Айзек Марион - Новый голод

— Что за черт? – в перерыве между всхлипами произносит мать Джули.

Джули роется в сумке, лежащей рядом с ней на сиденье, и достает отцовский снайперский прицел. Через него она оглядывает верхнюю часть стены – на катушках проволоки висят обрывки одежды и высохшие куски плоти. Когда она видит причину, ее сердце совсем обрывается.

— Папа, — бормочет она, протягивая ему прицел. Она показывает ему. Он смотрит. Он видит это. На краю стены болтаются руки, одетые в форму. В колючей проволоке застряли два шлема, в одном из которых осталась голова. И три столба дыма, размером с город, поднимаются откуда—то из—за стены.

Отец возвращает ей прицел и спокойно выезжает на шоссе, держась поодаль от орудийных башен, расположенных на монументе Пис Арк1. Его лицо спокойно, без следа нервозности. Хорошо это или плохо, но он снова стал собой. После пятиминутного молчания ее мать заговорила с таким же спокойствием, какое выражало лицо отца:

— Так куда мы едем?

— На юг.

Прошло еще пять минут.

— Куда именно?

— Россо слышал об укрепленном убежище в Южной Каскадии. Когда мы попадем в зону радиоприема, мы с ним свяжемся.

— Что случилось? – упавшим голосом спрашивает Джули. Ответом ей служит рев шин автомобиля направляющегося на юг по усыпанному листьями тротуару. На ее вопрос существовало множество ответов, на выбор: от восстания до вторжения иностранцев, а также новые варианты, более экзотичные, но главный ответ был один: Канада погибла. По—прежнему существует земля, и, возможно, несколько людей, но как убежище, как последний оплот цивилизации северных американцев, как место, которое можно было назвать новым домом, Канада уже не существовала. Она исчезла, как Атлантида, утонув в волне крови и голода.

Внезапно обессилев, она закрывает глаза, и вновь проваливается в кошмар. Из океана поднимаются кладбища. Трупы ее друзей в свете горящей школы. Скелеты разрывают людям грудные клетки, добираясь до внутренностей. Она терпеливо переносит это, ожидая, когда закончится фильм ужасов, и кинотеатр погрузится в темноту. Только эти драгоценные часы темноты дают ей передышку.

У Джули Бастет Гриджо есть причины видеть мрачные сны. В ее жизни было мало света. Ей двенадцать лет, но самообладание у нее как у взрослой женщины. Пронзительный взгляд ее бездонных голубых глаз многие взрослые считают тревожным. Мама заплетает ее волосы в хвост, но Джули расплетает его, чтобы волосы лежали в золотом беспорядке. Она стреляла человеку в голову. Она наблюдала за тем, как горит груда тел. Она голодала и умирала от жажды, крала продукты и раздавала их, и видела смысл жизни, наблюдая снова и снова за ее концом. Но ей только что исполнилось двенадцать. Она любит лошадей. И никогда не целовалась с мальчиком.

Что это за город? Когда он погиб? И какой из бесконечных вариантов трагедий уничтожила его? Если бы печатные СМИ не исчезли годы тому назад, Нора могла бы найти бумаги, переносимые по улице ветром, и прочитать жирные заголовки, объявляющие о конце. Теперь ей остается только задаваться вопросами. Быстро ли это произошло? Землетрясения, метеоритные дожди, торнадо или приливы? Или это была одна из таких угроз, которая остается до сих пор? Радиация. Вирусы. Люди. Она понимает, что зная ответы, ничего не изменишь. Смерть придет знакомиться в свое время, и когда она пожмет ей руку и услышит предложение Смерти, будет торговаться до конца.

— Можно я поплаваю? – просит Аддис.

— Мы не знаем, что там. Это может быть опасно.

— Это океан!

— Да, но не совсем.

Они стоят на новой береговой линии. Океан вырос, и, устав жить на пляже, перебрался в город. Розовые и зеленые анемоны сражаются за участки на парковке. BMW, покрытая морскими уточками2, лениво плывет по течению.

— Пожааааалуйста! – умоляет Аддис.

— Ты можешь зайти в воду. Но только по колено.

Аддис издает возглас и начинает стаскивать грязные изорванные «найки».

— Оставь обувь. Наверняка там всякая дрянь.

— Но это океан!

— Обуйся.

Он сдается, закатывает джинсы по колено и хлюпает в волны. Нора долго наблюдает за ним, чтобы убедиться, что он не утонет, и его не съедят городские акулы, потом достает из пакета фильтр и становится на колени у самой кромки воды, чтобы набрать ее в кувшин. Она помнит фотографию своей бабушки, которая делала то же самое в какой—то грязной эфиопской реке, так что она всегда радовалась, что родилась в Америке. Она мрачно улыбнулась.

Каждый порт в мире утонул на два метра. Нью—Йорк затоплен. Новый Орлеан превратился в риф. Каким бы этот город ни был, ему повезло, что он находится на возвышенности – океан остановился всего в нескольких кварталах. Пока ее брат визжал и брызгался, Нора осматривала воду, ища остатки пляжа на оставшихся возвышенностях. Она помнит, как вспотевшие пальцы вцепляются в прохладный песок. Она помнит бег по волнам, накатывающим одна на другую, как листы стекла. Когда она бежала по волнам, казалось, что она не движется. Когда бежала против течения, ей казалось, что она летит. Нора отказывалась верить, что ее брат никогда не сможет почувствовать такого. Где—нибудь они найдут песок.

Когда она оглянулась, он уже был по шею в воде и плавал.

— Аддис Хорас Грин! – прошипела она. – Выходи, сейчас же!

— Брррр! – он плыл по—собачьи мимо почты, пробираясь между намокших писем, плывущих, как листья кувшинок. – Холодно!

Нора была благодарна, что сейчас лето. Конец июля был жарким — неприятно, но жара не убила бы их. Они могли спать в проемах дверей, на аллеях или посередине улиц, просто укрываясь от росы своим рваным одеялом. Она спрашивала себя: долго ли ее родители обсуждали свое решение. Возможно, они ждали несколько месяцев, пока потеплеет. Ей хотелось в это верить, но было трудновато.

— У нас осталось что—нибудь поесть? – Аддис был в мокрых джинсах и весь трясся. – Хоть какие—нибудь крошечки?

Нора машинально пошарила в рюкзаке, но чуда не произошло. Ни хлеба, не рыбы не появилось. Тот же фонарик, одеяло, фильтр да, как всегда, бутылка с водой, и ничего больше. Не считая печенья с начинкой, последний раз Аддис ел два дня назад. Нора вообще не помнила, когда она ела. Она повернулась, оглядывая городские окрестности. Все продуктовые магазины давно разграблены. На кухне приюта для бездомных она нашла последние пять печений и полбанки арахисового масла, но это была неожиданная удача. Рестораны — самый лакомый кусочек, и вероятно, были разграблены еще в первые дни анархии в городе. Что—то на горизонте привлекло ее взгляд. Она поджала губы и нахмурилась.

— Пошли, — сказала она, хватая брата за руку.

Они пролезли через кучу арматуры, оставшейся от разбомбленного Макдональдса, перелезли через ржавые груды автомобилей, и в далекой дымке поднялась она: Эйфелева башня с летающей тарелкой на вершине.