком, а именно пьян. Может, поэтому он хотел избежать одиночества. Говорят, пьяному в тягость быть одному… Мне так и не довелось это проверить на собственном опыте: обычно я засыпала раньше, чем доходила «до ручки».

Какое-то время мы молчали; чтобы не мерзли босые ступни, я осторожно забралась на диван с ногами и откинулась на спинку. Короткий сон не прогнал усталость, скорее, усилил ее. Виски пульсировали слабой болью, глаза закрывались.

Хочет посидеть? Что ж, посидим… почему нет. Ночь длинная, выспаться успею.

В воздухе плавал невидимый отголосок грусти – его или моей? Не разобрать. Слишком много всего мы оставили позади себя.

Чернел перед глазами темный экран новомодной плазменной панели.

- Где ты достала их?

В прозвучавшем вопросе слышалось неподдельное любопытство; мне не нужно было объяснять, о чем шла речь.

- Купила.

- Но как? Я несколько раз пытался это сделать, предлагал баснословные деньги.

Я улыбнулась в темноту. Кто бы и мне объяснил, как и почему Рихарт продал их. Ведь не только из-за перехода.

- Не важно. Важно то, что они тебя порадовали.

- Очень. – Это слово прозвучало так мягко, что пальцы на моих ногах непроизвольно поджались. – Спасибо тебе.

- Пожалуйста, – ответила я просто и не стала больше ничего добавлять, смакуя возникшее в душе тепло, такое редкое и такое ценное.

Мы снова замолчали.

Ему хорошо и он одновременно грустит – странная смесь. Когда я так чутко научилась чувствовать этого человека? И зачем мне это умение? Скоро этот вопрос навсегда уйдет в разряд риторических.

Часов в поле зрения снова не нашлось - сколько сейчас? Три? Четыре утра? Ночь; два человека на разных конца дивана; комната, погруженная во мрак; и не предскажешь, какое слово прозвучит следующим. Какой странной, порой, бывает жизнь.

- Ты очень многое сегодня сделала: украсила все, пригасила поваров, я благодарен за это.

Я молча кивнула.

- И ты была отличной хозяйкой вечера.

Никем я не была. Просидела молча в углу.

Но комментировать свое мнение вслух не стала.

- Цветы, воздушные шары, шикарный стол… - Ему явно хотелось поговорить, а мне было приятно. Пусть говорит. – Еда, просто слов нет…

- Понравилась? Я столько раздумывала над меню.

В душе всколыхнулась гордость и немножко радости.

- Очень. И я нашел листок…

Дэлл повернулся ко мне; на его губах играла улыбка.

- Какой листок?

- Тот, что ты положила на дно коробки…

- Ой… - А ведь я совсем забыла про него. А теперь, когда вспомнила, начала нехотя давиться от смеха. – Ну, как же, я ведь обещала тебя однажды научить.

- Точно. Такой точной пошаговой инструкции по изготовлению петард я еще не видел.

Теперь рассмеялся и он, и этот смех что-то всколыхнул во мне, что-то очень важное. Дэлл впервые, с тех пор как я переехала в этот особняк, смеялся. Смеялся, как свободный, не скованный ничем человек. Радовался, находясь со мной в одной комнате.

Я застыла, впитывая непривычные ощущения.

Как невероятно… как трепетно… как чудесно…

И в этот момент я с кристальной ясностью осознала, что именно должна сделать дальше. Без раздумий, без времени на анализ, именно так - в порыве чувств. Осознала и замерла, предчувствуя шаг вперед, который совсем скоро сделаю, уже не смогу не сделать. Вот только дам себе еще минуту, всего одну-единственную минуту – возможность побыть с ним вдвоем, когда нам обоим так хорошо.

Внутри будто свалились оковы, и на сердце вдруг стало легко. Ну, конечно. Как же давно следовало это сделать…

- Я могу еще научить тебя изготовлению водяных бомбочек…

- Да ну?

- И делать дымовые завесы.

- О-о-о! Это уже серьезно.

- А могу перепортить все часы в доме, потому что постоянно забываю, как их припаять проводами…

- Тебе и не надо это помнить.

Он улыбался. Улыбался так тепло, что мне делалось все яснее: только свободный человек может быть счастлив. И никто, ни единая душа в мире, не вправе отбирать у него эту свободу. И тем более, прикрывать свои деяния «любовью».

Даже я.

Тем более я.

Ведь не любовь заставила меня привязать к себе Дэлла, а страх. Страх потери. Но приобрела ли я хоть что-нибудь помимо горя, разделенного надвое, принудив дать мне кольцо? Не нужно было с самого начала совершать подобной ошибки. Именно их – ошибки – больно делать. А принимать правильные решения, как ни странно, не больно.

Какое-то время я смотрела прямо перед собой, а затем произнесла то, что нужно было произнести прежде чем… Просто «прежде».

- Ты прости меня, что я перевернула твое кольцо. Тогда, в баре… Я не хотела тебя обидеть.

- Я знаю, – отозвался Дэлл просто, и еще один тяжелый булыжник соскользнул с моего сердца. Стало еще свободней. Стало почти хорошо.

- И спасибо, что слушаешь меня сейчас. И слышишь. Это очень важно.

Он не отозвался. Просто смотрел на мой профиль, я чувствовала это.

- Я зря когда-то сделала это… зря…

- Что сделала?

- Ты веришь мне? В том, что я сожалею?

- Сожалеешь о чем, Меган?

- Я сожалею, правда. Я не должна была… ты только прости меня, ладно?...

- Простить?...

Он напрягся. Замолчал. Начал понимать.

- Прости, что я привязала тебя к себе, – прошептала я. – Если сможешь. Я была неправа.

Теперь мой подбородок дрожал. Не обращая внимания на трясущиеся внутренности, я медленно стянула с пальца его кольцо.

- Вот он, твой настоящий подарок, Дэлл.

Он сидел, не шелохнувшись. Застыл – только что был теплым и вновь застыл. Нет, не будет больше прежних ошибок. Хватит… между нами и так все эти дни стояли морозы, пора уже перестать понижать температуру. Пусть хоть один раз я смогу сделать что-то правильное.

- Возьми его, пожалуйста, – попросила я мягко, но настойчиво.

Рука медленно протянулась вперед; кольцо легло на теплую ладонь.

- Вот. Оно твое, а не мое. Пусть все вернется, как должно было быть.

Я улыбнулась и стерла готовую соскользнуть на щеку слезинку.

Пусто.

Оказывается, на душе может быть не просто пусто, а совершенно глухо.

Радоваться.

Ведь нужно радоваться? Или уже не нужно? Почему здесь, в темной комнате, среди горы подарков, с бутылкой в руке может быть так странно, так непонятно одиноко? Когда и зачем стерлась тонкая грань между «плохо» и «хорошо», почему шаг вперед может отшвырнуть на милю назад, а сидение на месте войлоком тащит в неизвестном направлении? Куда двигаться, если потерялся?